Тайные врата - Кристин Керделлян

– Ликий, это где?

– Не знаю, Кевин. Завтра поищем на Encarta. В любом случае, Латона попросила у жителей деревни еды и кров на ночь. Но селяне притворились, что слишком заняты и не могут помочь несчастной матери с детьми. Хуже того, в тот момент, когда она пошла к реке отдохнуть, они ветками взбаламутили воду, чтобы поднялся ил и дети с нею не смогли бы утолить жажду.

– Селяне не катят!

– Неоправданно жестоки, хочешь ты сказать!

Я успокаивал Мэри.

– Не волнуйся, маленькая моя. Латона впадает в ярость и просит Юпитера наказать их.

– Почему она сама не накажет их? – с презрением встрял Кевин. – Она же богиня, нет? У нее же есть магическая сила!

– А нет! Неизвестно точно, была она богиней или смертной женщиной. Мир до сих пор спорит об этом… Единственное, что можно сказать точно: Лето была дочерью двух титанов.

– Ну, и что дальше? – спросила нетерпеливая Мэри. – Что он сделал, бог богов, когда услышал призыв дамы?

– Па, ну давай же! – присоединился к ней и сын.

– Пристегните ремни! Он действует решительно. Юпитер превратил жителей деревни в жаб и лягушек!

– Так им и надо! – воскликнул Кевин. – А почему не в динозавров?

– Или пауков?

– Потому что жабы не воспринимают свет, а лягушки символизируют отсутствие разума!

В бассейне Латоны постановщики Версаля прибавили даже животных, которые не фигурируют в «Метаморфозах»: черепах, символ сосредоточенности на себе.

Я не мог рассказать детям то, что больше всего интересовало экзегетов[8] королевской мысли: параллель между несчастьями Латоны и Анны Австрийской, матери Людовика XIV, изгнанной из Лувра Фрондой в январе 1649 года и вынужденной укрыться в замке Сен-Жермен вместе с потомством. Эпизод, «нанесший тяжелую травму», как говорит психоаналитик Амелии, маленькому Людовику XIV и будущему королю. С другой стороны, Латона со своими близнецами, Аполлоном и Дианой. Символ небезупречен, но смысл в этом есть.

Меня же, в свою очередь, волновала одна деталь. В своем бассейне Латона смотрела в сторону, вытянув руку горизонтально. Взгляд и рука указывали в разные направления: глаза пристально вглядывались в колесницу Аполлона, а рука отклонилась в сторону бассейна Ящериц. Странная, повторюсь, позиция, потому что жена Юпитера была вынуждена, если не отклоняться от мифа, позвать на помощь своего мужа, а значит, смотреть в небо. Вообще в Версале все имеет смысл. Особенно здесь, в самом центре парка. Король не разрешал садовникам и инженерам ставить статую, боскет или аллею, если они не могли ответить на вопрос «зачем это здесь?» Всякий выбор должен быть обоснован. От специалиста, который не мог объяснить смысл своей идеи, избавлялись.

Поэтому позиция Латоны имеет точное объяснение. Когда ее ставили в 1686 году, она, несомненно, смотрела на Версаль, но и такое ориентирование не вносит большого смысла. Поскольку в то время скульптура не была еще поднята, вид, который ей открывался, ограничивался лестницами и крышей дворца. Так что взгляд и рука ни на что не указывали.

Опять тупик.

И ты, именно ты, моя самая давняя подруга, показала мне выход из него, когда я собирался уже бросить эту затею. Сколько раз за время нашего знакомства ты играла эту решающую роль? Тренера, зеркала, катализатора… Всякий раз ты не только понимаешь мои вопросы, но и воспринимаешь их взглядом постороннего, под другим углом. И вынуждаешь меня подвергать обсуждению самые бесспорные утверждения.

До сих пор слышу твой голос в тот вечер по телефону, игривый и, несмотря ни на что, такой решительный. Такой далекий от моих забот.

– Так мы едем на Маркизские острова на Пасху, как договаривались? Дэн?

В тот день в офисе был сущий бардак. Очередная лживая сплетня (отставка нашего директора по исследованиям) вызвала резкое падение наших акций на бирже. Когда ты мне позвонила в 19 часов, чтобы обговорить наш уик-энд на 2004 год, я уже вымотался.

– Эмма, у меня другое предложение, – внезапно сказал я.

– А именно?

