Гуляй Волга - Артем Веселый

В дымных, крытых берестой чумах горели огни, в котлах варилось жирное мясо. Закопченные голые ребятишки катались по земле, играли с собаками. По окрайку болота бродили жирные, обленившиеся олени. В оленьей моче, собранной по горсти неспособными к охоте стариками, квасились кожи, приготовляемые к выделке.

Паслись мирные озера. Солнце, скользя по небосклону, макало в озера рыжую бороду.

...Олень выискивал ягель. За оленем охотились комар и волк. За комаром – паук и лягушка. Собаки заедали волка. Птица склевывала паука и комара, лягушку хватала щука. Мышь точила болотный корень, лиса промышляла зайца, тяжелого глухаря и тетерева, разрывала мышиную нору. Таежная пчела собирала ясак с цветка; медведь грабил пчелу и громил муравьиные орды, лакомясь муравьиными яйцами.

Много хитрых и сильных, прожорливых и кровожадных бегало, ползало, плавало и летало.

Охотник Ях был хитрее и сильнее всех.

Оленя и собаку он запрягал в нарту, щуку ловил на костяной крючок, молодых медведей душил руками, был столь скор на [115/116] ногу, что лис и песцов хватал на скаку, а в беге по весеннему насту догонял волка и лося. Изъеденные дымом, гноящиеся глаза его по отчеркнутому острым когтем следу определяли вес и породу зверя. В ночном лесу волосатое ухо его среди множества шорохов и звуков различало писк мыши в земляной норе и дыхание спящей в гнезде птицы.

Ях сидел перед очагом на корточках, выгнув еле прикрытую истертой медвежьей шкурой могучую спину. Камнем он обтачивал нож из оленьего ребра и во все горло распевал песню...

Седой туман,

Пьяная вода,

Гуляет река,

Под ногами грязь

чак, чак...

Буянит вода,

Бежит река,

Мечет петли,

Рыба

прыг, скок...

Кусты обросли

Зеленой шерстью,

Весело зверю,

Скушно охотнику

ха, хах...

Белокрылая

Прилетит зима,

В ледяную нору

Спрячется река

кук, кук...

На добычу

Выйдет зверь,

Охотник побежит

По следу зверя

(Свист лыжи)...

Зима,

Метель ффффффф,

Чум гудит,

Как бубен

зун, зун...

Белые хвосты

Крутятся над сугробами,

Шурга-пурга,

Темный вой

уу-у, уу-у...

Бог Саляй,

Жена Алга,

Сын Мулейка.

Другого сына

Сохатый

Унес па рогах

а-аа, а-аа...

Собаки лютые,

Густошерстые.

За высокой оградой

Олешки мои

а-ээ, а-ыы...

Запрягу двух седых, [116/117]

Самых быстроногих,

Поеду в гости,

Буду есть чужое

чч-чч-чч...

Ко мне приедут гости,

Заколю важенку,

Будут сыты гости

И собаки их

ык-ык, ык-ык...

Зима-а-а-а-а...

В белой мгле,

Как тень птицы.

Летит нарта моя

э-ке-кей...

Свист полоза,

Храп оленей,

В ноздрях у них льдышки,

А копыта

тах-тах,

тах,

тах-тах,

тах,

тах-тах,

тах...

Снежная пыль

Слепит глаза.

Я везу к себе

Вторую жену,

Красивую Кулу.

Она гладка,

Как лисичка...

Возившаяся у очага женщина быстро обернулась и оскалила зубы:

– А я?

– Ты – ты.

Ях приналег на точильный камень и опять завел:

Зима-а-а-а...

Алга выхватила из кипящего котла кусок мяса и сунула ему в раскрытую пасть, чтобы оборвать песнь.

Ях сглотнул мясо, которое летело до дна его пустого желудка, как горячий уголь, и заговорил:

– Ухожу далеко на охоту, уезжаю в гости, – вы будете болтать, скука улетит с дымом очага.

– Мне и так не скучно.

– Она станет помогать тебе мять кожи, выколачивать снег из пологов, латать дыры, прожженные искрами, – тебе будет меньше работы.

