В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Они встретились глазами тут же, как только Марина с невесткой переступила порог комнаты, и едва смогли отвести их друг от друга. О Боже, поразилась она, расцеловываясь с Натальей Викторовной, графиней Строгановой, какой ненавистью вдруг сверкнули его глаза! Она, как могла, старалась отвести свой взгляд в сторону от Сергея и его невесты, что сидела сейчас в кресле и просто щебетала о том, как они мило провели лето в Загорском. Марина не узнавала нынче эту тихую юную девушку, что когда-то встречала в свете. Теперь, когда щеки Вареньки раскраснелись, а глаза сияли тем самым огнем безмятежного счастья, она казалась совсем иной — более открытой, более прелестной. А вот князь Загорский, стоявший за креслом невесты, казался отсутствующим, замкнутым от всех, и Марины сжалось сердце от зависти к Вареньке и в жалости к нему. Что нынче он чувствовал, преданный самыми близкими людьми в его жизни?

Варенька взмахнула руками, что-то рассказывая Катиш и графине Строгановой, и Марина обратила внимание на то, что на руке той нет фамильного кольца рода Загорских, которое она хорошо знала по описанию Сергея. На безымянном пальце той было совсем другое кольцо — с россыпью алмазов и рубинов. Красивое кольцо, но другое. Марина внезапно почувствовала некое облечение, что кольцо, которое она когда-то представляла на своем пальце, не принадлежало нынче по каким-то причинам и ее невольной сопернице. Ей было бы вдвойне больно видеть его сейчас на пальце другой женщины. А так ее разум словно нашел подтверждение своим тайным надеждам — этого брака не будет, ведь как можно ему дать свое имя другой, когда он любит только ее, Марину.

Хотя любит ли, думала она позже, спустя некоторое время, после нескольких раутов и балов, где они с Загорским пересекались невольно. Он был так холоден с ней, презирая любые правила хорошего тона, игнорируя ее, отводя взгляд всякий раз, как им случалось встречаться глазами средь бала. Зато со своей невестой он был мил и любезен и даже танцевал не только с ней, но и с другими барышнями, что вызывало удивление окружающих, ведь он был далеко не любитель подобных развлечений.

Это причиняло Марине боль. Пусть бы лучше все было как прежде, до того дня, как Сергей узнал об ее обмане. Когда он не выделял из сонма молоденьких барышень одну единственную, которой улыбался во время вальса, и которая так восторженно встречала его взгляд. Когда он не ненавидел Марину и не обходил ее на вечерах чуть ли не за версту. Когда он не поджимал раздраженно губы, если сталкивался с ней глазами случайно.

То было вечерами, но ночами… Ночами Сергей приходил иногда к Марине, откидывая ее на постель, целуя ее губы так страстно, что Марина буквально таяла в его руках. Каждая клеточка ее тела так остро чувствовала легкое касание его пальцев, что она едва сдерживала стоны, которые так и норовили слететь с ее губ. Она запускала ладони в его волосы, гладила их, пропускала меж пальцев, а потом легко и нежно прикасалась губами к его шее, вызывая в нем ответный вздох, что заставлял ее голову пускаться кругом. Постепенно их ласки становились все быстрее и резче, сменяя медленные и нежные, словно только они могли помочь ночным любовникам достичь того пика, что всегда ожидал их в конце их страсти. Тогда Марина неизменно утыкалась носом в местечко под ключицей своего любимого, ощущая, как сильно и быстро бьется его сердце, а ее сердце стучит в унисон. Потому что они и должны стучать вместе и в унисон. Всегда…

Эти сны доводили Марину до отчаяния. Каждое утро, пробудившись, она соскальзывала с постели и становилась перед образами, кладя поклоны один за другим. Грешница, она грешница, ведь ей так отрадно было этими долгими ночами, так не хотелось просыпаться. Так не хотелось спускаться за стол к завтраку, где другой мужчина поцелует ее, ласково погладит выпуклость живота, подвинет стул и поможет сесть. Другой мужчина будет шутить за столом и пересказывать ей последние новости, поглаживая ее руку. Другой мужчина будет целовать и обнимать ее вечером, желая ей сладких снов, сам не ведая, насколько пророческими окажутся его слова.

Сначала Марина думала, что эти грезы мучают ее, потому что ее тело давно не знало мужской ласки. Ведь Анатоль очень долго опасался, что это может повредить ее здоровью и потому, если и навещал ее спальню, то только для того, чтобы уснуть рядом, прижимаясь к ней всем телом, кладя свою большую ладонь на ее живот, где рос его ребенок. Но однажды ночью она решила, что клин лучше выбить клином (а может, ее измученное сердце отчаянно взывало к мести, маленькой и известной только Марине, но все же), и сама попыталась вызвать желание в своем супруге, которое нынче тлело небольшим угольком. Ей удалось раздуть из этого уголька большой костер, но того жара, что охватывал ее во сне, той страсти, что заставляла ее просыпаться мокрой от пота и дрожащей, так и не возникло. Только показало ей разницу, так остро и открыто ту обнажив, что Марина еще долго плакала тихонько, отвернувшись от Анатоля, стараясь не вздрагивать под его рукой.

Теплое бабье лето сменилось холодными осенними днями с пронизывающим до костей ветром и долгим моросящим дождем, что стучался тихо в стекло окон особняка на Фонтанке. От этой серости за окном настроения вовсе не прибавлялось. К тому же, Марина была лишена возможности поговорить с кем-либо по душам о том, что мучило ее сердце и душу. Арсеньевы пропускали этот сезон из-за приближающихся родов Жюли (поговаривали, что она разродится к Филиппову дню), а свою верную няньку, хранительницу тайн и дум Марины, та оставила в деревне. Может оттого-то Марину вдруг потянуло к матери, что вернулась вместе с сестрой Софи в Петербург в начале октября и приехала к Марине с визитом.

Марине так хотелось, чтобы ее выслушали, чтобы дали мудрый совет, как забыть и начать жизнь с чистого листа, а сама встреча с той, что дала ей когда-то жизнь, разбередила душевные раны. Ей вдруг захотелось во время традиционного обмена поцелуями прижаться к Анне Степановне, чтобы та успокоила ее, как только мать может утешить свое дитя — одним касанием, одним словом. Марина забыла все свои обиды на мать — долгая разлука свела на нет их, а ее измученное сердце так хотела хотя бы немного тепла и понимания, и Марина открылась матери во многом, что бередило ее душу, пока девушки тихонько болтали в сторонке.

Марина рассказала матери о том, что Сергей узнал правду незнамо откуда, как приезжал после этого в Завидово и виделся с дочерью, что у слуг периодически вызнают, как поживает маленькая барышня и когда она приедет в Петербург. Поведала о том, как страдает, впервые столкнувшись с его ненавистью и презрительным равнодушием, как он приходит к ней в снах каждую ночь (умолчав, разумеется, о характере его ночных визитов). Сама того не ведая, Марина так ждала понимания и тепла от Анны Степановны, что даже немного растерялась, получив в ответ суховатую отповедь: