Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

Вот кому Головчинер дочитывал лекцию о «Трёх русских могилах»!

– Он, учёный тот, правда, был против похищения.

– Хладнокровным и щепетильным петербуржцам не достаёт горячности подлинного патриотизма, – сожалел с серьёзной миной Соснин, – то ли дело флорентийцы! Ловко выкрали у Рима ещё не остывший труп своего земляка Микеланджело! А недавно молодые фанатики, по совместительству – фанаты «Фиорентины», попытались выкрасть в Равенне бесценный прах Данте. Попытка сорвалась, фанатов посадили в кутузку, но толпа на площади Синьории их провозгласила героями.

– Они вообще вороватые, флорентийцы. Зазевалась у витрины на узкой улочке, так один из тамошних шустрил-героев на мотороллере, кожаный, в космическом шлеме, чуть не сорвал с плеча сумку! Повезло, на скорости промахнулся.

– А мне на мосту золото не той пробы впарили!

– Вот-вот, золото не той пробы проблемным банкам выгодно переплавлять в бронзу, – вернул в джунгли большого бизнеса Тима, сам их, впрочем, не покидавший.

– Конечно, это выгодные финансовые вложения, – с наигранной важностью молвил Соснин, – гения, как говорил уже, выгоднее приватизировать, чем нефтяную скважину: запасы нефти быстро исчерпываются, гений неисчерпаем. Банки спешат приватизировать умерших гениев, чтобы их образы бесконтрольно размножать, склеивать и переклеивать в жёлтых контекстах, подгоняя пикантные сюжеты жития к рекламным нуждам момента, чичиковская традиция пышно расцветает в эпоху телекоммуникаций.

– Вы всегда так умно, как сегодня, как сейчас, говорите? – кротко спросила Света.

– Всегда! – Алиса избавила от необходимости отвечать.

– У вас, Илья Сергеевич, вдобавок к проницательному уму есть современное коммерческое чутьё! – похвалил Тима, – вы бы могли стать толковым консультантом-аналитиком у нас в «Большом Ларьке» или непосредственно в «Сон»-«Сони», при Совете Директоров. Как бы вы отнеслись к предложению возглавить группу… – на румяном, совсем детском лице отразилось быстродействие счётной машинки, неустанно сопоставлявшей затраты с выгодами.

Что-то замурлыкало в пиджачном кармане Тимы.

Понизил голос и сказал мимо ещё одной – до этого пользовался другими! – изящной, ювелирной выделки вещицы с плоскими кнопочками и экранчиком, которую прижал к уху. – Да, мы в «Плазе-Рай»; отвечал односложно. – Да, нет, давно пора. Затем щёлкнул крышечкой. – Мать с отцом, из Лондона.

Света с Алисой вопросительно повернулись.

– Мне не верили, так по своим каналам выяснили, что «Омега-банку» капут, успели в последний момент забрать деньги. Болван Шалодомов, – Тима, похоже, позабыл о выгодах, которые сулило Совету Директоров трудоустройство Соснина в мозговом центре «Сон»-«Сони», – жадный болван! Спешил до бела отмыться – шумно закладывал на грязные доходы питомник вишнёвых саженцев, кредитовал церетелиевские отливки.

Света с Алисой повеселели, затараторили в один голос. – Молодцы, деньги спасли, и вспоминать не хочется, как из Венеции драпанули, когда закачались и повалились банки, пообедать и то не дали, только антипасту мне принесли! – А я суп из мидий не доела! – Ой, – Соснину, – вы бы видели какой у Тиминых родителей дом, не дом – замок! С башенками, чеканкой, по участку разгуливают розовые птицы с длинными-предлинными шеями, жёлтыми костяными клювами… Тима вновь озаботился закулисным сбоем в подготовке торжественной премиальной церемонии, строго выговорил телефончику. – Скоро, скоро, сказками меня не кормите, почему в «Золотом Веке» с прямым включением с литературного обеда тянут? Экран смонтировали, гоняют новости и концерт, а…

Бегущая строка сообщила, что след «Камазов» с чеченскими террористами потерялся в автомобильном потоке на кольцевой дороге.

Официант убрал тарелки с объедками, поменял лилии в вазочке на свежие.

Тима что-то замышлял, Соснин почувствовал это, когда тот снова спросил о Бродском, потом вернулся к истории с Довлатовым, чья собачка забежала в овальный двор… сожалел, что прибыль утекала к Марату? От неясных замыслов Тимы почему-то делалось тяжко, тревожно; да, тревога ощутимо сгущалась; он и меню-то листал время от времени для того, чтобы сосредотачиваться на обдумывании чего-то, что заранее начинало отпугивать Соснина.