– И одна перемну кожи, выколочу полога, залатаю все дыры, хотя бы их было так же много, как шерстинок в самой большой собаке.

– Вы для меня будете все равно, что для гуся два крыла.

– Зачем тебе крылья? У тебя есть две ноги, за которыми не поспевают четыре волчьих. [117/118]

– Люблю тебя столько, – отмерил он ножом кисть руки. – Буду любить вот столько. – И он показал по локоть.

Она взяла его тяжелую руку и выдернутой из волос рыбьей костью отчеркнула полногтя.

– Люби хоть столько, но одну меня.

Печалью, как дымом, подернуло его глаза, грустно сказал:

– В долгую зимнюю ночь вы обе ляжете со мной под одеяло и будете греть меня.

– И одна согрею, – скрипуче засмеялась она и поцеловала его в шершавую, разодранную в весенней охоте медвежьими когтями щеку.

Он вытянул из глубины меховых штанов снизанное из волчьих зубов ожерелье и набросил жене на шею, а про себя подумал: «Ты – гниль на костях моих... Пойду в лес проверять ловушки и там допою свою песню. Голос мой будет громче лосиного рева. Кула услышит меня, хотя пьет она воду из другой реки и далеко ее становище».

На верхней тропе хрипло забрехал старый кобель Наян. Ему отозвался Порхай, и скоро, взлаивая с лихим пристоном, кинулись другие.

Ях по голосам знал всех псов своего становища, и каждый из них по-особенному лаял на всякого зверя, птицу и человека.

– Гость к нам, – послушав собачьи голоса, сказал Ях и вышел из чума.

С пригорка, верхом на косматой лошаденке спускался Кучумов скорец Гирей. Отбиваясь от собак плетью, он проскакал до большого чума князька и осадил храпящего иноходца, с груди и с тяжело ходивших боков которого клочьями стекала грязная пена.

Сбежался народ.

Гирей, отлично знавший нравы тундры, не пренебрег угощением. Ему подали отваренные набитые морошкой медвежьи кишки, – он ел и похваливал хозяина и все его потомство. Подали печеного в золе осетра и нарезанное тонкими ломтями оленье мясо и блюдо с топленым нутряным жиром, – он объел осетра, макал в жир и, давясь от отвращения, глотал оленину и нахваливал охотника, убившего медведя, рыбака, поймавшего осетра, и весь славный остяцкий народ. Прислуживали ему, в знак особого уважения, сыновья князька.

Люди стояли перед чумом князя, переступая от нетерпения с ноги на ногу, но, по обычаю тундры, никто ни о чем не спросил гостя, пока тот не насытился. Вот он рукавом отер жирные губы и отвернулся от недоеденного, показывая, что сыт.

Кругом заголосили:

– Откуда ты, татарин?

– Какие вести?

– Чего привез в сумах?

– Зачем приехал? От нас будешь брать или нам дашь? [118/119]

Гирей поднял руку.

– Война!

Гул... Ахи...

Гирей выждал, пока схлынул шум, и заговорил:

– Со стороны западного ветра, там, где живет ночь, к нам идут воины, стреляющие огнем. Они поедают все, что попадает на зуб, грабят все, что зацепит рука, остальное затаптывают в грязь, топят в реке и жгут огнем. Люди те злее зла и хуже чумы. С ними боги ихние. За воинами русскими приплывут жены и дети. Они вытаскают мясо из наших и из ваших котлов, выловят всю рыбу, переведут зверя. Они сильны и прожорливы, будут в радости день и ночь есть чужое. Жены их будут родить, а наши голодные жены не будут родить. Все жители рек, болот и тундры перемрут с голоду и тоски... Кучум, хан сибирских князей и народов, которому вы платите ясак, собирает против нашельцев войско. Из края в край я проскакал тайгу и тундру. Был на реке Тулобе, Пыгме, Яжее и на других реках. Я поднял становища князцов Алачея и Выкопы, Урлюка и Кошеля, Вони и Бардака и многих иных. Они уже снялись и спешат к городу на подмогу своему хану.