Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

— Кто это там летит? — спросил я Синдбада.

— Ифрит. Границы патрулирует. Теперь почти приплыли, через пятнадцать минут — Карфаген. — V-

Карфаген! Город, легендарный и сам по себе, и как столица Магриба — легендарной таинственной страны, населенной народом самых могущественных волшебников, уже узнавших ответы на такие вопросы, которых другие не успели и задать. Город, где составляются самые точные гороскопы, а философский камень продают туристам в многочисленных сувенирных лавочках. Город, над которым царит колоссальная крепость с шахматными башнями из желтого песчаника, а небо вокруг нее пронзено шпилями разноцветных мраморных дворцов с кровлями из чистого золота. Город, где в многочисленных садах, зеленеющих круглый год, по дорожкам ходят павлины, беседки из агата, нефрита, бирюзы и горного хрусталя дают спасительную тень, а струи говорливых фонтанов придают свежесть сухому воздуху Сахары, накатывающему с юга раскаленными волнами

Эти строчки я впоследствии на досуге вычитал в туристическом проспекте, оставшемся у меня среди прочих сувениров. Мне кажется, они здесь уместны: хоть есть в них некоторое (очень небольшое!) преувеличение и некоторый излишний (очень большой!) пафос, представление о Карфагене они дают. Это действительно город садов и дворцов, а кровли городских построек действительно из чистого золота, что стало возможным благодаря повсеместному использованию философского камня — несбывшейся мечты алхимиков в мире, тогда еще не сделавшемся технологическим.

Вообще, строительство дворцов — национальное хобби магрибских джиннов, и этому хобби они предаются со всей страстью. Тысячелетняя практика способствовала развитию филигранного умения и утонченного вкуса, в котором самым невообразимым образом сочетаются и строгие классические линии, и разнузданная роскошь.

Впрочем, разглядеть это нам удалось лишь мельком, пока «Офир» подходил к порту. Пришвартовались мы к уединенно расположенной в уголке огромной гавани маленькой пристани, выстроенной из зеленого мрамора и обставленной с расточительностью, достойной лучшего применения. Уж не ошибся ли капитан, подумал я. То, что пристань так богато убрана — еще куда ни шло, мало ли, вдруг здесь так принято, я ведь не видел других причалов, но группа встречающих явно к нам никакого отношения не имеет! Шесть ифритов в богатом, шитом золотом обмундировании (о том, что это именно какая-то униформа, можно было догадаться лишь по одинаковости нарядов) стояли по стойке "Смирно!" двумя шеренгами вдоль длинных сторон необьятного ковра, расстеленного прямо на брусчатке причала, а в дальнем конце коридора, образованного этими шеренгами, седьмой ифрит, судя по превосходящему остальных богатству одежд — старший в этом подразделении, тоже вытянулся в струнку и лихо отсалютовал своим кривым ятаганом, когда мы ступили на пристань.

— До свидания! Да пребудет с вами удача! — напутствовал нас с парома капитан Синдбад.

— Удачи и Вам, капитан, — ответили мы. Хотя, какая там удача, если начинается все с какой-то явной неловкости и недоразумения. Эти люди на пристани кого-то ждут, и миновать их нет никакой возможности, разве что вплавь. Судя по действиям старшего ифрита, те, кого они встречают, вот-вот будут здесь, иначе с чего бы тогда ему салют отдавать? А тут мы мешаемся

— Добро пожаловать в Магриб, — обратился к нам старший ифрит, прошу вас следовать за нами.

— Спасибо на добром слове, но тут явная ошибка, разве только у вас так обставлено прохождение таможни

— Ошибки быть не может. Вы прибыли из Трои на пароме «Офир» на личную пристань султана. Под имеющееся у меня описание вы также подходите, да пошлет вам судьба тысячу лет счастья. Значит, именно вас пятерых мне приказано доставить во дворец султана со всяческим почтением и удобствами. Взойдите же на этот коверсамолет, он вас домчит в мгновение ока.

— Что, Ифан, нас фызыфают на кофер к начальству?

— Похоже, что так. Ну, пошли.