Тима и о Марате вдруг заговорил презрительно, как о снимателе сливок. Света втянула головку в голые плечи, Алиса съёжилась.

Тима без видимой связи спросил. – Бакунина читали?

Соснин Бакунина не читал, слыхом о таком властителе дум не слыхивал; Тима, подстёгнутый изумлёнными возгласами Алисы и Светы, искренне удивился. – Как можно было столько узнать всего, а Бакунина проморгать?

Сестрички укоряюще вперились широко раскрытыми немигающими прозрачно-серыми прожекторами.

– Пишет свои детективы легко, читаются на одном дыхании! Успешен, от формата не отступает.

– Всех удовлетворяет, и рассудительных, и чувствительных!

– И со слезой в насмешку! – добавил Тима.

О, Тима явно тоже вынашивал постановочно-издательский, но куда более изощрённый, чем у Марата, проект, во всяком случае, мысленно обкатывая свои идеи, Тима с учёным видом и вполне толково пораспространялся о далеко не исчерпанных ресурсах прерывистого восприятия, насаждаемого телевизионными сериалами, прозорливо заметил, что принцип, которому обязана многовековая притягательность «Тысяча и одной ночи», нуждается в модернизации, состоять она, эта модернизация, должна в синтетической адаптации произведения к ритмике современности – о, у Тимы была светлая голова, он надумал выделять-разделять и выпячивать по-отдельности – пусть в ущерб художественному единству – чисто вербальные, драматургические, визуальные элементы текста так, чтобы одновременно могли потребляться, умножая ряды покупателей, – читателей и зрителей – книга, театральный спектакль и телефильм.

Оркестр доигрывал вальс из «Цирка» – всё плыло в лунном свете, кружились танцующие, розовый прожектор застал врасплох у беседки, напоминавшей храм «Весты», целующуюся парочку.

Потом тенор в голубом смокинге пообещал: я тебе подарю на закате зарю.

Следом за тенором на экран выскочила голая, вся вымазанная красной краской, словно вывернутая наизнанку девица с плакатиком: «нет – попсе»!

В Тимином нагрудном кармане раздался скребущий звук.

На пейджер пришла новость, встреченная весёлыми аплодисментами Алисы и Светы: Шалодомов в бегах, прокуратурой объявлен розыск, «Интерполу» послан запрос.

– Злодей Шалодомов, это тот банкир, который спешил до бела отмыться? – решил уточнить Соснин.

– Да, заправила «Омега-банка»!

– Он лысый?

– Лысый, лысый! – дуэтом отвечали немало удивлённые его осведомлённостью сестрички, лакомившиеся сочными персиками.

Соснин явственно услышал, как хрустели на шалодомовских зубах жабры.

– Ой, на «Нормандскую дырку» опоздали! – захныкала Алиса, а Света взялась объяснять Соснину: истинные ценители французской кухни, когда пережираются, когда живот тугой и невмоготу ещё хоть что-нибудь съесть, заказывают под кальвадос особое, из фаршированной шпинатом и разнотравьем утки, горячее блюдо, благодаря нему открывается второе дыхание…

Тима посмотрел на часы, развёл руками. – После фруктов «Нормандская дырка»? Не понимал также почему пустовал экран, ночь на носу…

Да, кухни убавляли жар, индейцы вовсе загасили очаг, мыли миски из красной глины; китаец, правда, усердствовал.

И как, как усердствовал старик-барабанщик!

Соснин выложил билетики на райские наслаждения за номерами 3,4 и 7.

Тима снова развёл руками, философски заметил. – Всех женщин не перетрахать.

Сестрички прыснули. – Обленился? Света по-детски прижалась к плечу Соснина, ощутил запах свежести, лёгких духов.

Из типографии доставили ещё влажный утренний «Коммерсантъ».

Тима подозвал разносчика.

На первой полосе хлёстко закручивалась интрига с международным розыском Шалодомова, на последней, по центру мелкошрифтового поля астрологического прогноза, Битов заталкивал в рот бутерброд с икрой.

Эпизод 10

(10.2 – откровение с развязкой)

Барабанщик завершил под аплодисменты своё громоподобное соло, до боли знакомое Соснину.

Прожектора спешно подожгли напоследок подвески люстр и метнулись к эстраде: мы начинаем, мы начинаем – протрубили фанфары.

Округлый конферансье вскинул руки.

Зажглась крайняя грань экрана.

Часы бьют девять раз.

Дорн сверяет по своим: отстают. Сейчас семь минут десятого… Итак, дамы и господа, все участники драмы на месте.