Древний инстинкт - Анна Данилова

Хотя иногда, отправляясь в полном одиночестве на рыбалку и отчалив от туманного утреннего берега на надувной лодке в глубь зеленовато-розовой мути застывшего от холода озера, питаясь там черным хлебом, салом и зеленым луком да попивая из термоса горьковато-крепкий и сладкий обжигающий чай, ему казалось, что это и не он вовсе, не Русаков, рафинированный, пахнущий бисквитом и хрустящий бирюзовым своим халатом доктор, накладывающий изумительные тончайшие швы на дорогие морды зажравшихся пациентов. Что Русаков остался там, в своей чудесной клинике, в стерильной операционной, где продолжает, склонившись над чьим-нибудь лицом, работать скальпелем… А вот здесь, в лодке, счастливый пойманными и обманутыми мнимой свободой садка рыбками, полуголодный, заросший, но прекрасно отдохнувший, вот это он, настоящий Володя Русаков, в мальчишестве своем забияка-драчун (в комнате его всегда стоял на книжной полке пузырек с йодом и надорванный рулончик с ватой на случай, если он вернется с улицы в отсутствие матери, с разбитым лицом или содранными коленками); в школьной своей жизни случайный отличник (он и сам не мог понять, как умудрялся всю жизнь хорошо учиться, не прилагая к этому практически никаких усилий); и в медицинском институте – самый активный участник студенческого драмтеатра…

Хирургия, многочасовое бдение в операционной в качестве способного наблюдателя, а потом и практиканта, ассистента… Время, мчавшееся как сбесившийся паровоз от станции «Мединститут» до станции «Частная клиника доктора Русакова», приостановилось, застряло в тихой и опрятной операционной, замедлило свой ход в его чистенькой холостяцкой, пахнущей новой мебелью и французскими гобеленами квартире, давая возможность талантливому доктору Владимиру Русакову осмотреться и прислушаться к своим, уже личным и сокровеннейшим чувствам и желаниям… Все изменилось в нем после встречи с Леной Репиной. При одном упоминании ее фамилии, при виде ее широко раскрытых и залитых слезами глаз ему становилось трудно дышать. Он буквально задыхался от счастья видеть и слышать ее. Ее страдания стали и его страданиями, и он, понимая, что творит невообразимое, что нарушает все законы медицинской этики, а также свои личные обязательства перед другими пациентами, щедро оплатившими пластические операции, весь отдался лечению одной-единственной пациентки, перепоручив остальных своим ассистентам…

Лишь в случае с Репиной, впервые в своей практике, он столкнулся с целым ворохом сомнений профессионального толка. А так ли он соединил ткани, так ли подрезал мышцы, теми ли пользовался иглами и нитками… Он, оставшись наедине с собой, просто с ума сходил от неверия в собственные силы. Хотя внешне, при коллегах, старался вести себя по-прежнему спокойно и уверенно. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, летел ли самолетом, оперировал ли, получал ли деньги, разогревал ли себе ужин дома или брился – постоянно думал о Лене. О том, что она испытывает там, в клинике, без него, с изуродованным лицом и исковерканной неизвестным извергом жизнью? Как видит себе свое будущее?