Восходить, по пышному выражению старшего ифрита, на ковер, лежащий у ваших ног, не составляет большого труда, будь он хоть десять раз самолет. Вот если бы он парил на высоте полутора сотен саженей — тогда другое дело. Именно эту высоту он набрал, как только мы, следуя рекомендациям, уселись в серединке, ведь как это свойственно всем коврам-самолетам, никаких бортов или поручней у него не было. Встречавшие нас ифриты, этот не то почетный караул, не то конвой, поднялись в воздух рядом с нами безо всякого ковра, образовав вокруг него правильный семиугольник. Мелькнула внизу панорама города со всеми его дворцами, выглядевшими сверху как игрушечные, или точнее — как выставка изделий какого-нибудь продолжателя дела Фаберже, свихнувшегося на почве того, что он не наигрался в детстве с конструктором «Лего», с вершины холма на нас обрушилась крепость из желтого песчаника и тоже осталась внизу, поравнявшись с нами вершиной одной из своих башен. Наверху башни оказалась открытая площадка, где мы и приземлились. Все произошло действительно с молниеносной быстротой, как старший ифрит, оставшийся в нашей памяти безымянным, нам и обещал, а сам он умчался вдаль вместе со всем своим отделением (или правильнее сказать: эскадрильей? Тут так сразу и не разберешь, к какому роду войск их отнести — пехоте или авиации).

Повинуясь какому-то общему импульсу, мы подошли к краю площадки, окруженной высокими зубцами стен, и принялись глазеть на город. Зрелище того стоило. Стены крепости уходили отвесно вниз, будто скалы по краям Большого Каньона в Колорадо, а там, у ее подножия, начиналась пестрая мозаика всевозможных дворцов, замков, мавзолеев- Среди них не было и двух одинаковых. Похожие да, но ни один из них не повторял в точности другой, и тянулось это разноцветное лоскутное одеяло с одной стороны — до самого горизонта, застланного песчаной дымкой близкой пустыни, с другой до лазурных вод Средиземного моря, под которыми проглядывали темные и светлые пятна на дне, а корабли в гавани напоминали муравьев, неторопливо ползущих каждый по своим делам мимо каменного изваяния — торчащей напротив входа в гавань скульптурной копии феакийской галеры. Уж не на ней ли плыл Одиссей на последнем этапе своих странствий? Помнится, окрысившийся за чтото на царя Итаки бог морей Посейдон превратил на обратном пути это судно в камень, как раз в виду порта приписки, чобы, значится, неповадно было феакийцам возить кого попало.

— Вот и вы! — раздался голос у нас за спиой. Я обернулся.

Султан Гарун Аль-Рашид оказался на удивление маленького роста. А ведь издали (вновь колхидские воспоминания!) он не производил такого впечатления! Разговор по видео — не в счет, он вообще не может передать истинный масштаб вещей. Вблизи же повелитель джиннов оказался ни дать, ни взять — один из тех трех аксакалов, что в "Белом солнце пустыни" восседали на ящике с динамитом.

— Не было ли путешествие чересчур утомительным для вас? участливо осведомился султан.

— Что вы, ничуть, — ответил за всех Сквозняк, — все просто здорово.

— Вот и хорошо. Пройдемте внутрь.

Мы спустились вслед за Гаруном Аль-Рашидом по узкой винтовой лесенке и оказались в помещении этажом ниже — той самой комнате, из которой султан беседовал с нами по сети. Обстановочка, доложу я вам — мечта поэта- Впрочем, заглядываться на нее было некогда.

— Итак, к делу, господа. Верительный амулет, ради которого вам пришлось сделать такой крюк, уже готов, потрудитесь получить, султан вручил нам платиновый перстень с небольшим топазом, ничем особенным не выделяющееся так себе колечко, но, как видно, имевшее для джиннов определенное значение, — Еще я хочу предложить вам способ достигнуть Северной Америки в кратчайшие сроки, порядка получаса.

— А переход в технологический мир?

— Как хотите: можно по пути, можно на месте.

— И что за способ?

— Помните, как я прибыл в Колхиду? В кувшине, в форме дыма. Вот так же, самоцветы очей моих. Запечатаем, выстрелим — и готово.

— Н-да- Впрочем, быстрее все равно не получится никак, вздохнув, согласился я, — Только тогда переход в технологический мир — по прибытии. А то увидит кто — невесть что подумают, понаедут репортеры

В технологическом мире единственный шанс обратиться в дым — у покойника в крематории, обитателям сказочного мира в этом плане повезло больше. Впрочем, все равно не уверен, что это так уж приятно: быть запечатанным в сосуд и не знать, когда вынут пробку. Поэтому меня обуревали сложные чувства, пока люди султана проводили необходимые приготовления. Джеффу я решил ничего не говорить до поры до времени, чтобы поберечь его психику, хоть я и не сторонник того, чтобы из гуманных соображений отрезать собаке хвост по частям. Пока он держался молодцом, воспринимая как должное все те с его точки зрения чудеса, которые за время поездки нам попадались.