Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

Нед выбрал такую тактику. Прилюдное унижение. Джордж демонстративно выдвинул челюсть, да будет так. Он вошел в зал.

Ральф Джосселин, лорд-мэр Лондона и городские старейшины выглядели не менее несчастно из-за необходимости быть здесь, демонстрируя замешательство чужаков, помимо воли втянутых в семейную распрю. Тем не менее, остальные лица рассказывали совершенно другую повесть, позволяя прочесть хранящиеся в памяти несчастья и долго лелеемые обиды.

Первым знакомым для Джорджа лицом стал Уилл Гастингс. Только что вернувшийся из Кале, он выглядел отдохнувшим и спокойным, когда их взгляды встретились, Уилл поприветствовал брата короля с чрезмерно изысканной любезностью, которая, сама по себе, являлась изощренным оскорблением. Джордж проигнорировал его, приблизившись к возвышению. Там он узрел женщину, ненавидимую им больше всех прочих, свою прекрасную невестку. Елизавета была облачена в желтое, ее волосы лежали свободно на плечах, словно она присутствовала здесь по случаю государственной важности. Внешний вид королевы привлекал даже больше взглядов, чем корона на голове женщины, сияющая в лучах солнца белым золотом. Уже не в первый раз Джордж подумал, что глаза Елизаветы обладают выражением голодной кошки. За ее спиной стояли два взрослых сына от первого брака. Томас Грей выглядел человеком, неожиданно получившим долгожданный дар, его брат также, словно попал во власть странного возбуждения. Оба выжидающе улыбались.

'Мой господин Кларенс'. Лицо Эдварда сохраняло бесстрастие, голос был равнодушен. Джордж не видел причин этим успокаиваться, предпочитая открытые проявления гнева.

Джордж прикоснулся губами к вытянутой руке Эдварда, в ожидании, когда тот позволит ему подняться.

'Можете ли вы объяснить ваше необычное поведение перед моим Личным Советом 22 мая?'

Джордж скользнул языком по пересохшим губам и заявил так уверенно, как только мог: 'Томас Бардетт был моим другом. Я поверил ему, когда он уверил меня в своей невиновности. Я почувствовал, что должен остаться ему верен...'

'Верен?' - отозвался Эдвард с точно выверенной долей насмешки, способной вызвать волну быстро подавленного смеха.

'Давайте попытаемся, Брат мой, сохранить этот разговор в рамках достоверности, если вам не сложно'.

На этот раз хохот был более различим. Джордж вспыхнул и попытался заговорить. Эдвард прервал его властным жестом.

'В действительности, мне не очень важно, почему вы поступили так, как поступили. Причина этого скорее несущественна'.

'Ваша Милость -'

'Ни одна из связей не является нерушимой, Брат мой, даже кровная связь. Не буду вспоминать о ваших прошлых оскорблениях, о прощенных актах предательства, об изменах, что встречали извинение. Но два месяца тому назад вы посмели совершить насмешку над законами государства, подорвать систему правосудия в угоду вашим личным мстительным мотивам. Давление на присяжных заседателей - преступление, мой господин, и оно карается, даже если преступник - человек высокого рождения'.

В зале повисла неестественная тишина. Шум в ушах Джорджа был следствием пульсации его собственной крови.

'Анкаретт Твинихо погибла, потому что вы решили взять Королевский Суд в свои руки. Затем вы присовокупили к совершенному вами оскорблению набрасывание тени на справедливость приговора Томасу Бардетту и Джону Стейси. Поступив, таким образом, вы поставили под сомнение чистоту монаршего правосудия, подарив двусмысленной репутацией государственные суды и представив дело, словно вы готовы принять на себя полномочия суверена, которые передаются исключительно вместе с короной'.

Эдвард на время замолчал. Обвинение прозвучало в полной тишине. На миг взгляд короля остановился на возмущенном лице Джорджа, затем, решившись, заговорил взвешенно - холодным тоном человека, обладающего абсолютной властью: 'Настал час, мой господин Кларенс, дабы вы узнали, что тоже являетесь подотчетным законам и обязательствам этой земли. Данный шаг не относится к числу, совершаемых мною легко. Мне не забыть, что текущая в моих венах кровь течет, также, и в ваших. Но иной возможности вы не оставили. С этой минуты считайте себя пребывающим под арестом'.

Джордж задохнулся. В течение головокружительной секунды он сомневался как в своих чувствах, так и в рассудке. Нед не мог...он бы не посмел!

'Ты же не серьезно!' - выпалил Кларенс, наблюдая, как брат поднимает руку. Жест был неторопливым, почти обыденным, но, тем не менее, в дверях сразу возникли вооруженные солдаты. Их капитан выступил вперед.

'Мой сеньор?'

'Сопроводите Его Милость Кларенса в Тауэр. Обращайтесь с ним с должным уважением и, как только доберетесь, разместите там, как подобает его званию государственного заключенного'.

Джордж побелел как мел. Он судорожно сглотнул, изумленно воззрившись на брата.

Занятно, что на помощь ему непреднамеренно пришла именно Елизавета. Она рассмеялась, оказавшись в зале единственной способной на такой поступок. При звуке ее смеха Джордж застыл, укрепляясь валом ненависти, затмившим в его рассудке остальную палату. Со всей дерзостью, что мог собрать, Кларенс совершил перед братом глубокий насмешливый поклон, обернувшись затем к капитану гвардейцев и щелкнув пальцами в приказе, отданным совсем не им.

Вопреки себе самому позабавленный наглостью Джорджа, Эдвард позволил им удалиться, незаметно дав знак своим людям проследовать за процессией. В приеме, оказанном Джорджу в преддверии задержания, не заключалось ничего случайного, вплоть до мельчайшей детали он был тщательно продуман. Но, чем больше Эдвард думал о желании публично унизить брата, тем больше шевелилось незаметное ощущение облегчения от лицезрения, как тот способен спасти чувство собственного достоинства. Признавая двойственность своих чувств, король также осознал причину этого: как бы мало он не любил Джорджа, но его действия до сих пор отбрасывали тень на его старшего брата. Братские узы, с ироничным смирением подумал Эдвард, являются приговором на всю жизнь.

Дерзость Джорджа являла себя во всей красе исключительно до входа в Тауэр. Но как только он оказался один в маленькой камере башни Бойя, смелость его подвела. Молодой человек бросился на кровать, и внезапно на его лбу проступил пот, тонкой холодной и липкой струйкой спустился на спину и пропитал рубашку широкими мокрыми пятнами. После показавшегося бесконечным отрезка