Он испытал большое облегчение, когда, сняв повязки, обнаружилось, что заживление идет успешно; здоровый организм и природные особенности кожи, ее эластичность, а также его талант пластического хирурга сделали свое дело: лицо его возлюбленной через определенное время примет свой первоначальный, чудесный облик. Но как быть с Бессоновым? Лена продолжает любить эту свинью. Иначе откуда эти постоянные слезы, наваливавшееся временами дурное настроение и это постоянное балансирование между нормальным состоянием выздоравливающей и депрессией только что привезенной в клинику порезанной женщины? Не мог же Русаков вот так прямо, день за днем, хотя бы и на правах лечащего врача, внушать Лене, что Бессонов ей не пара, что все ее попытки оправдать его отлынивание от прямых обязанностей ухода за больной невестой есть не что иное, как желание заставить Лену забыть его. Что Бессонов попросту струсил, что у него, от природы наделенного чувством прекрасного, к тому же талантливого дизайнера, невестой окажется настоящая уродка. Да черт с ней, с ее душой и прочими достоинствами (которыми Лена обладала несомненно, одна фигурка ее чего стоила, совершеннее тела Русаков в своей жизни еще не встречал), если подпорчено лицо? Разве сможет она, в шрамах и с травмированной психикой, быть женой Бессонова, сопровождать мужа по его красивой, в блестках и цветной новогодней мишуре жизни? Лена же объясняла его отсутствие возле ее больничной койки единственно своей ошибкой, нежеланием обратиться к нему за помощью в самый трудный момент… Она предпочла ему своего шефа, возможно, бывшего любовника (хотя Лена это постоянно отрицает). Видимо, существовали причины, по которым Лена обратилась за помощью именно к Константинову. Это потом Лена, почти в бреду, признается своему доктору, что она со своей квартиранткой («Зачем тебе квартирантка? Ты что, нуждаешься?» – «Вы все равно не поймете») попросту ограбила сейф Константинова, опустошила, забрав всю наличность. И это просто чудо, что Константинов не успел вызвать милицию, он умница, если решил разобраться во всем и поверить ее записке. Но она не обрадовалась тому факту, что украденные ею деньги в тот же день вернул Константинову Бессонов. Это позже до нее дошло, какой поступок он совершил, отвалив такую сумму… Так почему же Бессонов ни разу не появился в клинике? Лена рассказывала, что она якобы сама, через Олю, передавала ему свое желание не видеть его, что не могла предстать перед своим женихом в повязках… Можно ли верить ей? А потом? А потом время отлично поработало на ее квартиранточку, бойкую молодую особу, не растерявшуюся в подброшенной ей самой судьбой ситуации и затащившую жениха своей хозяйки прямехонько в постель. Причем даже не в свою, а в постель хозяйки (какой цинизм!), осквернив ложе любви, явившееся одновременно и лобным местом (маньяк, оказывается, обладает гипнотическим даром… Что вы говорите? Интересный для психиатрии экземпляр, загипнотизировал девушку, уложил в постельку и разрезал ей рот до самых ушей, мерзавец!)…

Глава 12

Свиридова после истории с Розой Цыбиной отправили в отпуск. Перед этим прокурор вызвал его к себе и долго, со вкусом материл. Свиридов мог только догадываться, что этот спектакль был разыгран прокурором не без вмешательства покровителей того самого однофамильца, Валерия Константинова, дизайнера, который являлся теперь уже женихом Цыбиной. Ошибся он, Свиридов, ошибся и преступник, направляя его, следователя прокуратуры, по ложному следу, подбросив книги и окровавленные ножницы этой толстухе Цыбиной. И если бы не однофамилец… Если бы Роза действительно являлась любовницей того самого Валерия Константинова, не дизайнера, а хозяина фирмы, занимающейся продажей испанской мебели, то Розе бы точно не отвертеться. А уж если бы она не была так богата, то точно отвечала бы за все преступления, навеянные произведением известного французского писателя… Свиридов даже прочитал роман, настолько ему стала интересна и близка эта тема.

Жена его отправилась к матери в деревню, оставив ему полный холодильник еды, и ему ничего не оставалось, как, находясь в отпуске, читать Гюго и чертить в блокноте предполагаемые схемы преступлений. Лежа на животе и покусывая огрызок карандаша, он нарисовал в самом центре блокнотного листка высокую и тощую фигуру Валерия Константинова, шефа Репиной. А дальше, как лепестки цветка, располагались заключенные в овалы имена жертв: Елена Репина, Татьяна Иранова, Тамара Фруман. Вот черт, чуть не забыл – Ольга Нечаева! Пунктиром обвел имя Розы Цыбиной. Жаль, ужасно жаль, что она не была его любовницей. Хотя… А вдруг была, да только об этом никому и ничего не известно? И еще… Аллочка. Константинов посадил ее под домашний арест, и это спасло ее. Гм… Спасло. А что, если это она таким вот образом решила убрать с горизонта своих настоящих и мнимых соперниц? Аллочка. С ней он так и не успел поработать.

Пункт первый. Аллочка.

Пункт второй. Гипноз. Преступник явно был наделен даром гипноза, иначе как ему удалось исполосовать девушек без шума и крика? Словно они сами подставляли ему свое лицо.

Пункт третий. Как преступник проникал в квартиры своих жертв?

а) Лена Репина. Жила вместе с подружкой или квартиранткой, их не поймешь. Подружки в момент совершения преступления не было. А где она, спрашивается, была? Алиби не отработано. Вот черт. Еще – Бессонов. Бабник. Невеста в больнице, а он уже с квартиранткой шашни завел. Но ему не было никакого смысла уродовать Репину. Он жениться на ней собирался. А если бы он и порезал ее, то зачем ему остальных-то портить?

б) Татьяна Иранова. Вообще жила одна. Могла открыть дверь кому угодно. Судя по всему, преступника она знала в лицо, раз открыла. Доверяла, значит. Но ничего не помнит, как и Репина.