Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Весь сибирский экспресс был полон отъезжавшими на войну, ехало много молодых моряков, только что произведенных в офицеры, совсем еще мальчики. Я с завистью смотрел на отъезжавших и особенно завидовал Шипову, который ехал в строй делить все труды, лишения и опасности наших передовых линий. Меня тянуло страшно на войну, но я не считал себя вправе оставить великого князя в такое тревожное время, переживаемое нашей родиной.

В последний день масляной я был на утреннем народном спектакле в императорском Новом театре, давали «Ревизора», а затем посетил несколько народных домов.

На первой неделе поста я говел вместе с их высочествами, но я так был занят все время, что не мог аккуратно посещать церковные службы. По трезвости у меня случилась неприятность – пришлось закрыть один из наиболее посещаемых народных домов в Марьиной роще; совсем неожиданно осел пол, балки не выдержали нагрузки. К счастью, оседание пола было замечено во время и все меры во избежание катастрофы были приняты.

В 20-х числах февраля мне пришлось выехать в Кузьминку – костромское имение Михалкова, чтобы при себе произвести намеченные мною реформы. Ввиду того что это было имение чисто лесное, я считал необходимым в помощь управляющему назначить специалиста лесничего. Мне рекомендовали очень хорошего и опытного лесничего Чистякова, и министерство земледелия было так любезно, что откомандировало его в мое распоряжение, оставив его на службе по лесному департаменту. Вместе с Чистяковым я и выехал в Кузьминку, впоследствии, если бы он меня удовлетворил, я решил его сделать управляющим на место старика Неклюдова, о котором я писал в моих предыдущих воспоминаниях.

В Кузьминке пришлось на этот раз пробыть дольше – около десяти дней, т. к. мне хотелось, чтобы Чистяков при мне ознакомился со всеми лесными участками. В самый день приезда со мной произошел несчастный случай – выходя из цистерного отделения винокуренного завода, я поскользнулся и полетел сверху лестницы на спину вниз. Ушибся сильно, но, к счастью, ничего не поломал, пришлось все же два денька полежать, что меня страшно расстроило.

4 марта я вернулся в Москву, и, помимо всех своих дел по трезвости, по опеке, по адъютантству, великий князь возложил на меня дело – сформирование девяти летучих отрядов – я буквально не имел минуты свободной, приходилось за занятиями просиживать иногда до глубокой ночи.

В марте великий князь поехал на несколько дней в Петербург и Царское Село и взял меня с собой. Эта поездка была мне некоторым отдыхом от массы дел.

Пасха в этом году была очень рано – 28 марта. Москва встретила ее не с таким радостным подъемом, как всегда. Вести с Дальнего Востока были не особенно утешительны, и мысли всех невольно переносились на театр военных действий.

B городском манеже попечительством трезвости были устроены гулянья, программа которых устроителем гуляний Лентовским была составлена с целью поддержать патриотический дух в народе, воспроизведя картину славной обороны Севастополя, воскресить перед народом образы великих, доблестных героев, которые кровью своей отстаивали каждую пядь земли русской, показать народу, как эти люди любили родину, как свято исполняли свой долг и как умели умирать за русское дело.

Убранство манежа было строго согласовано с основной идеей гуляния – воспроизвести в образах славную оборону Севастополя. Грандиозные декорации по стенам манежа знакомили посетителей с красотами Крымской природы, с бытьем и жизнью различных народов, населявших в разное время Таврический полуостров, и наглядно изображали картину его постепенного исторического развития: вначале шли постройки варварского племени тавров, далее сооружения древних греков и римлян, рядом лепились около гор простые татарские сакли, виднелась деревушка Ахтиар, утопавшая в зелени кипарисов и пирамидальных тополей, и наконец перед глазами зрителей открывался вид на Севастополь, с его беспредельным морем, судами, сооружениями и грозными своими бастионами. А со стен, как бы любуясь своим созданием и предугадывая его великое будущее, смотрели портреты великих русских деятелей того времени и героев Севастопольской войны 53–4–5 годов.

В середине манежа возвышалась эстрада, украшенная военными атрибутами, орудиями, знаменами и бюстами Потемкина, Мекензи, де Траверсе, а также Лазарева, Корнилова, Истомина, Нахимова, Хрулева и Тотлебена. Картины, изображавшие различные подвиги славных бойцов-защитников Севастополя и эпизоды из военных действий, заканчивали убранство манежа.

На большой сцене шла пьеса «Севастополь (Мать-сыра-земля)», историческая хроника в 5 действиях и 6 картинах, сочинения Петра Оленина. В ней с историческою верностью были изображены следующие моменты:

– Картины жизни в мирных уголках России – не было семьи, которая оставалась бы равнодушною к народному бедствию; чувство патриотизма охватило всех; наши предки, и стар, и млад, спешили на защиту Севастополя, оставляя жен, детей, сестер и невест. Не слезами и рыданиями, а теплыми молитвами и благословениями напутствовали воинов, идущих на этот высокий подвиг, их близкие, влагая в их душу веру и мужество.

– Морской совет – 9 сентября 1854 года. Как живые, восстали перед народом образы главнокомандующего князя Меньшикова, адмиралов Корнилова, Нахимова, Истомина, Панфилова, Новосильского и капитана 1-го ранга Зорина, на совете постановлено было потопить наши корабли, чтобы закрыть неприятелю доступ к Севастополю с моря.

– Бомбардирование Севастополя 5 октября 1854 г. и смерть Корнилова.

– В осажденном городе – бульвар Казарского в апреле 1855 года, весь залитый мягким лунным светом. В сопровождении Остен-Сакена и Пирогова Нахимов, посетив раненых, проходит по бульвару, где встречает старого, израненного ветерана моряка, своего товарища и участника Синопского боя. Старый ветеран не вынес бездействия и вслед за ушедшим из дому юношей сыном, поехал в сопровождении своего денщика на защиту Севастополя.

– Малахов курган 28 июня 1855 г. – грандиозная картина его атаки союзными войсками, подвиг матроса Кошки, вынесшего от неприятеля труп своего товарища, славная кончина Нахимова.

– Графская пристань 1 июля 1855 года – в тот момент, когда привозят с северной стороны прах Нахимова в Севастополь для погребения.

Благодаря умело задуманному содержанию, выбору выдающихся картин из событий Севастопольской обороны, а также хорошей постановке и художественному гриму участников, пьеса эта в народе имела шумный и вполне заслуженный успех и выдержала много представлений.

В одном из антрактов на эстраде среди манежа выполнялась большая музыкальная картина «На Дальний Восток в Порт-Артур», написанная для усиленного военного и струнного оркестров, с трубными сигналами, барабанным боем, пушечными выстрелами, хором песельников и исполнением военной «Зари». Остальные антракты заполнялись исполнением хвалебной песни героям «Варяга» и «Корейца», хором русских песельников, оркестрованными номерами и играми на призы (книги).