Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

взаимоотношений с дочерью. К тому времени князь Сокольский уже пережил странную болезнь, похожую на умопомешательство, из-за чего Катерина Николаевна написала письмо юристу Андроникову с роковым вопросом — не следует ли учинить над стариком опеку? Это письмо и станет главной интригой в развитии сюжета романа. Подросток в своём описании-анализе обстоятелен:

«Я, однако, должен прибавить, что в отношениях семейных он всё-таки сохранял свою независимость и главенство, особенно в распоряжении деньгами. Я сперва заключил о нём, что он — совсем баба; но потом должен был перезаключить в том смысле, что если и баба, то всё-таки оставалось в нём какое-то иногда упрямство, если не настоящее мужество. Находили минуты, в которые с характером его — по-видимому, трусливым и поддающимся — почти ничего нельзя было сделать. <…> Мне очень нравилось чрезвычайное простодушие, с которым он ко мне относился. Иногда я с чрезвычайным недоумением всматривался в этого человека и задавал себе вопрос: “Где же это он прежде заседал? Да его как раз бы в нашу гимназию, да ещё в четвёртый класс, — и премилый вышел бы товарищ”. Удивлялся я тоже не раз и его лицу: оно было на вид чрезвычайно серьёзное (и почти красивое), сухое; густые седые вьющиеся волосы, открытые глаза; да и весь он был сухощав, хорошего роста; но лицо его имело какое-то неприятное, почти неприличное свойство вдруг переменяться из необыкновенно серьёзного на слишком уж игривое, так что в первый раз видевший никак бы не ожидал этого. <…> Преимущественно мы говорили о двух отвлечённых предметах — о Боге и бытии его, то есть существует он или нет, и об женщинах. Князь был очень религиозен и чувствителен. В кабинете его висел огромный киот с лампадкой. Но вдруг на него находило — и он вдруг начинал сомневаться в бытии Божием и говорил удивительные вещи, явно вызывая меня на ответ. К идее этой я был довольно равнодушен, говоря вообще, но все-таки мы очень завлекались оба и всегда искренно. Вообще все эти разговоры, даже и теперь, вспоминаю с приятностью. Но всего милее ему было поболтать о женщинах <…>. Старик казался только разве уж чересчур иногда легкомысленным, как-то не по летам, чего прежде совсем, говорят, не было. Говорили, что прежде он давал какие-то где-то советы и однажды как-то слишком уж отличился в одном возложенном на него поручении. Зная его целый месяц, я никак бы не предположил его особенной силы быть советником. Замечали за ним (хоть я и не заметил), что после припадка в нём развилась какая-то особенная наклонность поскорее жениться и что будто бы он уже не раз приступал к этой идее в эти полтора года. Об этом будто бы знали в свете и, кому следует, интересовались. Но так как это поползновение слишком не соответствовало интересам некоторых лиц, окружавших князя, то старика сторожили со всех сторон. Своё семейство у него было малое; он был вдовцом уже двадцать лет и имел лишь единственную дочь, ту вдову-генеральшу, которую теперь ждали из Москвы ежедневно, молодую особу, характера которой он несомненно боялся. Но у него была бездна разных отдаленных родственников, преимущественно по покойной его жене, которые все были чуть не нищие; кроме того, множество разных его питомцев и им облагодетельствованных питомиц, которые все ожидали частички в его завещании, а потому все и помогали генеральше в надзоре за стариком. У него была, сверх того, одна странность, с самого молоду, не знаю только, смешная или нет: выдавать замуж бедных девиц. Он их выдавал уже лет двадцать пять сряду — или отдаленных родственниц, или падчериц каких-нибудь двоюродных братьев своей жены, или крестниц, даже выдал дочку своего швейцара. Он сначала брал их к себе в дом ещё маленькими девочками, растил их с гувернантками и француженками, потом обучал в лучших учебных заведениях и под конец выдавал с приданым. Всё это около него теснилось постоянно. Питомицы, естественно, в замужестве народили ещё девочек, все народившиеся девочки тоже норовили в питомицы, везде он должен был крестить, всё это являлось поздравлять с именинами, и всё это ему было чрезвычайно приятно…»

Аркадию пришлось активно участвовать в интриге вокруг намерения князя жениться на дочери Версилова (который, в свою очередь, много лет был страстно влюблён в дочь князя Катерину Николаевну) — на его квартире князь прятался от дочери… Увы, матримониальным намерениям старого князя не суждено было сбыться, и он умер, спустя месяц после описываемых событий (сцены шантажа генеральши Ахмаковой и попытки самоубийства Версилова), оставив значительный капитал и завещав поделить его между всеми родными и близкими. Анну Андреевну Версилову, несостоявшуюся жену, он, к удивлению многих, в завещании не упомянул, однако ж на словах попросил дочь выделить её 60 тысяч рублей, от которых, впрочем, Анна Андреевна наотрез отказалась.

В черновых материалах к роману при разработке образа старого князя упомянут П. И. Ламанский.

Сокольский Сергей Петрович (князь Серёжа)

«Подросток»

Однофамилец князя Николая Ивановича Сокольского, представитель князей, с которыми судится из-за наследства Версилов, соблазнитель Лидии Ахмаковой (отец её ребёнка), жених Елизаветы Долгорукой. Повествователь Подросток был наслышан о нём ещё до первой встречи: «Вошёл молодой и красивый офицер. Я жадно посмотрел на него, я его никогда ещё не видал. То есть я говорю красивый, как и все про него точно так же говорили, но что-то было в этом молодом и красивом лице не совсем привлекательное. Я именно замечаю это, как впечатление самого первого мгновения, первого на него моего взгляда, оставшееся во мне на всё время. Он был сухощав, прекрасного роста, тёмно-рус, с свежим лицом, немного, впрочем, желтоватым, и с решительным взглядом. Прекрасные тёмные глаза его смотрели несколько сурово, даже и когда он был совсем спокоен. Но решительный взгляд его именно отталкивал потому, что как-то чувствовалось почему-то, что решимость эта ему слишком недорого стоила. Впрочем, не умею выразиться… Конечно, лицо его способно было вдруг изменяться с сурового на удивительно ласковое, кроткое и нежное выражение, и, главное, при несомненном простодушии превращения. Это-то простодушие и привлекало. Замечу ещё черту: несмотря на ласковость и простодушие, никогда это лицо не становилось весёлым; даже когда князь хохотал от всего сердца, вы всё-таки чувствовали, что настоящей, светлой, легкой весёлости как будто никогда не было в его сердце…»

Аркадий Долгорукий, долго не подозревавший о связи «князя Серёжи» с сестрой, беспечно одалживается у него деньгами, набивается к нему в дружбу, ведёт себя с ним фамильярно. Когда же «ужасная» тайна раскрывается, и Подросток узнаёт