В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Эти жестокие слова! Зачем он намеренно причинял ей боль ими, наслаждаясь ее терзаниями, ее раскаянием? Разве он не может понять, что у нее не было иного пути тогда, в имении Юсуповых, когда они позволили себе забыться на пару дней?

Марина судорожно запахнула шаль на плечах. Она все потеряла. Все…

— О Господи, — взмолилась она, обращая свою мольбу в темноту. — Будь милостив ко мне. Пусть эта потеря будет последней моей в жизни, ибо большей боли моему сердцу не снесть!

Но Бог остался глух к ее просьбе, отвернув от нее свой лик, закрыв чистое до этого момента небо, темными ночными облаками.

Глава 54

Утром следующего дня едва Марина поднялась с постели, как вдруг почувствовала себя дурно, перед глазами ее все поплыло, и она упала в обморок прямо у кровати, благо что на мягкий ковер, что уберегло ее от ушибов. Перепуганный Анатоль даже не поехал на службу в ту утро, а срочным порядком послал за господином Арендтом, чтобы тот осмотрел Марину тщательным образом. Он не позволил своей жене подняться с постели и заставил ту дождаться визита доктора лежа. Даже завтракать ей пришлось тут же в постели, что Марина не любила.

— Не стоит нагнетать страху, Анатоль, это просто обморок, — пыталась она уговорить своего мужа пустить ее вниз в малую столовую, где обычно накрывали завтрак, но тот был неумолим.

— Когда господин Арендт сообщит мне, что твоему здравию нет угрозы, тогда и поговорим, моя милая.

Доктор же встал на сторону Анатоля после осмотра графини Ворониной.

— Вам стоит побольше отдыхать, ваше сиятельство, — говорил он, складывая обратно в саквояж свои инструменты. — Налицо все признаки утомления. Я всегда придерживался мнения, что дамам в вашем деликатном положении негоже вести бурную светскую жизнь. Успеете еще по балам поездить. Думаю, уже на Григорьев день следует ждать разрешения, — он устало протер лоб платком, который достал из кармана сюртука, а потом аккуратно сложил его и убрал. — Кроме того, я весьма рад сообщить вам, что, судя по всему, ребенок расположен согласно его природному положению, а это значит, что опасность, с которой вы столкнулись при первой тягости, благополучно миновала вас во вторую.

— Значит…, — Анатоль с надеждой и радостью взглянул на доктора. — Значит, нам можно не опасаться за здоровье моей жены в разрешении от тягости?

— Ну, по крайней мере, я особых опасений выказать вам не могу, — ответил ему доктор и улыбнулся, видя, как граф, не скрывая своих чувств, прижался губами к губам супруги, а потом с силой сжал ее пальцы. Затем он подскочил к господину Арендту и крепко пожал ему руку.

— Благодарю вас, от всей души благодарю. Вы сделали меня нынче одним из счастливейших людей на свете!

— Помните, мадам, — уже прощаясь, проговорил доктор. — Покой, покой и только покой.

И за Марину взялись довольно серьезно, невзирая на ее возражения. Анатоль решил, что им следует ограничить выезды в свет, оставив только небольшие рауты да оперу иногда в списке разрешенных для Марины. Это вызвало бурную истерику Катиш, такую сильную, что даже в своей половине Марина слышала ее крики из кабинета брата.

— Как ты можешь так поступить?! Это же мой первый выезд в свет! Вы оба губите мою жизнь! Губите!

— Опомнись, Катиш, или я заставлю тебя умолкнуть! — гремел в ответ голос Анатоля. — Ты забываешься!

После, когда Анатоль пришел на половину Марины, чтобы поужинать вместе, она спросила его, чем закончился их разговор с Катиш, и сильно ли та недовольна тем, что ее ограничили в выездах.

— Не думай об этом! — отмахнулся Анатоль от ее расспросов. — Катиш забыла, что четвертого дня начинается Филиппов пост, и Петербург опустеет, затихнет до Рождества. Совсем задурил ей голову флер светской жизни. Ничего, посидит немного дома. А говенье и молитвы усмирят ее нрав, и она задумается о том, как подобает вести себя со старшими.

— Но для нее это все видится сейчас гораздо хуже, чем ты думаешь, — возразила Марина. — Она ведь понимает, что и после Рождества я не смогу ее патронировать, — она немного подумала, а потом предложила. — Быть может, моя мать могла бы взять на себя эту обязанность, как ты думаешь?

— Я вообще думаю о том, чтобы увезти вас обеих в Завидово, — задумчиво сказал Анатоль, взяв ладонь жены в свои руки, поглаживая ее нежно. — Рождество в деревне — это так, должно быть… мило. Поставим ель рождественскую, как принято при дворе, позовем на обед всех соседей. Что думаешь?

Что она об этом думает? Да для нее это просто подарок — уехать в деревню на чистый морозный воздух, провести Рождество со своей дочерью и остаться с ней до самой весны. Что может быть лучше?

Но тут Марина вспомнила о том, что этот сезон — первый для Катиш, и насколько это важно для невестки. Потому покачала головой, ласково улыбаясь мужу:

— Я от всего сердца благодарю тебя за это предложение, но все же нам с Катиш следует остаться тут. Ты ведь сам говорил, что мне необходимо быть тут, в столице, где лучшие медики страны. И не возражай мне, дорогой! Но если ты хочешь доставить мне такую же радость, как своим предложением, то прикажи привезти сюда Леночку. Я так соскучилась по ней. Да и сердце мое неспокойно что-то. Пусть лучше будет подле меня.

— Я подумаю над твоей просьбой, мой ангел, — пообещал Анатоль. — Обязательно подумаю.

Марина ничуть не кривила душой, когда говорила о том, что ее снедает какое-то странное беспокойство, некое предчувствие чего-то необратимого. Она то и дело при этом вспоминала маленький гробик, что нынче летом отпевали в Царском Селе, ее племянника и крестника Антошу, умершего от крупа, и сердце ее сжималось в тревоге. Пусть лучше Леночка будет здесь, подле нее, только тогда Марина сумеет побороть свои страхи.

На Параскеву[450] согласно традиции Марина отправилась в церковь. Существовал обычай, что за день до этого, в так называемые Обеты, можно было дать зарок и сделать его в полном молчании, а следующим утром пойти к Параскеве в церковь помолиться и испросить себе милости Божией и помощи святой мученицы. Именно ее просили по обычаю о семейном счастье и всяком благополучии. Потому Марина и решилась пойти вымолить для себя то, что она так желала для себя — покоя и счастья.

— Я так хочу быть счастливой, — беззвучно шептали ее губы перед иконой, — так хочу не страдать более! Прошу тебя помоги мне! Помоги мне стать счастливой супругой и матерью, ибо только в браке и детях вижу свое предназначение нынче. Помоги!

После службы и молитв в храме Катиш, что поехала с Мариной в церковь, умолила ее заехать в парк и немного пройтись.