Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

необычайно понравилась. Поэтому «мы ее все же взяли, и ее успех подтвердил нашу правоту». По рекомендации Лео Блеха для участия в фестивале рассматривали и шведку Биргит Нильсон – будущую звездную Брюнгильду и Изольду, но в тот раз она предпочла выступить на фестивале в английском Глайндбёрне. Позднее в Байройте певица какое-то время держалась в тени Варнай и Мёдль, но в шестидесятые годы ей уже не было равных в центральных вагнеровских партиях, и ее называли второй Кирстен Флагстад.

Самой молодой звездой фестиваля, открытие которой каждый из братьев приписывал себе, стала исполнившая партию Зиглинды двадцатичетырехлетняя певица из Саарбрюккена Леони Ризанек (Rysanek). К сожалению, из-за возникших недоразумений в нескольких последующих фестивалях она не участвовала и вернулась на Зеленый холм только в 1958 году. При этом ее внешность настолько изменилась, что Виланд не репетиции ее не узнал. В мемуарах Вольфганга можно прочесть: «Не обнаружив ее на сцене, он не удержался от типичного для него замечания: „Неряха Ризанек снова непунктуальна!“ Из уст пораженной и испуганной молодой женщины с внешностью фотомодели вырвалось восклицание: „Неряха Ризанек здесь, господин Вагнер“». В роли Евы выступила приглашенная Караяном звезда Венской государственной оперы и Зальцбургских фестивалей Элизабет Шварцкопф, чье появление в Доме торжественных представлений вызвало у многих изумление: Вагнер был далек от ее обычного амплуа, но она спела главную женскую партию в Мейстерзингерах со свойственной ей исключительной проникновенностью и теплотой. Еще одним открытием Караяна на этом фестивале стал необычайно молодой для партии Ганса Сакса тридцатичетырехлетний Отто Эдельман. Поверивший в его талант дирижер много работал с ним над этой партией еще в Вене, и в Байройте они добились огромного успеха.

По рекомендации Блеха был приглашен шведский бас-баритон Сигурд Бьёрлинг, который сразу пришелся по душе знакомому с ним еще со своих стокгольмских гастролей Кнаппертсбушу. Зато недовольство «Кна» вызвал героический тенор Вольфганг Виндгассен – протеже обоих братьев. В своих мемуарах Вольфганг приводит высказывание дирижера: «Господа, надеюсь, вам не придет в голову звать в Байройт этого козлетонщика». Тем самым «Кна» сильно озадачил руководителей фестиваля, поскольку Виндгассен уже получил приглашение, в том числе на роль Парсифаля под музыкальным руководством этого дирижера. Партию Вальтера в Мейстерзингерах исполнил яркий тенор Ганс Хопф, впоследствии прославившийся и в других вагнеровских ролях. В конце концов Кнаппертсбуш смирился и с кандидатурой Виндгассена, и проблема с тенорами была успешно решена.

Как и на прежних фестивалях, помимо превосходного звучания фестивального оркестра и пения выдающихся солистов публика и критики неизменно отмечали великолепный фестивальный хор. Заслуга его создания принадлежит хормейстеру Вильгельму Питцу, приглашенному по рекомендации Караяна, работавшего с ним еще в бытность генералмузикдиректором в Аахене. В начале 1950 года Караян послал старому знакомому, с которым у него сохранились добрые отношения, письмо с вопросом, готов ли он взять на себя руководство фестивальным хором, и вскоре после этого давший согласие Питц получил приглашение прибыть для переговоров в Байройт. Взаимопонимание было достигнуто очень быстро, поскольку пятидесятидвухлетний хормейстер хорошо осознал суть проблемы – в сумятице войны и послевоенной неразберихи старый состав хористов распылился точно так же, как и прежний ансамбль солистов, и создавать хор следовало практически с нуля (после того как хор был сформирован, выяснилось, что опыт выступлений в Доме торжественных представлений есть только у каждого десятого – все остальные были новичками). Чтобы в сжатые сроки набрать примерно сто человек, обладавших необходимой музыкальной подготовкой и соответствующими вокальными данными, потребовалась огромная работа. Как писал Вольфганг, Вильгельм Питц и его жена Эрна «прослушали 900 человек на сорока сценах Восточной и Западной Германии, проделав в общей сложности 9000 километров по железной дороге, то есть на каждого кандидата пришлось по десять километров!». Кроме того, в Байройте супруги прослушали несколько сот любителей, которые потом приняли участие в самых массовых сценах – например, в сцене на праздничном лугу в Мейстерзингерах. В результате был создан легендарный хор Байройтского фестиваля, которым Питц руководил до самой смерти в 1973 году. Он руководил хорами и на других музыкальных форумах и проводил репетиции хора в постановках Венской государственной оперы под музыкальным руководством Герберта фон Караяна и Карла Бёма.

Как ни странно, формирование оркестра оказалось куда менее хлопотным делом – удалось отыскать шестьдесят одного оркестранта из тех, кто участвовал в предыдущих фестивалях. Отбором еще девяноста занялся опытный менеджер Бернгард Хюбнер, которого Вольфгангу рекомендовал его старый знакомый по Берлинской государственной опере тромбонист Якобс (ко времени написания мемуаров Вольфганг уже забыл его имя), и этот управленец, которому принадлежит также заслуга формирования Симфонического оркестра Западноберлинского радио (RIAS), создал великолепный коллектив, заслуживший, в частности, высокую оценку Фуртвенглера после репетиции Девятой симфонии Бетховена. Со временем заслуги Хюбнера по достоинству оценили и другие дирижеры фестиваля.

* * *

Чтобы избежать во время фестиваля накала политических страстей, зрителям раздавали, как и после Первой мировой войны, листовки с напоминанием: «Здесь в цене только искусство!» Однако, если в 1924 году Зигфрид Вагнер хотел тем самым предотвратить националистические выходки типа пения Deutschlandlied («Германия превыше всего») после окончания представления Мейстерзингеров, то теперь речь шла об обсуждении причастности семьи Вагнер к политике нацистских властей. Федеральный канцлер Конрад Аденауэр и президент ФРГ Теодор Хойс демонстративно пренебрегли фестивалем, однако огромное число зарубежных гостей и аккредитованных на Зеленом холме журналистов из двадцати двух стран свидетельствовало о необычайном интересе к Байройту во всем мире. 29 июля прозвучала Девятая Бетховена, а на следующий день был показан Парсифаль в постановке и сценографии Виланда. Это спектакль был предметом особой гордости Винифред, писавшей еще весной знакомому вагнерианцу из Граца Фреду Фричу: «Он не только создал декорации, но выступил также в качестве режиссера, а поскольку он со своими мистико-провидческими задатками пребывает в вечном поиске, было бы неплохо, если бы при этом могло возникнуть что-нибудь проблематичное. – Он очень активно вникает в суть произведений… изучает все имеющиеся труды по теме Парсифаля – полемизирует по религиозно-философским вопросам – взаимодействует с представителями церковно-богословских кругов и т. д. и т. п.… Он уже выработал свою точку зрения – по моему мнению, ему следует также высказать то, что он чувствует сердцем!»

Судя по всему, Виланд еще не успел поделиться ни с матерью, ни с представителями музыкально-театральной общественности своими новыми взглядами на вагнеровский театр как театр архетипический, и Винифред воспринимала его упрощенную сценографию как следствие недостатка средств на постановку: «…не хватало денег, это был в чистом виде вопрос экономии. То есть простота, поскольку ничего не было. Я думала, что это трудности переходного периода». Желание