Штрихи к портретам: Генерал КГБ рассказывает - Эдуард Нордман

– Притыцкого надо сберечь.

Этого оказалось достаточно.

Было и такое. И тем не менее можно с уверенностью сказать, что к работе чекистов Притыцкий относился с пониманием и уважением. Он всегда умел дойти до истины…

* * *

Случилось ЧП в БГУ. Группу студентов отделения журналистики исключили из университета и комсомола за «антисоветчину» и злостное хулиганство. Звонит первый секретарь обкома партии С.О. Притыцкий:

– Почему не докладываешь о ЧП в университете?

– А что случилось, Сергей Осипович?

– УКГБ даже не знает, что случилось?

– Дело в том, что мы оперативно не занимаемся университетом. Этот вопрос не ко мне.

– Я прошу разобраться. Дело серьезное, уголовное.

– Естественно, я сообщил о звонке С.О. Притыцкого председателю КГБ республики В.И. Петрову.

– А чего разбираться, там все ясно, – сказал Петров. – С ректором я разговаривал.

– Но у меня персональное поручение Притыцкого.

– Ну, раз поручение, то разбирайся.

Я пригласил Разуменко и Свиржевского – молодых и толковых чекистов – и попросил разобраться и доложить «из первых рук».

Они быстро выяснили суть конфликта.

Случай был, конечно, безобразный, но исключать студентов, уже сдавших государственный экзамен, было чрезмерно жестоким наказанием. Тем более что не имелось оснований возбуждать уголовное дело, к тому же по «антисоветской» статье.

На второй день я попросил пригласить университетских «героев» на беседу в управление. Ребята, конечно, перетрусили.

В КГБ! Что-то будет теперь с ними. Мало того, что исключили из университета с «волчьим билетом», так еще и в КГБ зовут.

Студенты рассказали, все как было.

А было так. Сдали последний экзамен и решили, как водится, отметить. Скинулись, купили водки, вина, немудреной закуски. Захмелели. Потом сложились еще, прикупили вина. На закуску уже не хватило. Хмель и ударил в молодые головы. И пошли выяснять отношения с преподавателем марксизма-ленинизма, который занимал комнату в том же студенческом общежитии. Припомнили ему девочек-студенток, к которым он был неравнодушен. Слово за слово, и кто-то по-революционному решил: «Жуй партбилет, негодяй, или выбросим в окно с четвертого этажа». Кто-то уже схватил донжуана за шиворот. Слава богу, до трагедии не дошло.

Банальная история. Можно было понять ребят, оскорбленных в своих мужских чувствах.

Перепуганный преподаватель утром написал большое заявление ректору и в партком. Доложили в горком, министру, в ЦК. Чем больше вовлекалось людей, тем страшнее выглядело дело.

О результатах расследования доложил С.О. Притыцкому. Надо было видеть его возмущение:

– Вот как можно извратить факты и покалечить судьбы людей.

– Какие предложения, Сергей Осипович?

– Отменить приказ об исключении ребят из БГУ. Преподавателя П. привлечь к ответственности за аморальное поведение.

– Как же люди, вчера исключавшие, будут восстанавливать?

– Ректор – человек мудрый, поймет. Думаю, что он действовал под влиянием необъективной информации. Другим, кто давал указание «привлечь и строго наказать», будет наука. К судьбам людей нельзя относиться под влиянием эмоций.

Как сложилась судьба молодых журналистов, спасенных от «волчьих билетов», не знаю, так как вскоре уехал на работу в Москву. Но в январе 1968 года получил от Валерия Высоцкого (главного «героя» этого дела) небольшой сборник очерков с надписью: «Дорогому Эдуарду Болеславовичу в знак уважения и на память о Минске от автора». Не стану скрывать, это была для меня приятная неожиданность и награда.

На охоту и рыбалку ездили всегда вместе. Он не любил шумных компаний и застолий. Осенью и зимой на охоте – 100 граммов для «сугрева», сало, черный хлеб, луковица. Никаких разносолов. И терпеть не мог на охоте или рыбалке обсуждать деловые вопросы.

Как-то напросился на охоту министр финансов. И пошел о делах. Он не знал, что Притыцкий в подобной обстановке не выносил таких разговоров. Больше министра в охотничью компанию не приглашали.

* * *

Из почты С.О. Притыцкого. 24.3.1956 года

… Уже солнце светит по-весеннему, хотя ночью жмет не мартовский, а февральский мороз. Снег на солнце тает и, как дым, уносится в воздух. Если так будет и дальше, то земля останется ненапоенной водою, а луга неудобренными весенним половодьем. Таким образом, и без того запущенная и опустошенная наша белорусская земля не даст должного урожая, о котором так много мы беспокоимся, пишем и говорим....

Хорошо помню ваше приглашение приехать к вам в Молодечно. Этого я не забываю и очень хочу поехать к вам…

Якуб Колас

* * *

Еще один штрих к портрету Сергея Осиповича.

В мою бытность начальником Минского УКГБ возник «бунт». К зданию обкома партии пришла большая группа рабочих и работниц тракторного и других заводов. Возбужденные люди требовали встречи с первым секретарем обкома. Встреча состоялась.

Рабочие возмущались, почему их детям не дают учиться в русских школах. Доводы о том, что русских школ в Минске достаточно, их не убедили.

– Вы своих детей учите в русских школах, а нашим – только белорусские. Почему такая несправедливость к рабочему человеку? Почему закрываете нашим детям дорогу в ленинградские и московские институты?

– Да наши дети учатся в минских институтах…

Пришлось учитывать требования людей.

Долго не мог успокоиться Сергей Осипович, коренной белорус: Вот пугают белорусским национализмом. А каким «…измом» назвать это явление?

Сергей Осипович помнится мне простым, скромным, веселым, принципиальным.

Он был настоящим коммунистом, а не партбилетчиком.

* * *

Имя Притыцкого уже вписано в историю Беларуси. В ней есть свои приливы и отливы, в разное время она может иметь разную окраску, но Притыцкий непременно остается в памяти народной. Такие самородки из народных глубин выдвигаются не так часто.

В Минске есть улица имени Сергея Притыцкого. Иногда по ней проходит уже немолодая, но красивая в свои годы женщина. Здесь ее никто, пожалуй, и не знает. Это Татьяна Ивановна Притыцкая, прошедшая вместе с Сергеем Осиповичем всю жизнь, пережившая с ним все, что пережил он.

* * *

– Ты был в Чехословакии?

– Да, Сергей Осипович.

– А в Лидице был?

– Не был. Видел в кинохронике. Читал, слышал.

– Чехословаки сумели сделать мемориал сожженной деревне, а мы вот до сих пор не смогли. Есть, конечно, обелиски. Есть неплохие памятники в глубинке. А надо бы сделать мемориал, доступный людям, недалеко от Минска. Подумай, партизан, поразмышляй.

– А чего размышлять, Сергей Осипович. Я знаю – целые районы сожжены, люди уничтожены.