Альманах всемирного остроумия №1 - В. Попов

Когда французский старинный (XVIII в.) писатель Флоpиaн только что издал свой роман «Нума Помпилий»[58], одну даму опросили: читала ли она его новое сочинение? – «Без сомнения». – «Как вы его находите?» – «Да как все книги в этом роде, я угадала развязку по первым страницам»!. – «Какую развязку?» – «Женитьбу любовников». – «Каких любовников?» – «Ах, Боже мой! Да Помпилий-то, который женится на Нуме».

Один известный писатель посетил старика книгопродавца, нажившего богатство через издание многих значительных сочинений. Хилый старик, встречая своего почтенного гостя, как-то заторопился, споткнулся и упал. Литератор хотел поднять его, но книгопродавец отклонил его учтивость и кликнул на помощь себе своего слугу. – «Позвольте мне помочь вам, – сказал улыбаясь писатель: – ведь я не первый литератор, который ставил на ноги книгопродавца; да и мне это не в диковину». – «Правда, – отозвался старик книгопродавец, – правда; но вспомните, сколько книгопродавцев выводили в люди литераторов. Вряд ли будет перевес на стороне последних».

Парижский полицейский суд лет за 30 пред этим приговорил известного писателя Александра Дюма к шестидневному аресту за неявку в караул по национальной гвардии. Писатель оправдывался тем, что в очередной день он был на репетиции своей драмы «Дон-Жуан де-Марина». Судьи же отвечали ему, что караульные для Франции гораздо нужнее и полезнее, чем драматические писатели.

Брат президента Помпиньяна[59] написал Вольтеру, что обрежет ему уши. Вольтер отослал это письмо к министру Шуазелю с следующей припиской: «Семейство Помпиньян в особенности не жалует моих ушей: один из братьев раздирает их тридцать лет, а другой намеревается мее их совеем обрывать. Освободите меня от драчуна, а с раздирателем я сам управляюсь. Мие они не нужны, чтобы слышать те огромные похвалы, которые всюду воздаются вам».

Персидский поэт Гомеди сидел однажды за столом с Тамерланом. Последнему вздумалось спросить его: «А за какую цену можно было бы купить такого человека, как я?» – «За тридцать пиастров». – отвечал поэт. – «Помилуй! – воскликнул Тамерлан, – да этой цены стоит одна салфетка, которой я повязан!» – «Да с ней-то я и оценил», – сказал Гомеди. – Тамерлан от души хохотал над этой шуткой.

Знаменитый писатель Фонтенель очень любил спаржу в прованском масле. Аббат Террасон, любивший ее в сливочном масле, пришел к нему однажды обедать. Фонтенель заметил, что он приносить большую жертву, отдавая ему половину спаржи, и тотчас приказал приготовить ее в сливочном масле. Незадолго до обеда аббату сделалось дурно и с ним случился удар. Фонтенель поспешно вскакивает, бежит в кухню и кричит: – «Всю на прованском! Всю на прованском!»

Великий Конде, утомленный слушая некоего фата, постоянно говорившего о господине своем отце и о госпоже своей матери, позвав своего лакея, сказал ему: – «Господин мой лакей, скажите господину моему кучеру запрягать госпож моих лошадей в госпожу мою коляску».

Французский старинный поэт XVII века Малерб, имевший хороший доход, считал себя экономистом. Раз, вечером, когда он возвращался домой из отеля «Бельгард», где он ужинал, – его человек нес впереди факел, – он встретил Сент-Поля, человека славившегося в то время своим блестящим умом, а Сент-Поль начал ему рассказывать какие-то незначительные новости. Подарив его минутой внимания, Малерб грубо прервал рассказчика словами: – «Прощайте, милостивый государь, вы меня заставляете сжигать свечу на пять су, тогда как то, что вы мне рассказываете, не стоит и полушки».

Бюффон[60], знаменитый писатель и естествоиспытатель XVIII века, гулял с одним обществом в деревне. Молодая девушка спросила его: – «Какая разница между быком и волом?» – Он отвечал: – «Видите вы этих телят, резвящихся на лугу? Ну, так быки их отцы, а волы – дядюшки».

Ученый Гьюберт, желая видеть Вольтера, поехал нарочно в Ферне, где был весьма ласково принят госпожой Дени, но Вольтер не показался. Перед отъездом он написал ему: «Я вас всегда считал за бога и теперь в этом убедился окончательно, так как у вас едят и пьют, не видя вас». Вольтеру так понравилась эта острота, что он побежал за ее автором в расцеловал его.

