Игра с огнем - Оливия Уэдсли

— Как вы смели читать чужое письмо?

— Мой долг отца… — с пафосом заговорил Виктор.

— По-видимому, родители считают, что в круг их обязанностей входит выслеживать своих детей и радоваться этой своей блестящей деятельности, — опять прервала Сента красноречие Гордона. — Такие как вы, наверное, так думают. Последнее мое письмо, которое вы прочли из чувства долга, заставило меня пойти на фронт. Сегодняшний ваш поступок вынуждает меня уйти из дому навсегда.

Только теперь она заметила Клое, стоявшую в дверях.

— Как ты могла терпеть это! — страстно крикнула она. — Быть женой такой гнили, такой мерзости! Какое счастье, что я навсегда освобожусь от всего этого!

Глава XVIII

— Сколько я буду получать? — спрашивала Сента у Мики.

— Три фунта в неделю и некоторую точно фиксированную сумму за каждый перевод.

— Можете считать меня вашим коллегой, — не задумываясь, ответила Сента и поехала к Джорджи.

— Ты хотела бы нанять где-нибудь квартиру и жить вместе со мной?

С обычной своей беспечностью Джорджи согласилась. Под ее милыми глазами были темные круги — отблески печали. Затем прибавила:

— Готова на все ради перемены. А ты?

Подумав минуту, Сента сказала:

— Я предполагала — на Флит-стрит, если мы сумеем найти там что-нибудь подходящее.

Джорджи понравился этот план, и им удалось найти три комнаты над товарным складом Лодгейт Сиркус.

Джорджи взяла на себя роль декоратора, применяясь к царившему тогда увлечению футуризмом и прочими крайними течениями в искусстве.

Одна комната была отделана в виде гроба с черными стенами, потолком и полом. Две другие напоминали сон, могущий присниться сумасшедшему или как бы предназначались для выступлений «Летучей Мыши».

В день переезда Сента начала свою литературную работу. Мистер Уотер ушел из дела. Ведение журнала не требовало особенно квалифицированного работника, и Мики предложил мистеру Хольдону Сенту в качестве помощницы по делопроизводству.

К этому времени Мики уже освоил это дело, и оно ему очень нравилось. В редакции у него была небольшая комната с окнами во двор; в соседней комнате работала Сента.

К концу месяца гости и приемы Джорджи поглотили большую часть денег Сенты. Чтобы поддержать бюджет, она предложила написать какую-нибудь не узкоспециальную статью для одного из журналов на Флит-стрит. С этого началась ее литературная карьера — как говорил впоследствии Мики.

Раньше Сенте не приходило в голову, что писательство такое же дело, как и всякая иная профессия. Сента поняла, что за исключением тех случаев, когда она является плодом гения или большого таланта, литература — не что иное, как специальность, дающая путем упорной и тяжелой работы средства к существованию.

Конечно, были такие люди, для которых творчество — высшее достижение, но Сента убедилась, что они никогда не были из числа тех настойчивых пилигримов литературных походов, которым приходится с трудом зарабатывать на каждую почтовую марку, наклеиваемую ими на свое письмо в редакцию с просьбой об авансе.

Она часто говорила об этом с Хольдоном. Он был бесконечно оптимистичен и терпелив в отношении работавших у него литераторов и нянчился с ними, как с детьми.

Хольдон говорил, что ни один издатель не может быть уверен в успехе книги — для них не существует одного общего штампа.

— Нельзя принимать вкус публики за ставку ва-банк, играя в азартную игру ведения издательского дела. Многие уже на этом погорели.

— Значит, я могу надеяться, — сказала Сента в ответ на слова Хольдона.

— Почему вы не напишете какой-нибудь роман? — спросил он ее. — У вас уже есть достаточный опыт в литературной работе.

— В нашей квартире? — она рассмеялась. — Приходите сегодня вечером, у нас как всегда будут гости, и вы увидите, в каких условиях я живу. Приходите.

Когда Хольдон пришел, квартира была переполнена гостями. Комната-гроб уже была переделана. Джорджи превратила ее в золотистую шкатулку, на фоне которой прелестно выделялось небольшое цветущее сливовое дерево, посаженное в кадку.

Всюду: на столах, буфете и окнах стояли сифоны и бутылки с пивом, виски и бренди.

Сента окликнула Хольдона:

— Как поживаете? Вы, наверное, знакомы с большинством из присутствующих. Налейте себе, пожалуйста, сами чего-нибудь и выпейте.

С трудом протиснувшись через маленькую гостиную, она со смехом протянула ему бокал.

Впервые видя Сенту в вечернем платье, Хольдон подумал: «Какой у нее удивительный цвет лица, красивая фигура! Вся она — прелестна. Маунтхевен, наверное, такого же мнения».

С прямолинейностью капризного ребенка Чарльз никогда ничего не скрывал. Эта черта была чуть ли не единственной его добродетелью. Не покидая Сенты ни на минуту, он предложил ей:

— Поедемте кататься. Сегодня чудесный вечер. За городом мы окунемся в аромат весны.

Сента оживленно ответила:

— О, с удовольствием, но не сейчас. Я должна сначала исполнить свои обязанности хозяйки и позаботиться о том, чтобы мои гости не скучали.

Все еще сидя на полу около граммофона, Мики наблюдал за ними, не отрывая глаз. Сотни раз он спрашивал себя — любит он Сенту или нет. Ответить на этот вопрос он не мог. Как будто война совершенно уничтожила способность остро чувствовать. Это было не физическое недомогание, а просто душевная усталость. Иногда он считал, что причиной этого была его глупая вера в существование идеальной любви, пережившая все ужасы прошедших лет.

«Идеальная любовь — нет, мой милый, не с такой парой штанов, как у тебя».

Чарльз со своей жизнерадостностью, любовью к веселью, способностью ни над чем не задумываться, наслаждался жизнью. А он, вечно вопрошающий, грызущий самого себя и сомневающийся, проходил мимо всех благ земного шара, не имея храбрости считать себя достойным поцелуя.

«Комплексующее ничтожество» — называл себя Мики, применяя это, входящее тогда в моду, американское выражение.

Джорджи подошла к Мики.

— Отчего такой бледный и скучный, достопочтенный святой Майкель?

Несмотря на большое количество выпитого вина, она не опьянела. Только тон ее был более легкомысленным, чем обычно.

— Пойдемте в наши итальянские висячие сады.

Они вышли на плоскую крышу. Впереди них, закрывая звезды своей черной массой, вырисовывался собор Св. Павла. Влево сверкала река, на которой огни пароходов и лодок светились, как золотые и пурпурные цветы.

— Как здесь хорошо и тихо, — воскликнула Джорджи. — Чего ради человек должен продолжать жить, если кончилось его счастье. Таких как я — легионы. Помните эту строчку из стихотворения о мертвецах: «И ряд за рядом строятся они, молодые, красивые, храбрые». Это применимо также и к нам, оставшимся здесь. Нас тоже, молодых, красивых и храбрых — нескончаемые ряды. Мы тоже были там, отдавая лучшую часть нас самих, а ныне мы здесь, в этом проклятом мире, уже не помнящем ни о чем. Кто счастлив среди тех, что сейчас веселятся в наших маленьких комнатах? Кто из них смертельно ранен в душе и все еще вынужден жить? Мне часто хочется быть старой, чтобы не переживать больше этих страданий…