Игра с огнем - Оливия Уэдсли

— Я не влюблена в Чарльза. Я позволила ему целовать себя только потому, что он напомнил мне Макса. Во всяком случае в одном я уверена: жить без привязанности я дольше не могу, и я возьму от Чарльза столько утешения, облегчения, назови его как хочешь, сколько смогу в его чувстве ко мне — можешь тоже определять его каким угодно названием: влюбленностью, любовью или просто страстью.

Глава XIX

Мики вошел в гостиную вместе с Чарльзом. Это была очень уютная комната, в ней было много красивых вещей; хорошие картины украшали стены, пол был покрыт мягкими коврами. На маленьком столике были приготовлены сандвичи и напитки. Налив себе стопку виски с содовой водой, Чарльз, кушая сандвичи, заметил, что вечеринка была довольно веселой.

Мики угрюмо сказал:

— Тебя не было там почти все время.

— Да, не было, — ответил Чарльз, глаза которого еще сохраняли отблеск воспоминаний.

Мики нервно ходил по комнате. Зажег одну папиросу, бросил ее, потом, закурив другую, выпалил:

— Чарльз, собираешься ли ты жениться на Сенте?

Чарльз остолбенел. Затем, продолжая кушать, спокойно посмотрел на Мики.

— Почему ты спрашиваешь?

— Из любопытства.

— Довольно скверного тона, — сухо прибавил Чарльз.

Мики, машинально разглядывавший какую-то книгу на столе, покраснел. Подняв голову, он встретился взглядом с Чарльзом.

— Я это заслужил. Я не был с тобой откровенен. Мной руководило не любопытство — не знаю точно что. Но, встречаясь так часто с Сентой, я ее хорошо узнал, может быть, только некоторые черты ее характера. И если ты, если — о, черт побери! если ты думаешь только поиграть и причинить ей страдания — то это будет ужасно. Вот и все. Ты можешь меня не выгонять из твоего дома — я сам ухожу. Уже давно я считаю себя не вправе продолжать вести такую роскошную жизнь за твой счет.

— Подожди, подожди, — сказал Чарльз, — конечно, если ты чувствуешь, что должен уйти от меня — уходи, но я всегда буду считать мой дом твоим домом. — Он сел в глубокое кресло. — Ты говоришь, что не любишь Сенту? Вполне ли ты в этом уверен? Если нет, то какого черта ты ревнуешь ее ко мне? А ведь с твоей стороны это не что иное, как ревность.

— Нет, — взволнованным голосом, почти крича, бросил Мики, — я не ревную ее к тебе, я только страдаю от мысли, что ей может угрожать несчастье.

Печальными глазами он глядел на красивое, спокойное лицо Чарльза.

— Всеми силами души хотел бы я знать, что я чувствую или что чувство, переживаемое мной и так захватившее меня, — настоящее.

Он встал, подошел к Мики и ласково положил ему руку на плечо.

— Ты слишком серьезно относишься ко всему. Не делай этого, заставь себя быть более легкомысленным. Попроси у Хольдона неделю отпуска, возьми одну из машин и поезжай куда-нибудь, к морю или в горы, куда хочешь. Тебе необходимо отдохнуть.

Мики запротестовал:

— Чарльз, ты слишком внимателен ко мне. Мне очень неприятна моя резкость. В конце концов никто не может изменить или повлиять на жизнь другого человека, особенно когда это касается его наслаждения.

Кивнув на прощание головой, он пошел в свои комнаты.

Рассеянно собирая свои вещи и укладывая их, он думал: «Итак, Чарльз не собирается жениться на Сенте… Почему?»

Глава XX

Как легко можно дать себя унести страсти и увлечению, особенно когда они приятны и заманчивы.

Чарльз и Сента встретились на следующий день, как было условлено. Завтрак прошел очень весело, шуткам и смеху не было конца. Потом Чарльз отвез Сенту обратно в контору.

— Поедем сегодня вечером в дансинг?

— С радостью.

Недолго пробыв в дансинге, они вышли оттуда на Берклей-сквер. Там ожидало авто, унесшее их из душных раскаленных улиц города-великана к волшебно-зеленому лугу — свидетелю их первых ласк.

Что можно сказать о летней страсти двух сердец? Почти ничего… Она волшебна, неуловима, трепетна, как лунный луч или сверкание звезд. Быть может, многое на земле лучше, важнее и ценнее, но ничто не бывает так незабываемо.

Через несколько месяцев после той вечеринки, когда Чарльз впервые поехал с Сентой к «их очаровательному лугу», мысли его оказались на перекрестке стольких путей, что он не знал, вехи которого из них указывают ему правильное направление.

Как всегда он был совершенно искренен с самим собой, не прятался мысленно от сознания, что он желает Сенту, но стыдился этого. Нечто в ней — молодость, очарование личности или что-то иное удерживало его в последнюю минуту.

Главное, о чем Чарльз беспрестанно спрашивал себя: будут ли они счастливы, если поженятся? Надолго ли это?

Или лучше прямо спросить Сенту? Немного грубо, но зато лучший выход из положения.

Он понимал, что она тоже не любит его, об этом ясно говорила страсть ее поцелуев. Если они поженятся, увлечение пройдет, и через несколько недель все-все между ними будет кончено.

Чарльз нисколько не был склонен жениться только для того, чтобы создать повод к разводу. Ему казалось правильным жениться лет в сорок, создать в лице своего сына достойного преемника своего состояния. Мысль о браке с женщиной военной или послевоенной формации была ему отвратительна.

Сента была очаровательна, была достойна нежнейшей и самой пылкой страсти, — но…

Самым ужасным было то, что образ Сенты неотступно преследовал его, так что он не мог жить, долго не видя ее.

Сказать ли ей об этом? Однажды она смеясь говорила: «Я ни за что не могла бы выйти за вас замуж». И он, также в шутку, ответил ей: «Подождите, увидим».

Это было в тот день, когда он повез ее в свое имение Маунтхевен. Живописно расположенная усадьба понравилась ей. После поездки туда она была очень мила, но несколько по-другому.

Он ведь не знал, что тенистый парк и старый дом вернули Сенту к воспоминаниям о Рильте, и что в тот вечер он почти не существовал для нее, заслоненный образом Макса…

Джорджи смело проводила свои желания в жизнь. По ее просьбе ее родные устроили Сильвестра в каком-то страховом деле.

У Сильвестра не было никакого желания зарыться в деревенской глуши: по правде говоря, он вообще не стремился к какой бы то ни было работе.

До сих пор ему хватало того, что давали родные или друзья, но эти ресурсы иссякли. Он был страстно увлечен Джорджи, хотел на ней жениться и считал, что ему должны помочь устроиться.

Давая взаймы брату пять фунтов, Сента с печалью думала: «И это тот Сильвестр, который так блестяще окончил школу и мечтал о большой дипломатической карьере!»

Тетя Мери, разоренная налогами, превратившаяся за годы военных лишений и тревог совсем в старуху, жила в скромной квартире в Брайтоне, надеясь там, в тиши, спокойно дожить остаток своих дней. Рассчитывать на ее поддержку теперь уже не приходилось. Сента советовала Сильвестру серьезно взяться за работу и начать нормальную жизнь.