Чердынец - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушки хлопотали с самого утра — и баба Маша, и баба Дуся что-то стряпали, жарили-парили и запахи стояли — умопомрачительные! Ну баба Маша — понятно, волновалась все же и переживала. Невестка хоть из внезапных и неожиданных, но в грязь лицо ронять не хотелось. Пусть смотрит, в какую семьи будет входить! Баба Дуся — та за компанию, да и любит она устраивать гулянки, чтобы родных побольше собралось, и уж там порадовать их своей стряпней!
Чтобы не захлебнуться слюной, мне приходилось периодически что-то воровать из приготавливаемых блюд, на что бабушка ворчала, чтобы не кусочничал. Пришлось уйти к деду Ивану в ограду. Дед уже навел порядок, подмел все, прибрался — «и праздник, и гости придут, как жа!».
Собрались к часу дня. Кроме дедов и бабушек, здесь были и мама с батей, и тетя Надя, которая оставила своих «спиногрызов» в доме у бабы Дуси, где за ними взялась присматривать Катюшка.
Дядька Володя был нарядный, «причепурился», как тут говорили. Модная черная болоньевая куртка, темно-коричневые штаны клешами, и рубаха модная — в каких-то цветах и с воротником «ослиные уши».
Ну — такая сейчас мода у молодежи, что поделать! И дядя — соответствует моде полностью! Я старался скрывать улыбку — вот уж нет, я так одеваться не буду, в прошлой жизни хватило! Еще и волосы длинноваты, под битлов и бакенбарды!!! И ведь я тоже лет с шестнадцати тогда так выглядел! Мама дорогая! И нужно прожить всю жизнь, чтобы понять — ну и клоунами же мы были!
А вот его избранница была одета вполне себе стильно! Я старался блюсти приличия и сильно на нее не пялится, впрочем — как и все мои родные! Серое приталенное драповое полупальто вполне себе неплохо смотрелось на ее фигуре! Косынка «газовая», туфли на небольшом каблуке…
«А ведь она как бы не выше дяди! Тот-то тоже не маленький — в деда, примерно метр семьдесят шесть!».
Платье на ней было красивое: не короткое, чуть ниже коленей (хотя сейчас вполне себе носят очень короткие платья!), по фигуре, серое и каким-то белым, вышитым воротничком, открытыми руками.
«Ну да хватит теперь уже тетю разглядывать! Скромнее надо быть!».
Девчонка, ее дочь, была этакая смуглянка, черноволосая, худенькая, с быстрыми, чуть испуганными карими глазками — как мышонок: «куда привели?! чего хотят?!». На вид — лет шесть-семь.
Расселись за столом. Сначала все были откровенно скованны. Потом, после пары рюмок с поздравлениями с праздником, все чуть расслабились — кроме молодых. Те как-то все отвечали односложно — «да-нет», да больше пялились в стол, изредка переглядываясь между собой.
Вот тетя Надя молодец! Она постепенно втянула всех в разговор, пошли шутки, смех. И мама тоже заулыбалась! Стал похохатывать дед Геннадий.
Я за столом засиживаться не стал. И не удобно, и не привычно — здесь детей со взрослыми за стол садить не принято, их кормят отдельно, а потом выпроваживают играть — на улицу, как правило!
Вышел вместе с дедами, отцом и дядькой, которые пошли на перекур, в ограду, посидел с ними — послушал разговоры «ни о чем», где темами являлась погода, предстоящие огородные работы, неглубокие расспросы о работе.
Дядька Володя, было видно, был еще «на взводе!», поглядывал на родных, курил короткими нервными затяжками. Я подошел к нему:
— Дядь Вов! Я тя не поблагодарил еще! Спасибо, что вытащил тогда! — нужно как-то мужика расшевеливать!
Дядька как-то разом выдохнул, расслабился, заулыбался:
— Да ты чё, Юрка! За чё спасибы-то эти! Я ж чё… Да — ладно! — дядя махнул рукой, и приобнял меня:
— Ты-то сам как? Надька говорила — болеешь шибко, голова, грит, болит сильно? — и видно, что переживает он вполне искренне.
— Нормально уже… Сначала болела, а щас прошло уже…, почти! — «правду говорить легко и приятно» — так ведь кто-то сказал?
— Ты, дядька, долго с дедами здесь не стой! Сам же знаешь, они языками зацепятся, часами могут тут лясы точить! — я негромко говорил наклонившемуся ко мне дяде, — ты лучше в дом иди, там твоя сейчас в одиночестве от бабулек отбивается! Пойди поддержи, тяжко ей, наверное!
Дядя как-то с удивленным уважением поглядел на меня и кивнув головой, ушел в дом.
Я еще побродил по двору, не зная, чем себя занять — за стол садиться — уже неудобно. Меня и посадили-то со взрослыми, потому как живу здесь, и вроде как больной еще — куда меня деть?
И наелся вроде бы уже бабушкиных «разносолов». Бабушка всегда мне пеняла:
— Ешь как собака голодная — «хап-хап-хап»! Брюхо полное и отвалился в сторону! Нужно есть не торопясь!
Зашел в дом. За столом обстановка уже была более непринужденная. Улыбался батя, хмыкал дед Иван, слушая опять байки дед-Гены. Дядькина Галина, присев поближе к маме и тете Наде, тоже улыбалась, что-то слушая. Мама смеялась.
«Эге… у мамки уже глазки блестят — рюмочку-то тоже выпила!»
Бабушка усадила меня вновь за стол: «Чай попей с шаньгами!».
Девочка Лиза, дочь Галины, покачивая ножками, сидя на лавке, поглядывает на всех своими глазенками. Испуга уже нет, но есть какой-то интерес с изрядной долей непонимания.
Я поймал ее взгляд, искоса показал глазами на все еще «надувшуюся» бабу Дусю. Надул щеки, насупил брови. Лиза непонимающе посмотрела на меня, кинула взгляд на бабушку, и заулыбалась, прикрыв лицо ладошкой.
— Юрка! Ты Лизу к бабе Дусе отведи, там Катюшка чем-нито интересным займет! — по распоряжению бабы Маши, взял девочку за руку. Та, дождавшись, кивка матери, пошла со мной.
— Ты, Лизка-лисенок, нас не бойся! Мы не кусаемся! И бабушек тоже — не бойся, они только с виду грозные, да хмурые! Так-то они заботливые… правда — строгие! — надо разговорить же ребенка.
— Я бабу Машу и не боюсь! Видно, что она добрая! А вот баба Дуся — та суровая! А вот дед Гена у нее — веселый, смешной!
— Ты в первом классе учишься?
— Ага! Я на одни пятерки учусь, вот! И читаю лучше всех в классе, и пишу аккуратно…
— А не врешь? Нет? Ну — тогда ты наш человек!
— А ты в каком классе? — девчушка заглядывает мне в лицо своими глазенками.
— В пятом… В шестой перейду… Правда, учусь я не очень! Но я исправлюсь!
— Ага-ага… верю,
