Повелители волков - Виталий Гладкий

— Не нуди, за сезон ты зарабатываешь вполне достаточно, чтобы потом целый год не бедствовать.

— А ты считал мои деньги? — огрызнулся харчевник.

— Недолго и сосчитать, — ответил Ивор и, заметив, что Фесарион недовольно нахмурился, поспешил добавить: — Но я рад, что дела у тебя идут отлично. И потом, всем известно, что лучше харчевни в городе не найти. У тебя можно и сытно покушать, и время приятно провести. Слава о твоем заведении ширится, тебя уже знают не только в полисах на берегах Понта Эвксинского, но и за морем.

— Твои бы слова да в уши богов, — проворчал Фесарион, стараясь не выдать, что слова Ивора для него как елей на душу. — Будешь что-нибудь заказывать? У меня есть отличное хиосское. Берегу это винцо только для хороших людей.

— Обязательно закажу. Вино в первую очередь… — «Гулять так гулять! — подумал Ивор. — За все платит Алким». — А еще поджарь мне рыбку, да побольше. Так, как только ты один умеешь. Но не доверяй это дело Санапи! Похлебки она варит потрясающе вкусные… когда находится не в «хорошем настроении», однако рыбу жарить не умеет.

«Хорошее настроение» у помощницы Фесариона, которую прозвали Санапи, случалось тогда, когда она была на изрядном подпитии. Собственно говоря, ее прозвище говорило само за себя. Она были скифянка, из вольноотпущенниц, а Санапи в переводе со скифского языка значило «выпивоха».

— Сделаем тебе рыбу, — пообещал Фесарион и принялся священнодействовать у плиты.

Тем временем появилась Санапи и по указанию харчевника принесла Ивору кувшин хиосского вина, родниковую воду и килик[45]. Она игриво повела плечами и посмотрела на юношу такими загадочно-прозрачными глазами, что тот несколько смешался. Санапи никак нельзя было назвать дурнушкой, только раньше она, что называется, светила ребрами (жадный Алким никогда не кормил рабов досыта — в основном чечевичной похлебкой и ячменными хлебцами, а зимой даже желудями), но в харчевне округлилась и стала как наливное яблочко.

— Вино разбавить? — спросила она, будто невзначай прижавшись к нему крутым бедром.

Ее вопрос был отнюдь не праздным. Вино греки обычно смешивали с водой в отличие от варваров, которые пили дар Диониса неразбавленным. Санапи приходилось обслуживать Ивора, и она уже знала его странные привычки. Рецину[46], к примеру, он пил в чистом виде, а в вина более крепкие доливал воды, но самую малость.

— Спасибо, красотка, я как-нибудь сам, — стараясь не выдать замешательства, ответил Ивор.

Санапи снова одарила его многозначительным взглядом и исчезла во внутренних помещениях харчевни. Фесарион зло посмотрел ей вслед; от его внимания не ускользнуло, что девушка вела себя с Ивором чересчур вольно.

Почистив большую рыбину, Фесарион нафаршировал ее сыром и ароматическими травами, налил оливкового масла на сковородку, и вскоре восхитительный запах поджарки вскружил голову проголодавшегося юноши. Спустя какое-то время подрумяненная рыбина, уложенная на овальное керамическое блюдо, стояла перед Ивором, и он едва сдержался, чтобы не наброситься на нее голодным зверем; но прежде юноша хотел задать Фесариону интересующий его вопрос.

— Что-то не вижу я Кимерия и Лида, — небрежно сказал Ивор, чтобы не выдать крайнюю заинтересованность. — Обычно в это время они уже здесь.

— Мне нет до них никакого дела, — буркнул Фесарион, он все еще был под влиянием беспричинной ревности.

— Позволь не поверите тебе, уважаемый Фесарион, — не отставал юноша. — Они говорят, что для них ты просто благодетель. Не будь тебя, им пришлось бы очень туго, особенно зимой.

— Объедки, брошенные шелудивому псу, еще не значат, что человек, свершивший этот поступок, обладает состраданием к ближним и высокой нравственностью.

— Да ты, оказывается, философ, Фесарион!

— Отнюдь. Просто в моей харчевне бывают ученые люди, и часто они несут такую ахинею, что она не лезет ни в какие ворота. У простого народа от их споров голова кругом идет. А я слушаю и мотаю на ус… — Тут харчевник коротко хохотнул. — Чтобы потом разным оболтусам мозги вправлять.

— Так все-таки, где сейчас Кимерий и Лид? — напрямую спросил Ивор, пользуясь тем, что настроение у Фесариона значительно улучшилось.

— Зачем они тебе? — Харчевник глянул на Ивора с подозрением.

— Надо.

— Если надо — ищи.

— Уж не думаешь ли ты, что я записался в сикофанты[47] и хочу сдать их городской страже? Я ведь могу и обидеться, Фесарион. — Взгляд юноши потяжелел.

— Говорю же — не знаю, где они! Были третьего дня, набрали много вина, еды и испарились. И один и другой осторожничают, уж не знаю, по какой причине. Не любят они многолюдного общества, живут, как волки.

— Не обижай благородных зверей. Кимерий и Лид скорее хорьки.

— Тем не менее ты ищешь их.

— Ищу. Хозяин просил, — ответил Ивор без опаски.

Алким не дал ему указание держать язык за зубами, и юноша знал, по какой причине — чтобы не возбудить в нем лишних подозрений.

— Алким?

— Он…

Фесарион уже знал, что Ивор поступил в услужение к землевладельцу — слухи в Ольвии расходились очень быстро. Достаточно было провести вечерние часы на агоре или посидеть в харчевне, чтобы узнать не только самые свежие новости, но и то, что будет завтра-послезавтра — предсказателей разного толка было пруд пруди.

— А они зачем ему? — спросил Фесарион.

— Хочет пригласить отобедать.

— Да ну! — удивился харчевник.

— Шучу… Не знаю. Мое дело маленькое: найти Кимерия и Лида и сказать им пару слов. Все. Ну, так что, подскажешь, где они могут быть?

— Клянусь матерью Кибелой, понятия не имею!

Ивор огорченно вздохнул, махнул рукой (мол, что поделаешь, не свезло) и принялся за еду, потому как его обед уже начал остывать, что было недопустимо — фаршированную сыром рыбину нужно было есть горячей. Тем более Фесарион не пожалел для Ивора щепотки сильфия, а кто ж не знает, что эта травка наиболее ароматна, когда еда подается с пылу с жару.

Он не поверил Фесариону. Слишком много Ивор знал и о самом харчевнике, и про двух неразлучных приятелей, которым столь любезно уединение. Несмотря на свое вполне мирное занятие, Фесарион не забыл прежнее ремесло. Только сейчас он не участвовал в темных делах, а служил посредником между разбойниками и теми, кто скупал награбленное.

Под сенью дремучих лесов возле Борисфена, в степных ярах и лощинах жили не только скифские и иные племена. Там прятались и изгои, по тем или иным причинам изгнанные из своих поселений, беглые рабы и вольноотпущенники, которых привлекала полная свобода и возможность поправить свои дела разбоем. Конечно, и некоторые вполне добропорядочные скифы не брезговали потрепать караван какого-нибудь купца, но царь Иданфирс, правивший скифскими племенами, в случае поимки таких отступников карал их нещадно. Вожди скифов были заинтересованы в торговле с эллинами и другими народами, и по мере возможности охраняли пути следования караванов. Но уж больно дикими и бескрайними были скифские степи, и разбойники всегда ухитрялись найти незащищенный участок.