Я чувствовал, что ты раздосадована. Повеяло холодом. Маркизские острова были твоей идеей. Ты давно мечтала попасть туда – немного из-за Гогена, но в основном из-за этого бельгийского певца, умершего где-то в семидесятые, на которого ты просто молилась. Кажется, Жак Брель. Кроме того, наши встречи планировались обычно за много месяцев. Чтобы сменить место, нужна очень серьезная причина.

– Ты не хочешь заехать сначала в Версаль? Могу забронировать тебе самый прекрасный номер в «Трианон Палас».

Слабый аргумент, признаю. Почему Версаль, ведь мы оба его уже знаем? Почему Франция, где в апреле могло быть довольно холодно? И огромный номер в «Трианон Палас»? Ты говоришь о перспективе. И это ты! Ты же всю жизнь проводишь в люксовых отелях. Психология на нуле.

Чтобы объясниться, мне пришлось рассказать тебе всю историю. Королевские сады, Стокгольм, Божественная формула. И тупик, в котором я в конце концов оказался. Как ни странно, я выложил все это тебе с большим облегчением. Кроме того, я надеялся, что ты поймешь.

– И что? – ответила ты с присущим тебе напором, которые мне так не нравится. – Просидим весь уик-энд на краю фонтана Аполлона, ожидая, когда же он повернется? Дэн! О Версале все написано. Что еще ты надеешься там найти?

– Хочу показать тебе все фонтаны. Ты посмотришь на них свежим взглядом. С расстояния. Я сам больше уже ничего не вижу. А тебе, может быть, придет свежая идея.

– Дэн, такие проблемы решают не с расстояния, наоборот.

Опять этот высокомерный тон.

– Пожалуйста, соглашайся…

Мой просительный тон, я понял, заставил тебя усомниться. Тебе нравится, когда обращаются к твоим чувствам, хоть ты и несентиментальна. Ты еще позащищалась немного.

– Все равно, Дэн, я не понимаю. Почему ты не ищешь изначальный план Ленотра? Только так можно во всем разобраться!

– Эмма, не будь такой глупышкой! С этого я и начал! Но все хранители знают: этого плана не существует!

– Уже или никогда?

Я услышал тень сомнения в твоем голосе.

– Нет указаний на то, что он когда-либо существовал. Неизвестно, было ли у Ленотра общее представление о садах в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, когда Людовик поручил ему эту работу.

– А почему бы ему не быть?

– Эмма, в конце концов! Считаешь себя умнее историков? Самый старый из известных планов относится к тысяча шестьсот шестьдесят четвертому году. Его нашел молодой французский исследователь, Пьер Боннор, совсем недавно в Национальной библиотеке. План был атрибуирован некоему Франсуа де Лапуанту, хотя настоящий автор – Ленотр. Мне сделали и прислали отсканированную копию.

– И что на ней?

– «Что на ней!» Вполне себе «рисунок», то есть проект, который не был полностью реализован, и не просто «рисунок», то есть он показывает состояние садов на тот момент. Хотя да, это интересно. Но, к несчастью, план слишком общий: не указаны статуи, фигуры не подписаны в отличие от более поздних планов, не знаю, в духе Ленотра или Лебрюна, бассейн Лебедей уже стал бассейном Аполлона… Нет никаких указаний на то, что у великого садовника был план ансамбля в тысяча шестьсот шестьдесят втором году.

Из всей моей речи ты услышала только одно.

– Ну, вот видишь? Это же недавнее открытие! Всего несколько недель! Пока не нашли этот план, довольствовались позднейшими, так? Тогда почему ты считаешь, что не смогут найти еще один план, древнее?

Не такая уж абсурдная идея. Исследователь, нашедший план тысяча шестьсот шестьдесят четвертого года, до сих пор уверен, что существуют и другие подобные планы, хранящиеся в других местах. Рисунки, которые никто до сих пор не атрибуировал великому садовнику Людовика XIV. Но я так просто не сдаюсь, ты знаешь.

– Ленотр, разумеется, не «продумал» весь Версаль в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, множество произведений он придумывал на ходу – в этом я уверен…

– А почему ты так уверен?

– Потому что работа продолжалась – для Ленотра – с тысяча шестьсот шестьдесят второго года по самую отставку почти тридцать лет спустя. Садовник, как и король, вырос в небольших, ограниченных садах и мечтал о больших пространствах, хотел расшевелить, изменить природу… Поэтому он постоянно переделывал боскеты, трансформировал аллеи, словно ничего не было определено даже в его голове.