Эрик Булатов рассказывает. Мемуары художника - Эрик Владимирович Булатов

одновременно очень просто, тонко и трудно. С его точки зрения, основой поэзии является речь. У него даже сказано, что речь сама знает, чего хочет. И произносится так, чтобы естественно звучало одно с другим. Естественность, органичность речи – необходимые для него качества, что, в свою очередь, может обернуться сложностью.

Первая выставка

Советская власть уже слабела и постепенно сдавала агрессивные позиции, не выдерживая напряжения холодной войны. Постоянно следовали уступки, которыми художественная интеллигенция, конечно, сразу пользовалась в кино, в театре, в литературе.

Еще гораздо раньше в институтах вроде Курчатовского, где обучали тех, кто необходим оборонной промышленности для создания вооружений, предоставлялись незначительные льготы, разрешались небольшие закрытые выставки художников, запрещенные в других местах. В начале 1970-х годов на одну такую выставку меня пригласили в Курчатовский институт. Пришла ко мне делегация и предложила выставку. Я не поверил и переспросил: «Как это может быть?» Они говорят: «У нас уже договорено. Никакого контроля не будет. Вези свои работы, любые. Всё, что есть». Я мобилизовал своих друзей, ведь надо было притащить туда картины – собрать, отвезти, машину достать. Не так это просто было. Набрали целый грузовик картин, повезли. Друзья помогали, Олег Васильев и Илья Кабаков.

Оказалось, выставка не персональная, а участвуют два художника. Я и еще второй, по фамилии Калинин. Мы оба развесили свои работы. Он свои, я свои. Половину экспонатов надо было сразу убрать, потому что они просто не помещались. И вдруг – бабах! – какая-то комиссия является. Тут уж я совсем был поражен, как же так? Комиссии очень не понравилось все, что там выставлено, и возник вопрос, почему это помещение дали для выставки. Здесь же должен проходить, я не помню точно, то ли балетный кружок, что-то с танцами связанное. И нам вынесли приговор: «Здесь через полчаса начинают работать танцоры, а вы уходите отсюда». Все-таки поторговались, и в результате выставка продолжалась 45 минут. Я, наверное, поставил своеобразный мировой рекорд. Очень важным результатом для меня оказалось, что именно на этой выставке я познакомился с Всеволодом Некрасовым, активным любителем живописи. Он ко мне подошел и сказал, что ему понравились мои работы.

А еще тогда существовало известное кафе «Синяя птица», где можно выступать и говорить все, что хочешь. Программа каждого вечера посвящалась разным видам искусства, в основном музыке, но также и литературе, живописи. У меня там тоже прошли две выставки. По сложившимся правилам работы доставляли туда вечером, сразу развешивали и в тот же вечер выставку разбирали, а работы возвращались домой, потому что хранить их там было негде.

Бульдозерная выставка

В середине 1970-х в СССР в квартирах и помещениях, совершенно непригодных для экспозиций, начали появляться выставки другого рода – неофициальные, действительно незапланированные и не контролируемые властью. Эта новая тенденция выставляться в таких частных пространствах играла очень важную роль. Я думаю, основоположником ее был Оскар Рабин, потому что он первый начал показывать свои работы, не спрашивая официального разрешения. Рабин жил в бараке и работал в Лианозово под Москвой, куда приглашал посетителей в воскресенье. Каждый, кто хотел, мог туда приехать на поезде от Савеловского вокзала. И начинался показ работ, причем не только своих. Кто хотел, мог принести свои работы, и Оскар их тоже выставлял по одной. Расставлял и потом убирал, как Фальк в своей мастерской. Его гражданская смелость, конечно, была удивительна и неожиданна. Власть не знала, как на это реагировать.

Рабин, в сущности, изображал нашу реальность – этот город и эту жизнь. Но изображал он не обложку, а изнанку, барачные сцены. «Барак № 2», «Помойка № 8» – названия его картин. Рецензенты называли эти работы помоечным безобразием. Заинтересованные иностранцы фотографировали картины, писали об этом.

Я ни в одной неофициальной выставке никогда не принимал участие, чем даже заслужил упреки своих знакомых. Крайне «передовые левые», они обвиняли меня в трусости. Почему я не хотел участвовать? Потому что настаивал на том, что я художник, а не политический деятель. Не могу соединять и то, и другое. У меня не получается. Вот у Оскара Рабина получается, а у меня нет. Оскар, конечно, играл большую роль, и он в результате сумел добиться того, что смог организовать большую выставку, впоследствии получившую название Бульдозерной. Я в ней не участвовал.

Власти получили информацию о времени и месте проведения. Никому не нужный пустырь на пересечении московских улиц Островитянова и Профсоюзной никак не контролировался, не использовался и казался вполне пригодным для однодневной выставки, чтобы показать работы начинающих, нуждающихся в аудитории художников многим заинтересованным людям. Из Ленинграда и других городов приехали художники. И вдруг оказалось, что именно на этом пустыре в этот день запланированы строительные работы, выравнивание территории бульдозерами. Последовало требование немедленно убрать привезенное барахло. Приходилось подчиниться, но некоторые все же пытались сопротивляться. А как можно противостоять бульдозерам? Оскар Рабин чуть не погиб, потому что он просто стоял со своими работами и не двигался с места. Бульдозер поехал прямо на него. И как Оскар говорил, видимо, сам бульдозерист растерялся, он не ожидал этого. Вместо того чтобы остановить машину, он, наоборот, увеличил скорость и не знал, что делать дальше. А Оскар стоял. И тут какой-то американец журналист из толпы (большая толпа наблюдателей уже собралась смотреть, что происходит) вскочил внутрь бульдозера и остановил его. Очень много картин уничтожили, их просто разбрасывали, ломали.

Оскар этой выставкой показал всему цивилизованному миру, что мы не преувеличиваем, что нам угрожают аресты только за то, что мы хотим показать свои работы. Не продать, не рекламировать – просто показать. На Западе не понимали происходящее. А тут уже очевидное – нельзя было не понять. Выставка получила название Бульдозерной и возбудила международный скандал. Наши власти испугались. Но сначала они, как всегда, арестовали всех инициаторов, причастных, тех, кто был в основе этого мероприятия. Посадили пока в милицию, и никто не знал, что их ждет утром следующего дня. Оскар сохранял спокойствие. И действительно, его и всех арестованных потом вызвали и освободили, и тут же стали искать возможности прекратить этот международный скандал, сделать очередные уступки.

На этой волне событий образовался так называемый горком графиков. Напомню, что до этого события право выставляться имели только члены Союза художников. Существовала целая процедура: сначала отбирали, кого можно показать, кого нельзя. А если ты не член Союза, то у тебя вообще нет доступа. В результате официально был организован горком графиков и было принято официальное разрешение готовить выставки и