Монтескье, знаменитый французский писатель XVII века, спорил о каком-то факте с членом Бордосского парламента, человеком крайне самолюбивым, но весьма не даровитым. После нескольких возражений, разбитых в пух и прах, член парламента воскликнул: – «Если дело не происходило так, как я вам рассказываю, господин президент, даю вам мою голову». – «Я принимаю ее, – отвечал Монтескье, – пустые подарочки не вредят дружбе».

Грессе, автор шуточной поэмы «Vert-Vert», назвал одном кружке Жан-Жака Руссо «медведем». Несколько времени спустя, женевский философ, проезжая через Амьен, заехал к Грессе. В продолжение получасового свидания, весь разговор поддерживал академик, и Руссо, уезжая, заметил ему: – «Согласитесь, что труднее заставить говорить медведя, чем попугая».

Поэт Малерб (XVII века) обедал однажды у руанскаго архиепископа. Выйдя из-за стола, он тотчас уснул, Прелат же, который должен был идти говорить вечернюю проповедь, будит его и зовет с собою на проповедь. – «Оставьте меня, – возразил Малерб, – я и без проповеди хорошо усну».

Мнимый умник в одно утро пришел к Рюльеру[61] прочесть ему две сказки своего сочинения. После того как поэт выслушал первую и пред тем, как автор успел вынуть вторую из своего кармана, Рюльер сказал ему: «Мне эта нечитанная вами больше нравится».

К Вольтеру привели охотника, который без позволения стрелял дичь в заповедной роще Фернейскаго замка. Вольтер принял на себя роль судьи, а своему секретарю, Мельи Шаторно, приказал, в качестве адвоката, защищать преступника. Секретарь употребил все красноречие, чтоб оправдать своего клиента; но вдруг, прервав речь, попросил для справок одну книгу из библиотеки Фернейского замка. Принесли книгу, и секретарь долго искал в ней нужную ему статью. – «Что это за книга?» – вскричал с нетерпением Вольтер. – «Это Философический словарь, – заметил секретарь, – я ищу в нем слово – «человеколюбие», но, кажется, господа философы забыли поместить его в своем лексиконе». – Такое замечание секретаря так подействовало на судью-философа, что он отпустил охотника с миром домой. В самом деле, слова «человеколюбие», столь необходимого в судопроизводстве, в Философическом словаре не находится.

Одну из мыслей Томаса, автора похвал «Петреиде» можно резюмировать следующим образом: – «Если делаете добро, то старайтесь дать какой-нибудь дурной предлог; иначе не поверят».

Новичок-поэт послал Пирону[62] в подарок фазана. На другой день он сам отправился к нему и вытащил из кармана трагедию. – «Что это, приправа? – вскричал автор «Метромании»; – если я фазана должен есть с этим соусом, лучше возьмите себе его назад!»

Однажды Вольтер и Пирон поссорились. Пирон, чувствуя себя обиженным, подходить на другой день к дверям Вольтерова кабинета и, написав на них мелом: «сoquin» [жулик], удаляетcя также осторожно. Вольтер находился в эту минуту близ дверей; услыша шорох, отворяет их и видит, что кто-то стремительно сбежал с лестницы. Он подходит к окну и в удалявшемся узнает Пирона. Час спустя, Вольтер приходит к Пирону, изумленному его посещением до того, что едва мог произнести приветствие: – «Покорнейший слуга; милости просим, г. Вольтер! Чему приписать счастье видеть мне вас у себя?» – «Ваш покорнейший слуга, – ответил Вольтер, – сегодня поутру я видел ваше имя на моих дверях и счел долгом отплатить вам ваш визит».

У знаменитого французского писателя XVIII века, Фонтенеля, все дни недели были отмечены, у кого из своих добрых знакомых он обедает и в какой день. Это обстоятельство подало повод стихотворцу Пирону, увидевшему похороны академика, сказать: – «Вот первый раз господин Фонтенель выходит из дому не на обед».

Английский король Георг, увидев на улице знаменитого писателя Поппе, который был горбат, сказал своим придворным: – «Я хотел бы знать, к чему служит этот маленький человек, ходящий даже совсем криво».

Поппе, услыхав это, крикнул, оборачиваясь к королю: – «К тому, чтобы вы прямо ходили!»

О писателе Мариво Вольтер сказал: – «Это человеку знающий все тропинки человеческого сердца, но не знающий большой дорога в нем».

У старинного французского стихотворца – Малерба был родственник, обремененный большим числом детей. Поэт сожалел о нем, – «Для меня их немного, – отвечал добряк, – лишь бы были люди честные». – «Я не такого мнения, – отвечал Малерб, – я предпочитаю съесть каплуна с вором, чем голодать с десятью капуцинами».