Древний инстинкт - Анна Данилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русакову, как и всем, кто имел хотя бы косвенное отношение к делу «о гуинпленах», не терпелось узнать имя маньяка, преступника, наделавшего в Москве столько шума и изуродовавшего четырех женщин. Он знал, что и Константинов, и Фруман, и Роза Цыбина, и, конечно же, Свиридов – все продолжают расследования, кто дилетантски, кто профессионально, но результаты были равны нулю. Роза, которая попала в круг подозреваемых по этому делу совершенно случайно и отделавшись легким испугом от предъявленного ей тяжкого обвинения, казалось, могла бы жить теперь, стараясь не вспоминать этих несчастных женщин, так нет же, увлеклась, как говорится, сюжетом и теперь «копала» прошлое всех участников драмы, вплоть до детских горшков, свинок, ветрянок и послеродовых прививок. Даже не подозревая, что действует чуть ли не параллельно упрямому, как осел, Свиридову. А поскольку ей нужен был слушатель, которого она могла бы без боязни быть высмеянной держать в курсе своего расследования, она и выбрала на эту роль доктора Русакова, с которым познакомилась давным-давно, еще до своего веселого вдовства. Такое тесное, пусть даже и телефонное общение с доктором Русаковым скоро стало приносить свои экзотические плоды – она стала единственным человеком, которого Русаков посвятил в свою личную тайну. Роза узнала, что доктор до потери пульса влюблен в свою пациентку. Теперь к разговорам о расследовании примешивались, а вскоре стали и основными, беседы о невозможности (или возможности?) доктора влюбить в себя почти уже вылечившуюся, а потому готовую в любую минуту выпорхнуть из больничного гнезда пациентку.
Это с легкой подачи Розы в настольном календаре Русакова появилась впервые завораживающая своими богатыми зрительными образами фраза «вилла „Алиса“, Антиб, переговоры с Л.». У Русакова была собственная вилла на мысе Антиб, носившая более прозаическое название – «Улитки», где он проводил в общей сложности два месяца в году, причем в разное время, иногда разбивая свой отпуск на недели, а то и дни. И если бы не Роза, ему и в голову бы не пришло пригласить Лену отдохнуть на Антибе, настолько прочно в нем сидело желание скрыть от окружающих, во-первых, свой достаток, во-вторых, не привлекать к себе внимание желающих выйти за него замуж московских барышень или зрелых брачных аферисток. Хотя существовал, конечно, узкий круг знакомых, которым он доверял безгранично. Они гостили у него на вилле не раз и не два, к ним, кстати, относился Максим Селиванов, их общий с Розой знакомый, отличный парень, с которым они нередко весело проводили время, отрывались по полной программе, когда, бросив все свои дела в Москве, приезжали на Ривьеру. Но как предложить Лене потратить кучу денег на то, чтобы снять дорогущую виллу? Ведь о том, чтобы пригласить ее к себе, не могло быть и речи. И даже выдать свою виллу за чужую, свободную для аренды, тоже влекло за собой опасность разоблачения. Он, зная ее характер, понимал, что вся эта идея с заманиванием ее в рай закончится полным крахом, если только она от кого-нибудь узнает о том, что вилла принадлежит Русакову, и тогда она не простит ему обмана. Ей захочется полной независимости, а для этого придется раскошелиться. Деньги Лены хранились у него в сейфе, и Лена всего лишь раз попросила немного, чтобы обновить свой гардероб. И вот теперь он предложит ей снять виллу и потратить на это практически половину всех имеющихся у нее денег. Согласится ли она на это?
