Голод. Одержимые - Любовь Попова

мускулами, кажется, могут убить, но мне ни разу не делали больно. Может быть иногда, но это скорее приятно и возбуждающе.

— Не надейся, — говорю строго, смотря не в глаза, а на широкое плечо, грудь с драконом. — Я не домработница.

— Проблема… — носом он тыкается в мои волосы и вдыхает запах. — Ну тогда может быть компромисс?

— Эм… — заглядываю в глаза с мелькнувшим плутовством. — Какой? Совместная уборка?

Макар отворачивает голову, осматривает комнату и морщит лицо, а потом чётким движением поднимает, сажает меня на стойку. Хочу высказать недовольство, но Макар парой хлопков гасит свет во всей квартире, и я замолкаю. Теперь только ночные огни из окна озаряют его лицо. Сбрызгивая нас разноцветными бликами, как шампанским. Это очень красиво, как картина в галерее модерна.

— У меня есть идея получше, — раздвигает он мне ноги как можно шире и усаживается на стул, так что моя киска оказывается прямо перед его глазами.

О, боже. Сколько можно. Почему внутри бабочки уже превратились в пираний, а плоть начала подрагивать от предвкушения.

— Я не смогу кончить третий раз, — говорю и прикрываю ладонями уже повлажневшую плоть, на это он только облизывает собственные пальцы одной руки, другой убирает мои ладони.

— Я терпеливый, — выговаривает Макар низко, как будто басом, и вставляет пальцы. Не глубоко, но срывает с губ стон и второй рукой тянется вверх, щипает сосок.

— А если я не кончу, — сразу включаюсь в игру и руками берусь за его густые черные волосы. — То ты будешь убираться… Сам… Даже пол вымоешь под моим четким руководством.

Макар на это поднимает брови и с улыбкой врывается пальцами во влагалище до конца, потрясает остротой удовольствия и говорит:

— А если сквиртанешь, то убираешься сама, — делает он паузу и прокручивает пальцами, затрагивая особенную точку, словно струну. Матерь Божья, как же хорошо-то с ним. — Голой и с пробкой в заднице.

Боже, ну почему, почему такие грязные вещи сводят меня с ума и словно обдают пронизывающим северным ветром, желанием прямо сейчас сделать, как он собирается. Все, что он хочет.

— По рукам, — выстанываю я, когда пальцы начинают совершать новый оборот.

Он прикрывает глаза и щипает другой сосок, проворачивает пальцы в вагине и словно задевает струну в моем теле, как в музыкальном инструменте.

Глава 21

Кончик языка жег клитор, пока пальцы развратники творят внутри что-то невообразимое. Проворачиваются то в одну сторону, то в другую, растягивая стенки влагалища, снося мне крышу от ощущений. И я прикусываю губы, сотрясаясь всем телом, чувствуя, как близка к падению. Проигрышу.

Но я держусь, напрягаюсь, пытаюсь вспомнить что-нибудь несексуальное. Например, убийство. Господи, я же видела смерть. Но все мысли подчистую смывает волной легкий укус одной половой губы. Я вскрикиваю, хочу свести ноги, но плечи, бугрящиеся мускулами, не дают этого сделать. Остается только оттягивать волосы и шумно выдыхать горячий воздух с пересохших губ.

— Сдайся, — рычит он, когда пытка продолжается уже больше трех минут, пока мой мозг держится в твердом состоянии из последних сил.

Я смотрю в его потемневшие от страсти глаза, чувствую в себе уже четыре пальца и рвано кручу головой.

— Нет, не надейся, — сдавлено выдыхаю. — И кто-то обещал сквирт.

Макар поднимется во весь свой немаленький рост, толкает пальцы глубже и снова проворачивает.

— Ты сама напросилась, — рявкает он, хватает мои волосы в кулак и оттягивает назад. Запрокидываю голову и издаю протяжный стон, когда его язык начинает вылизывать сосок, а рука задает движение. Резкое, грубое, смачно хлюпающее.

Внутри уже мокро, настоящий океан, в котором он разгоняет волны пальцами, трахая меня все чаще, толкая кончики пальцев в матку, задевая особую точку.

Господи, как это пережить. Дай силы!

Он берет пятерней мои волосы, отпуская обслюнявленный сосок, и толкается языком в рот, вылизывает его жесткими, хлесткими движениями, словно пытаясь добраться до побаливающего после минета горла, не прекращая частых фрикций руки ни на секунду.

— Ты кончишь, ты кончишь сейчас, сука, — рычит он мне в рот и снова затевает схватку с моим языком, который кажется уже занемел от влажного трения.

Скорость внутри невообразимая. Влага стекает по ноге, мозг плавится, тело дрожит.

Все, не могу больше, не хочу ждать, слишком высоко забралась, тело слишком натянуто, что кажется сейчас просто порвусь от напряжения. Но чего-то не достает. Что-то не дает мне кончить, хотя я уже на такой грани, что страшно. Как будто Макар не на краю стола меня держит, а на краю скалы, под которой острые пики. Кричу ему в рот, не могу сдержать эмоций, как вдруг он отрывается.

— Вот же бл*ть, — ругается Макар и резко достает пальцы, оставляя ужасную пустоту и неудовлетворенность. Недовольно восклицаю, тяну за волосы сильнее, как вдруг в меня стрелой врывается член. Боже!!! Горячий. Твердый как та пика внизу. Такой необходимый.

Стрелой он пронизывает все чувства, эмоции, собирает все воедино и бросает об водную гладь, по которой я растекаюсь, пока оргазм захватывает власть над моим телом и разумом. Заставляет выгибаться дугой, кричать, пульсировать тугую плоть, в которую бьет фонтаном сперма. Глаза в глаза. Губы в губы.

— Не могу без тебя, — шепчу сквозь слезы, и он судорожно кивает.

— Та же хрень.

От щемящей нежности пусть даже таких не литературных признаний и дрожи в теле Макара, стискивает сердце, увлажняются глаза.

— Ты проиграла, — тяжело выдыхает он, но я качаю головой.

— Сквирта не было. Ты использовал запрещенный, безотказный прием. Слабак.

Он улыбается, вытирает пот со лба и кивает.

— Согласен.

Подхватывает меня под задницу и несет вглубь квартиры. Правда на чем-то спотыкается, но удерживает меня и идет дальше.

— Ладно, ничья. Думаю, твоему голому телу мы найдем лучшее применение, чем уборка в этой богадельне.

— Научим защищаться? — лепечу и обнимаю за шею. — Вождение, пистолеты, самооборона.

— Научим, — кивает Макар и заносит меня в душевую, — только в одежде, а вот без нее…

— Я уже говорила, что ты ненасытное животное? —