Барышня. Нельзя касаться - Ксюша Иванова

такая гладкая — прозрачно-белая, беззащитная… Вот там бы у самой горловины ее футболки прижаться губами, попробовать ее на вкус… Потом неспеша, смакуя, добраться до маленького ушка, того, которого не касаются убранные на другое плечо волосы. Прихватить зубами розовую мочку, сжать едва-едва, а потом…

— А что за операцию тебе сделали вчера? — старательно удерживая взгляд в тарелке, из которой набирала ложкой суп для меня, спросил Катя.

Я поперхнулся едой — закашлялся, стараясь не выплюнуть противную жидкость. Операция… Врать слишком явно было нельзя — скоро все равно станет известно истинное состояние моего здоровья! Максимум до утра я еще мог здесь задержаться — но больше, ни под каким предлогом! И что бы там не говорил доктор — у меня просто не было права отлеживаться сейчас! Да я и чувствовал себя вполне сносно. Врать было нельзя — я рисковал утратить Катино доверие совершенно. Но если совсем немного преувеличить…

— Вот вывих руки вправляли, — осторожно проговорил я, указав глазами на свою руку и собираясь ещё что-нибудь добавить, если это на Катю не произведет впечатления. Но она продолжала кормить, как мне казалось, задумавшись над моими словами.

— Катя, ты поможешь мне сегодня вечером сбежать отсюда?

Я отлично понимал, что веду себя странно — обманываю Катю, мучаю её даже — ей явно тяжело давалась необходимость сидеть со мной в одной палате. И, вполне отдавая себе отчет в неправильности моих поступков, я все равно не хотел её отпускать!

Насколько проще сейчас было бы с любой другой женщиной — намекнул бы только на то, что нужна круглосуточная помощь и десяток знакомых девушек начали бы тут же паковать чемоданы! А если бы еще сказал при этом, что она нравится, что насмотреться на неё не могу, несколько бывших в чем были бы, и без чемоданов даже, примчались тут же…

А тут, как по минному полю идешь — лишнее слово вполне может быть последним в нашем общении! А мне отпускать её не хочется! Я ведь там в машине, за секунду до удара, о чем подумал? Такое сожаление сильное сердце сжало, что показалось — от инфаркта помру, а не от аварии! В сознании мелькнуло, что Маринка пропадет без меня… А потом я подумал о Кате…

А дальше, уже в больнице, на волне эйфории от осознания, что жив, что ВСЁ ещё будет, все возможно, так дико захотелось её увидеть, что комбинация по приближению Кати к себе тут же созрела в голове!

— А вдруг у тебя осложнения какие-то начнутся? Вдруг плохо станет? Что тогда? Нина же сказала, что даже здесь за тобой присматривать нужно! — когда она была с чем-то несогласна, когда эмоции пересиливали её страхи, Катя ненадолго забывалась и смотрела мне в глаза. И мне казалось, что в такие мгновения между нами натягивалась тоненькая ниточка, соединявшая, притягивающая друг к другу!

Да, Изотов, головой ты все-таки хорошо приложился — романтиком стал!

— Да, Катюш… А присмотреть-то за мною и некому. Домой поехать нужно — вдруг поэты недоделанные квартиру оккупировали, Маринка жаловалась на мать. Правда, не знаю, как я в таком состоянии смогу их за порог выставить. Но хотя бы на Маринку взглянуть нужно. Еды ей прикупить — Инна держит девчонку впроголодь, фигуру её бережет. Она голодная постоянно. А потом… На работу поеду, у меня там кабинет собственный есть. В нем диван. Поработаю немного и спать лягу…

27 глава. Барышня

— Но вы же обещали! Вы же говорили мне, что не станете заставлять! Что позволите самой выбрать! — впервые в своей жизни Катя позволила себе повысить голос на отца! И также впервые подобное со стороны домочадцев позволил по отношению к себе Фёдор Игнатьевич.

Но сейчас Катенька почти кричала, крепко сжимая тоненькими пальчиками резные деревянные подлокотники своего кресла. А Фёдор Игнатьевич молча смотрел в её раскрасневшееся от переживаний личико и с трудом сдерживался, чтобы не опустить глаза в столешницу полированного дубового стола.

— Я же так мечтала… Я так хотела! Бал, танцы, платье… Вы хотите меня лишить всего этого? Вы хотите сделать меня несчастной! — Катенька долго держалась, но слезы все же неудержимо собирались в уголках её глаз. Ей хотелось спросить: "А как же Мишель? Что она скажет ему? Как она сама без него будет? Да еще и с этим страшно неприятным человеком!"

— Катерина! — отец все-таки вышел из себя, что было закономерно и объяснимо, его тяжелый характер знала вся семья. — Бал, танцы и платье я пока не отменяю! Более того, таких балов в твоей жизни будет ещё множество! А вот отец у тебя всего один. И другого не будет. Ты знаешь, в моей власти заставить тебя сделать так, как я скажу. Но я не хочу, чтобы ты считала меня чудовищем, распоряжающимся твоей судьбой по своему капризу. Я объясню тебе…

Отец помолчал немного, а потом заговорил. И если до этого в его словах, а больше в голосе, чувствовались нотки вины, то теперь он говорил уверенно и твердо. Так, как обычно говорил на заседаниях дворянского собрания города, гордо и свысока глядя на собственную дочь.

— Твой брат Николай сражался на Кавказе. Он — дважды кавалер Святого Георгия, не посрамивший чести ни своей Родины, ни своей семьи. Твой брат Владимир выбрал иной путь. И в духовном служении, в служении Господу нашему, нашел своё призвание. Георгий стал дипломатом. И служит не где-нибудь… в самом Париже! Маруся — сестра милосердия при больнице. При этом она — примерная жена и мать. Каждый из моих детей, выбирая свой путь, прислушался к советам отца. Каждый нашел себя и благодарен мне за подсказку, данную вовремя. И я уверен, выбрав свой путь однажды, никто из них не сойдет с него посередине. Так и ты… Раз уж решила детей грамоте учить, так и держись пути выбранного!

Вот при чем здесь это? И как связано её призвание с Радуловым? Катя, слушавшая отца всем сердцем понять пыталась — почему же им отец позволил выбрать самим, пусть и по его совету, а ей, получается, нет?

— Так случилось, Катенька, — прервав неожиданно речь о заслугах своих старших детей, Федор Игнатьевич тяжело вздохнул. — Что ответить прямым отказом на предложение Виктора Антоновича я не могу. Но ведь пока и замуж за него не отдаю тебя — посмотришь, приглядишься, а там, может быть, пригланется он тебе чем-нибудь. Я ему многим обязан. Помнишь, как в позапрошлом году мануфактуру нашу инспекция