Сумеет ли он на правах доктора убедить ее в том, что ей просто необходим такой вот полноценный, дорогостоящий отдых? Если только она согласится, он сам возьмется уладить все дела, связанные с арендой, и, как доказательство того, что вилла оплачена, он вручит ей договор, а уж там, когда они будут вдвоем, и она, с одной стороны, почувствует себя свободной от него, а с другой – более уверенной, что поблизости находится ее доктор, вот тогда… У Владимира голова кружилась, когда он представлял себя сидящим рядом с Леной у камина на вилле «Алиса» и обнимающим ее за плечи… Это в Москве витают тени Бессоновых и Нечаевых, они кружат над головой Лены и опутывают ее своей безысходностью, своим отчаянием, своими мрачными тайнами и болезнями, а там, на теплом морском пляже, на мягком песочке и гладких камушках, она забудет про все свои страхи и избавится наконец от недоверия, по-другому посмотрит на окружающих ее людей, на Русакова… Он уговорил ее за несколько минут. Когда же все было решено, он позвонил Розе, чтобы похвастаться своими результатами. «Возьми Макса, – по-матерински заботливо и нежно посоветовала она ему, – и тебе не так страшно будет, и у нее не возникнет подозрения, что вы вдвоем и что у нее как бы нет выбора, что она пленница, наконец… Третий лишний иногда способствует сближению». И Русаков, места себе не находивший от разыгравшейся фантазии, рисовавшей ему нервную и напряженную жизнь рядом со строптивой и брыкающейся, как молодая козочка, пассией, постоянно подозревающей его в преследовании и домогательстве, воспринял этот совет Розы с благодарностью. Он позвонил Максу Селиванову и спросил, не хотел бы тот провести пару недель на его вилле. В ответ, к своему удовлетворению, он услышал характерное для Макса восторженное молодежное «вау!», после чего попросил его немедленно приехать, чтобы обсудить детали. Спустя час в своем кабинете он подробно и обстоятельно объяснил Максу (таким образом у него появился уже второй посвященный) цель своей поездки. «Нет проблем», – ответил уже мысленно загорающий на горячем морском песочке, верный Макс. Русаков поедет первым, все уладит, а Макс полетит с ней вместе, будет рядом в дороге, присматривать за ней… От аэропорта на такси она доберется уже до виллы…
Понятное дело, что денег ее из сейфа он не взял. К тому же чувствовал, что вопрос покупки виллы «Алиса» возникнет сразу же, как только в ней поднимется первая волна недоверия. Цинизм, он ведь заразный, думал Русаков уже дома, мучаясь бессонницей за сутки до отлета. Бессонов, цинично откупившийся от нее, может вызвать ответную реакцию. И первый же мужчина, признавшийся ей в любви, станет ее жертвой. Жертвой ее первого, молочной спелости, цинизма. Я стану твоей, а ты купи мне эту виллу. Она скажет это просто так, в воздух, понимая, что никто никогда ей не купит «Алису», это очень дорогая вилла, и, чтобы ее купить, Русакову придется сдавать в аренду свою, не менее роскошную, но так любимую им… Но разве можно выбирать между любимой виллой и любимой женщиной? Конечно, он договорится с хозяином относительно покупки «Алисы» и даже даст задаток, чтобы только не упустить свой шанс…
За пару часов до отлета, когда он был уже в аэропорту, ему позвонила Роза и сообщила, что Ольга Нечаева находится в реанимации и что дела ее очень плохи… Они оба тогда, и Русаков и Роза, подумали об одном и том же – если Бессонов овдовеет, не дай бог, конечно, еще не окрепшая Лена попытается на свежем могильном холмике своей соперницы посеять семена их будущего, с Бессоновым, счастья…
Этого нельзя допустить, говорила Роза в трубку, и Русаков почти видел ее, разрумянившуюся, взволнованную, сидящую у себя в саду на скамейке среди розовых кустов и искренне переживающую за него. Удивительная женщина.
«Не забудь, у нее Интернет, она же переписывается и со мной, и с Татьяной… Надо будет вовремя лишить ее связи с внешним миром».
И снова они подумали об одном и том же…
Глава 13
Она уже устала нажимать кнопку. Мобильник Оли молчал. Домашний телефон – тоже. Оля, ее добрый ангел, пострадала из-за нее. Если бы не она, Ленка, ничего бы не было. Стечение обстоятельств. Сначала Оля влюбилась в Собакина, затем принялась опекать Лену, и вот теперь (и в это невозможно было поверить!) ей отрезали ухо. Этот эпизод выпадал из стройной цепочки закономерностей, выведенной всеми пострадавшими и, как ни странно, Свиридовым. Уж Оля точно не имела никакого отношения к Константинову. Но она жила с Леной. Кому она могла открыть дверь, кого впустить? Никто же не знал из ее знакомых, где она находится. По какому такому принципу действовал преступник? Случайно ли пострадала Оля? А как же книга? Лена сама видела эту книгу… Они еще предположили, что ее подсунули в магазине, когда Оля оставила сумку в одной из ячеек… Как-то не очень серьезно они отнеслись к этому.
Еще Лена вспомнила нелепейшую ссору и те обвинения, что она бросила в лицо и без того страдающей Ольге. Да как ей могло прийти в голову, что Ольга сговорилась с Собакиным снимать на пленку все ее страдания? Конечно, эта дичайшая фантазия пришла Лене в голову исключительно по той причине, что Собакин – режиссер… А тут в доме напротив девушку пытались превратить в Гуинплена. Это ли не сюжет? Тут все вспомнишь, когда захочешь выяснить, кто же это тебя так и за что… И Ольга бы забыла ссору, отнесла бы ее к развинченным нервам, к стрессу, но теперь, когда она сама лежит где-то в больнице (она не случайно не стала обращаться к Русакову, она не хочет видеть Лену, единственную виновницу своей беды!) и скрежещет зубами от боли и ужаса перед своим уродством, разве может она простить ее?