Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

даже в 1900‑х годах в крайне передовых США) или перуанскими островами, на которых собирали птичий помет, – к самым неприятным местам работы, которые только можно вообразить, особенно если главные районы промысла находились вдали от дома, как, например, у австралийцев. В 1840‑х годах промысловые экспедиции длились, бывало, по четыре года, с редкими посещениями портов. Рекорд принадлежит «Нилу», который бросил якорь в родной гавани в Коннектикуте в апреле 1869 года, после одиннадцатилетнего отсутствия. В условиях обычно скудного питания и чрезвычайной тесноты (тридцать, а то и больше мужчин размещались вместе), при минимальном медицинском уходе, жесткой дисциплине и власти всесильного капитана участники этих походов должны были выдержать опасную охоту, а затем разделку туш весом под десять тонн. Топившиеся китовой шкурой костры беспрестанно горели под огромными котлами с жиром. От жира негде было укрыться. Сцены китовой охоты постоянно сравнивали с адом. Упадок китобойного промысла объяснялся в том числе тем, что в других сферах занятости условия труда не были столь невыносимыми[187].Контора и домашнее хозяйство

Само по себе «бюро» не было изобретением XIX века. Как только появляется бюрократия, бюрократ должен где-то сидеть, – и потому канцелярия сопутствует истории всех имеющих письменность цивилизаций. В императорском дворце в Пекине и сейчас можно увидеть по-спартански обставленные служебные комнаты высших чиновников и представить себе, что много столетий назад они едва ли выглядели по-другому. Частные служащие, по сути, тоже существовали до календарного XIX века. Крупные ост-индские компании содержали в Лондоне или Амстердаме администрации, которые должны были справляться с огромным объемом бумажной корреспонденции, а для этого требовались секретари, или, на языке модерна, делопроизводители[188]. Новым явлением в XIX веке, особенно после 1870 года, стала бюрократизация предприятий, начиная с определенной величины по возрастанию. Так появилась социальная категория, постепенно приобретающая все большее значение, – служащие обоих полов с местом работы в конторе, или в «бюро». Впрочем, «служащие» – это только формальная категория, которая описывает условия труда по типу «белых воротничков» (white-collar) у тех, кто не должен был во время работы пачкать руки. Внутри этой категории существовал широкий диапазон должностей от наемного управленца до низшего бухгалтера и секретарши, появившейся после середины 1870‑х годов, с распространением печатной машинки. С каждой нисходящей ступенью в иерархии уменьшалось пространство диспозитивного и возрастала доля чисто исполнительской работы. Служащие были задействованы также на крупных промышленных предприятиях – прежде всего в бухгалтерии и в постоянно растущих инженерных отделах. В таких отраслях, как оптовая и колониальная торговля, в банках и страховых компаниях, где практически не было промышленных рабочих, служащие представляли доминирующий тип рабочей силы. Распространение деятельности «белых воротничков» создавало новые функциональные и половые иерархии. Рынок труда для женщин в этом «третичном» сегменте, к которому также относилась розничная торговля в мелких лавках и в больших универсальных магазинах, рос быстрее, чем во «вторичном» секторе ремесленного и промышленного производства. В то же время это нельзя назвать, как уже случалось в современных эпохе дискуссиях, «феминизацией» рабочей сферы, поскольку женщины часто находили работу в новых профессиях. И у них практически не было шансов достичь высоких позиций. Женщины работали там, куда их соблаговолила направить мужская администрация[189].

Вне Европы и Северной Америки служащие появились сначала в филиалах иностранных фирм. Поскольку все эти конторы ориентировались на контакты с чуждым им деловым миром, они практически не могли обойтись без задействования на распорядительных должностях местного персонала. Самой собой, их труд, так же как у современных местных сотрудников, оплачивался существенно хуже. Однако их роль в ведении дел часто бывала весомой. Особенно выразительно проявившись в Китае, но имея схожие формы и в других местах, возник тип «компрадора». Изначально это был местный торговец с хорошей репутацией и собственным базовым капиталом, которого за вознаграждение задействовала европейская или североамериканская фирма. Он налаживал деловые контакты, ручался за добросовестность местных поставщиков и клиентов и был ответственным главой локальной группы сотрудников, которых сам нанимал и оплачивал[190]. Затем в 1920‑х годах возникли крупные китайские предприятия, сначала прежде всего банки, сочетавшие местные и западные принципы ведения дел. С них начиналась история собственного слоя служащих в Китае. В Японии, благодаря опережающему экономическому развитию и ранней бюрократизации городской экономики, тот же процесс происходил несколькими десятилетиями ранее.

Если жизнь служащих стала типичной для эпохи формой существования лишь со становлением сферы услуг и бюрократизацией крупной промышленности в странах Запада, то работа посыльного в домашнем хозяйстве была одной из старейших в мире профессий. Ни один сектор трудовой жизни не был до сего дня так обойден вниманием исторической науки, как этот; для большей части света о нем практически нет никаких исследований. Посыльные в богатых и влиятельных домах существовали всегда и везде; их количество являлось показателем статуса. Во всех цивилизациях придворная жизнь была основана на работе прислуги из тысяч человек. На протяжении всего XIX века здесь мало что менялось, пока были дворы и «первые дома», то есть в большей части света. К этому во многих странах присоединялась быстро растущая потребность городской буржуазии в регулярных услугах на дому: поварих, нянь, кучеров. Некоторые сферы деятельности прислуги со временем исчезли. В начале XIX века немалое число интеллектуалов «из простых» еще должны были пройти через должность домашнего учителя или гувернера-«гофмейстера», например поэт Фридрих Гёльдерлин, который никогда не имел иного места[191]. Эта профессия из‑за развития публичной сети высшего образования к концу века на Западе практически исчезла. Кроме того, за исключением разве что Российской империи, где еще в 1850‑х годах зажиточные помещики могли позволить себе иметь струнные квартеты и крепостные оркестры, музыкантов перестали относить к придворной челяди, как это было в эпоху Йозефа Гайдна, служившего у князей Эстерхази. Впрочем, Людвиг Баварский все еще мог содержать придворный камерный квартет[192].

Однако в то же время новое значение приобрели другие формы занятости. Средняя и крупная буржуазия ничем так не отличалась в Европе от буржуазии мелкой, как наличием домашних слуг, хотя бы служанки. В западных обществах это было свидетельством как минимум скромной роскоши и одним из наиболее ярких признаков статуса[193]. Какими бы справедливыми ни были бесчисленные жалобы на грабительские условия оплаты, все-таки профессия служанки давала шанс молодым женщинам из деревни закрепиться на городском рынке труда в относительно защищенных условиях. Жизнь, заполненная стряпней и стиркой, вполне могла составить альтернативу работе на фабриках или тем более проституции. К примеру, в крупных городах России в конце XIX века большинство прибывших из деревни женщин шли не в промышленность, а