Без ума от тебя - Фири Макфолен

в очередной раз поразилась тому, что состояла в отношениях с человеком, который категорически не стал бы пользоваться общественным транспортом, даже если это намного проще.

– Я в ужасе от того, что натворил, это не я.

Джон проговорил это отрепетированным голосом – по мнению Харриет, фразе не хватало искренности. Может, он… втайне гордился своей мальчишеской выходкой? Такие, как Гэвин, его партнер по сквошу, ее наверняка одобрили бы. У Гэвина в профиле на Facebook[3] была фотография Хоакина Феникса в роли Джокера, танцующего на лестнице.

– Я мало что помню, – продолжал Джон. – Мы поскандалили, а потом, когда этот хам меня оскорбил, я ему врезал.

– Хам?! Это ты вломился к нему, угрожал ему в его доме и огульно обвинил в том, что он трахает твою бывшую девушку. Считаешь, у него не было причин слегка выйти из себя? Считаешь, это не было оправдано?

– Я вел себя неподобающе, без вопросов. Но и ты пойми, как это выглядело. Ты не говоришь, куда съехала, я приезжаю, а дверь открывает этот тип.

– Да плевать, как это выглядело. Мне вообще нет дела до того, как что выглядит.

О боже, менталитет семейства Барраклаф.

– Я только хочу сказать, если бы ты предупредила, что твой сосед – мужчина, все было бы иначе.

– Ага. И если бы ты не выцыганил адрес у моей подруги и не свалился как снег на голову, все тоже было бы иначе, да?

Харриет понизила голос – отчасти чтобы не вышел скандал, а отчасти не желая шокировать симпатичную молодую пару за соседним столиком, которые, как она подозревала, и так ловили каждое сказанное ими слово.

– Справедливо. Я поступил как мудак.

Харриет почувствовала раздражение, когда перед Джоном неожиданно поставили тарелку с кровяной колбасой на тосте и яичницей.

– Медицинская необходимость, Хэтс. Буду поправлять здоровье!

Они договаривались выпить кофе, о бранче речи не шло. Выходит, никакого раскаяния не было. Иначе он не трескал бы за обе щеки яйца кур-несушек породы Берфорд Браун. Она сузила глаза.

– Если он обратится в полицию, надеюсь, работодатели пойдут тебе навстречу и в день суда дадут отгул.

Джон, который в этот момент орудовал мельницей для перца, замер.

– А он пойдет в полицию?

– Возможно. Считаешь, у него нет оснований?

Джона требовалось хорошенько припугнуть, и ради этого Харриет была готова соврать.

– О… ну… да ладно. Я облажался и принесу извинения, но неужели из-за одного хука справа стоит идти в суд? – он помолчал. – И тебя приплетут, ты же свидетель.

О, до него вдруг дошло, как это отразится на ней и какой выгодой обернется для него. Как ни странно, но ей нужно было это услышать и самой убедиться в том, что ее убитый горем бывший может быть манипулятором и эгоистом. Она чувствовала себя виноватой, но пришла пора остервениться. Если бы Кэл выставил ее за дверь, это стало бы неожиданным бонусом для Джона, а может, он того и добивался – вот что с большим опозданием пришло ей в голову. Мне очень жаль, Хэтс, располагайся – проживание и питание за мой счет, пока не найдешь альтернативный вариант. Это меньшее, что я могу сделать.

– Я поговорю с Кэлом, возможно, удастся убедить его не подавать иск. Но хочу, чтобы ты уяснил: тебе незачем приходить туда, и у тебя нет на меня никаких прав. Даже будь я в отношениях с Кэлом, это мое личное дело.

Джон снова замер, не донеся вилку до рта.

– А ты с ним в отношениях?

– Господи боже, НЕТ. Я прошу тебя, – четко произнесла она, – принять, что мы расстались, и вести себя соответственно. Не появляйся на пороге того дома. Не ищи со мной встреч. Свыкнись с тем, что все кончено… и по-другому не будет.

Харриет слегка вспотела, произнося эти безапелляционные слова, но было жизненно важно окончательно все прояснить.

Джон ничего не сказал – положил приборы, как будто разом потерял аппетит.

– Говоришь, это «твое дело», если бы ты встречалась с кем-то всего через несколько дней после того, как ты вернула помолвочное кольцо? Что я был бы не вправе расстраиваться и ломать себе голову над тем, когда это началось?

Харриет глубоко вздохнула и вспомнила совет Кэла. Не увиливай и не поддавайся на «что, если бы».

– Да. Ты не можешь предъявлять мне требования и устанавливать правила. По-моему, ты не понимаешь, что это мне решать – говорить или нет, где я живу. У меня нет перед тобой никаких обязательств.

– Дело не в том, что у тебя есть обязательства передо мной… Просто, кажется, тебе все равно, Харриет. Вообще. Той ночью в отеле ты объявила, что следуешь новым курсом, и поплыла себе – без меня. А я понять не могу, что все это было, любила ли ты меня когда-нибудь и что ты за человек.

– Забавно, что ты говоришь это, потому что прямо сейчас я тоже задаюсь вопросом, что ты за человек.

– Брось, не лицемерь. Герой из меня никакой, всего колотит. Я раздавлен, сердце разбито. А у тебя и с сердцем все в порядке, и, судя по всему, ни грамма сожалений о том, что между нами все кончено.

Тут у нее открылся рот. Да будь она проклята, если станет обнажать душу после того, как он себя повел. Ему хочется, чтобы она расписывала чувство потери и доказывала, что переживает?

– Я сожалею. Извини. Но я не понимаю, какое это имеет отношение к твоему поступку.

– Никакого, конечно.

Джон пристально смотрел на нее.

Идея заключалась в том, чтобы не оставить ему надежд на возобновление отношений. Как случилось, что она стала извиняться?

– Ты извиняешься. Звучит так, точно ты поцарапала мне краску или кинула мусор в мой бак. Ты ведь использовала меня, да?

– Использовала для чего?

Джон говорил то же самое, что прежде прозвучало в разговоре Кэла и Сэма в саду – отсутствие у нее вещей наводит на мысль, что она находится в бегах. Харриет ни словом не обмолвилась о том, что в ее жизни кто-то был, но все каким-то образом об этом знали. Она сжала дрожащие пальцы в кулак под столом, чтобы никто не увидел.

– Д. Г. Лоуренс сказал: «Женщины по своей натуре подобны великаншам. Они ломают все на своем пути и продолжают жить дальше». До недавнего времени я не понимал смысл этих слов.

Харриет закатила глаза. По крайней мере, он начинал походить на себя. Это был классический заход в его духе.

– Сейчас это не пройдет. Звучит по-сексистски. И я