Бумажные самолёты - Максим Кощенков

гудение кофемашины, а из душевой Майка в конце коридора, где у пола стелется пар, — журчание воды.

Я спускаюсь в столовую, где Джордж, напялив мой фартук, бегает вдоль гарнитура, пытаясь управиться с ужином. И, судя по ароматной картошке с зеленью, от которой у меня урчит в животе, у него неплохо получается. Если так и дальше будет продолжаться, мне придётся отказаться от чипсов и кофе в пользу чего-нибудь посытнее. Бесшумно спустившись с последней ступеньки, я еле сдерживаю себя, чтобы не стащить что-нибудь со стола.

Вдруг чья-то рука ложится на моё плечо, и я резко оборачиваюсь. Майки прикладывает палец к губам и тихо уводит меня в гостиную.

— Дождёмся, пока папа сам нам позовёт, — говорит он шёпотом, закрывая за нами двери. Опустившись на диван и поправив воротник халата, он продолжает немного громче: — Извини, что напугал. Я не специально.

— Всё в порядке, — отвечаю я неувереннее, чем мне хочется.

— Твоя одежда?..

— Попала в передрягу, — оправдываюсь я.

Майки бросает на меня оценивающий взгляд. Джинсы, которые мы с Элом купили ещё вчера, сегодня выглядят так, будто на них изрезали ножом. Кофта вся в саже. Волосы подпалены. Наверное, я выгляжу как единственная выжившая после конца света. И почему только после душа я не додумалась переодеться в чистое?

— Всё в порядке. Правда.

Я понимаю, как жалко это звучит, только когда говорю это вслух. Очевидно, что всё не в порядке.

— Где вы были? — спрашиваю я, пытаясь увести разговор в другое русло.

— Лучше скажи, где была ты.

Я стыдливо отвожу глаза.

— Разве ты не получил мои сообщения?

Когда мы подъезжали к Лос-Анджелесу, я наконец-то увидела, что они доставлены. Я как могла подробно описала всё, что со мной случилось, от начала и до конца. Даже не помню, когда я в последний раз доверяла ему такие серьёзные вещи — да и доверяла ли вообще.

— Я думал, у тебя хватит смелости сказать мне это в лицо, — укоризненно произносит Майки.

Мне не хватает смелости сказать это даже самой себе, мысленно отвечаю я.

Мой мальчик не из тех, с кем расстаются — он из тех, кто расстаётся. Так откуда же ему знать, как бывает плохо? Как я могла рассчитывать на его поддержку?

— Что это? — он достаёт из кармана пачку полароидных снимков, которые я оставила на тумбе в прихожей.

— Мои фото.

— Эту передрягу ты и имела в виду? Передрягу, в который ты улыбаешься в объятиях другого мужчины?

Я набираюсь смелости посмотреть ему в глаза, но почти сразу об этом жалею. Я почти слышу, как он говорит: «Надеюсь, ты хорошо провела время, пока мы здесь с отцом гадали, куда ты запропастилась».

— Мне… нужно было отвлечься. Прости. Я должна была всё рассказать.

Майк бросает снимки на журнальном столике и выходит за дверь, оставляя меня наедине со своими демонами.

Эмили

Несколько дней назад

Я замечаю Роуз раньше, чем успеваю выйти из ресторана. Торопливо отведя взгляд, я поправляю сумочку на плече и ускоряю шаг. Кажется, что она всегда позади, словно тень. От одного её вида у меня мурашки по коже. Сейчас мне меньше всего хочется разговаривать с ней и, тем более, терпеть радость в её глазах.

Сначала всё было как в сказке. Но потом я поняла, что её авторы — братья Гримм. Дружба с такими, как Роуз, другим и не заканчивается. Она использует людей, как расходный материал. И как я сразу не поняла, что наша дружба была лишь шагом на пути к её большой победе?

Где та Эмили, которая выскажет ей всё в лицо? Которая голыми руками испортит её макияж? Которая назовёт её серьги дешёвой бижутерией и сорвёт их с её обезьяньих ушей? У этой Эмили больше нет сил бороться. Она сломлена. А если совсем честно — её никогда и не было. Вместо неё всегда была неуверенная девочка из Нью-Йорка, которая пыталась жить с маской вместо лица.

— Эмили!

«Иди и не оборачивайся. Не веди себя, как дура», — повторяю я про себя до тех пор, пока не выхожу из ресторана. Убедившись, что Роуз отстала, я прислоняюсь к стене и берусь за голову двумя руками. Как я до этого докатилась?

Я засыпала и просыпалась с мыслями только о Майке, планировала медовый месяц и всякую чепуху, которую называют «семейной жизнью» и которую обычно планируют маленькие наивные школьницы. Я не заметила, как полюбила Майка больше себя. А теперь, когда мы расстались, мне кажется, что я оставила там, в ресторане, бóльшую часть себя.

Представляю, что сказала бы мама. «Ты придаёшь парням слишком большое значение». О, до папы у неё было много мужчин, и я уверена, она бы знала, о чём говорила.

Когда я немного прихожу в себя, то решаю двигаться к лифту. В коридоре темно и холодно, как в пещере. Мои щёки, наверное, такие розовые, что, взглянув на их со стороны, я бы подумала, что это румяна. А я, на секунду, даже не махнула кисточкой. Не знаю, подумают ли так другие, но, честно, мне наплевать.

Но почему мне было не наплевать раньше? Например, когда родители не могли выгнать меня из дома, пока я подбирала платье, которое бы понравилось Майку и которое бы напоминало ему о Роуз? Она всегда была для него идеалом, а я привыкла быть идеальной. В голове постоянно звучали слова отца: «То, что думают о тебе другие… — папа тщательно подбирал слова: старался быть тактичным, и у него получалось. — Это не ты. Эмили, никогда не позволяй другим диктовать тебе, как нужно выглядеть или какой нужно быть». Как я могла не обращать на них внимания?

Это была не моя проблема, а проблема Майка.

Проблема, с которой он до сих пор не справился.

Он не разлюбил Роуз и не полюбил меня.

Когда я нажимаю кнопку лифта, позади громко хлопают двери ресторана…

Глава 22

Каролина

«Беги! Беги!»

Чем глубже я прохожу в дом, тем больше меня охватывает страх. Повсюду свирепствует пламя, уничтожая последнее, что я любила. Прошлая ночь никогда не задержится в этих стенах, потому что к утру от них ничего не останется. Воспоминания покинут этот дом, как вечный странник покинет временный привал.

«Беги! Не останавливайся!»

Пламя поглаживает по рукавам полицейской куртки, пытаясь заключить в свои удушающие объятия. Я твёрдо намерена сопротивляться, но та самая мысль всё же проскальзывает в глубине моего подсознания: а что, если сдаться? Опустить руки? Хотя бы на