Гапландия - Максим Касмалинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна достала телефон, стала играть маникюром по экрану.
— Так и познакомились? — спросил я.
Анна сдвинула брови, поправила волосы.
— В кафе этом? — уточнил я.
— Да, там. Я в кафе только временно. Училась в «кульке». Певицей стать мечтала. Мы не богато жили, казалось, что в шоу-бизнес идти самый системный путь.
Она замолчала с обиженным видом.
— Все строят звездные планы. Я в юные годы мечтал художником стать, — поделился я.
— Стань не в юные, — Анна пожала плечами. — Какие проблемы?
Меня задело.
— Ты же ж не запела.
— Меня Павел отговорил. Он — ученый, а жена — певичка? Не технично, говорит. Я такая влюбленная была! Он меня дождался после смены. Я иду, он за мной. Я иду, он за мной. Я поворачиваюсь, говорю: ты чего? А он стесняется! Представляешь? Как ребенок робеет. Подходит. Я смотрю — из последней смелости слова давит, и не понятно, что там шепчет. Это какое усилие! Я — всё, влюбилась. На втором свидании он предложение сделал. И такой дурачок! У него лицензии на брак не было, а он…
Это вполне отвечает образу Вжика — мудрый в науке, но профан в простых нормативных вещах.
— А как я гражданство дома получала! — с усмешкой продолжала Анна. — Целая история. До сих пор помню: «Строго соблюдать Устав жилищного комплекса «Айсберг», служить всеми силами домкому и подъезду, способствовать уничтожению врагов нашего великого дома, торжественно клянусь!». У вас есть такое?
Есть. «Хранить вечную преданность Гапландии, пожертвовать собой и всеми членами семьи по первому требованию…». Клятвы разные, суть одна.
— Когда поженились, у Павла робость понемногу стала проходить. Это мило, да. Но для мужика робость вредна, правда? Ну то есть когда она не проходит, а у него прошло, и петь на сцене он мне отсоветовал. И хорошо. Плохая певица, еще хуже, чем робкий мужчина. Твое такси приехало, — вдруг сказала Анна, помахав телефоном. — Ожидает внизу.
— Ты предлагала оставаться.
Анна ослепительно улыбнулась.
— Я передумала!
Уже на пути к выходу, пробираясь по сумрачной анфиладе, я подумал: нет, не передумала. Анна дала мне возможность достойно убраться и сохранить лицо. Робкий мужчина смешон, когда он играет героя-любовника.
* * *Полный приключений день не мог не загвоздить на вечер бонусную неожиданность. Следователь Кассин, собственной персоной. Стоит в респектабельной пальте у входа в парадную, беседует со старшим консьержем. Я хотел бы вернуть такси, смыться отсюда, но понял, что замечен. Следак идет навстречу. В ярко освещенном дворе мне видны лапки морщин на его лице.
— Крувраги, сожитель Шэлтер! Почему пропал с радаров?
— Чем обязан? Меня дожидаетесь?
— А как же ж?! — радуется Кассин. — Живой, здоровый? Рад.
— Тебе-то?
— Куда пропал? — уже без дурачества спрашивает он.
— Гулял.
— По окраинам?
— По ним, — говорю и нагло смотрю на следователя. — Тебе же ж работать недосуг.
— Мне же ж! — с напором говорит Кассин. — Досуг. В связи с этим приехал проводить отвод, — понизил голос. — Есть что-то новое?
Тут уверенность моя пошла по нисходящей, как брошенное копье, и воткнулась в грунт. Стоит доложить следаку о дым-машинах? Он позиционирует себя, как мой потенциальный союзник в Системе, но это может быть уловкой. Пожимаю плечами.
— Ясно, Шэлтер. Вижу, что есть. Расскажешь потом. А что с телефоном?
— Системно с телефоном, — ворчу я лезу в карман, достаю.
— Стой-стой-стой, — подорвался Кассин. — Это что такое?!! — схватил меня за руку.
Тьфу, ты! Скрыл, называется.
— Это браслет Кольцова, — сознаюсь я.
Кассин вынимает из внутреннего кармана очки, сквозь которые строго глядит на меня и говорит:
— Исполняешь. Сам себе в объебок два абзаца добавил. Я тебя должен теперь закрыть по девяносто пятой.
А из тебя-то, Николай Анатольевич, пергарчик алкогольный реет. Деваться мне некуда, пришлось рассказать вкратце о своих сегодняшних действиях. Кассин держал меня за куртку и выгуливал по двору, как лошадь в манеже, при этом приговаривал: «Так, дальше», «ну-ну». О посещении Анны я умолчал — из дымной фуры в тачку, говорю, по городу пропетлял, и домой.
— И что это значит?
— Кто следователь из нас?
— Шэлтер, не кубаторь херни. Ты же ж всяко выводы сделал.
Я ухаю театральным смехом.
— Вывод один и он непреклонен. Я никого не убивал. Цы-цы-цы, тьфу, политическое дело. Госпром, оборонка и пашкины материалы на Стройкомплект. Пасьянс сложился.
— Так-то оно так на первый взгляд, — говорит Кассин и смотрит на фонарный столб, где висит гроздь камер наблюдения. — А на второй взгляд, сопадос. Причудливая игра обстоятельств. Материалы Кольцова где сейчас?
— Я неправильно выразился. Не материалы, а догадки.
— А. Правильно, догадки. Если они были, то одна версия, если же ж нет… Но самый процессуально-выверенный вывод — это третья версия.
Он явно ждет от меня брызжущего любопытства «какая третья версия?». Ща, разбежался.
— А что такое отвод, по поводу которого радость нашей встречи? — спрашиваю.
— Проверка показаний на месте. Надо было сразу сделать, — он морщится. — Закрутился. В том смысле, как и говорю, не было и нет у меня такой цели тебя, Александр, закрыть.
— Не было. А теперь есть?
Следователь снимает очки, сует их за пазуху, не с первого раза попадает в карман.
— Дело я завтра передаю, вот что. Заочно тебе известному Петерсу. Хороший следователь, дотошный.
— Почему? — мне стало неприятно.
— Решение руководства, — хрипит Кассин. — Поэтому такое предложение: когда Петерс вызовет тебя, ты не говори…
— Что именно не говорить?
— А ничего! — следователь шлепает меня в плечо. — Подтверждай предыдущие показания. Но о собственных действиях, — перегар придвинулся. — Не стоит. Только мне. Официально — о
