Журнал «Вокруг Света» №09 за 1988 год - Вокруг Света

В те дни на острове нас ожидала еще одна удача: на берег бухты Роджерса снова ступил геолог Леонид Васильевич Громов. Спустя ровно пятьдесят лет после первой своей экспедиции. Такой необычный подарок он сделал себе к восьмидесятилетию.

— Приехал работать! — показывал он на связку старых карт и фотографий.— Надо помочь с организацией музея. Дам консультацию по геологии, расскажу, как все начиналось. Пройти бы с молотком по старым маршрутам!

И нырял в воспоминания, свободно пересекая пространство жизни — память его не подводила.

На остров Громов попал молодым, но не начинающим геологом. Позади уже были тяжелейшие разведки на диком в ту пору Таймыре, открытие молибдена в Забайкалье... И после работы на острове жизнь не шла под уклон. В войну — начальник штаба прославленного партизанского соединения Бати на Смоленщине. Затем снова Главсевморпуть, Госплан, Академия наук, длительные командировки за границу. Открыл еще несколько месторождений, вырастил целый отряд учеников разных поколений. Почетный полярник, кандидат наук, автор нескольких книг. Ранения, ордена, дети и внуки... И сейчас ведет научную тему в одном институте, преподает в другом.

Где только не довелось ему бывать, но никуда так не тянуло, как на остров. Сбылось — после путешествия длиною с жизнь геолог возвращался в молодость.

Вот что рассказывал он о своем первом «поле» на Врангеле:

— В начале августа 1935 года ледокол «Красин» подошел к мысу Литке, я высадился на берег, поставил палатку и остался один. Помню, опытный уже полярник летчик Фарих, бывший на ледоколе, покачал головой на прощанье: «Ну, наплачешься ты, Громов. Держись!»

Первый раз в Арктике, острова не знаю, полярная станция — за сотню верст, и снабженцы меня подвели: не дали мясных консервов, только крупу и концентраты — как их сваришь в маршруте? Я просто не представлял, что меня ждет, потому и ни в чем не сомневался. Это теперь удивляюсь: неужели такое возможно?

Длилось это мое «поле» сорок дней. Задача — первая геологическая съемка территории, нанесение на карту... которой еще не было. Да, предстояло одновременно со съемкой составлять и карту, миллионку, такая сверхзадача.

Первый маршрут на острове оказался и самым трудным, и самым интересным. Выручали только молодость и энтузиазм. Ну и эскимосы помогли — Таян и Анакуль, они охотились рядом. И все же, пожалуй, многовато было стрессовых моментов — рассчитывать-то ведь приходилось только на себя. Однажды повис на скале — ни вверх, ни вниз, изодрал руки в кровь, поранился здорово. В другой раз видел с мыса Уэринг японский эсминец, совсем близко — а что сделаешь? У меня карабин, а у него — пушки. Пальнет — как сдунет. Попытался как-то на байдарке обойти Уэринг с моря и попал в водоворот. Несколько часов выгребал против течения в ледяной каше. Промок, промерз до костей, а в голове стучит: «Нет, нет! Не может быть! Это еще не все!..» Когда добрался до берега, свалился, выспался и потом такая радость жизни обуяла — пел, сочинил нечто вроде гимна, благодарность океану за спасение.

Но самое тяжелое было еще впереди — добраться к людям. Продукты кончились, обувь износилась, ступни — сплошной волдырь. Сначала шел, потом полз... Когда уже видна была впереди полярная станция, пытался дать знать о себе: стрелял, разводил огонь, авось увидят...

Спасла меня старая эскимоска Инкали, ее всевидящие глаза. Пришла к начальнику станции Петрову: «Там человек идет. Плохо идет...» Никто больше ничего не увидел, но поверили, послали людей — и подобрали меня, лежащего в нескольких километрах, уже без сил. Мы потом с Инкали стали большими друзьями.

Отлежался, пришел в себя. И с ноября возобновил походы — уже на собаках, определял по всему острову опорные точки для глазомерной съемки, устраивал продовольственные базы для летних работ.

Летом начал геологическую съемку, совместно с глазомерной, привязывал ее к опорным точкам. Пешком. Иногда один, иногда с помощниками-эскимосами. Следующей зимой снова на упряжке — опорные точки в других местах... Словом, уезжал я с острова в тридцать седьмом с первой топографической и геологической картой острова. А уже прирос к нему, грустно было прощаться. Зашла Инкали. «Уезжаешь?» — «Ничего, еще увидимся». Я знал, что приеду опять. «Да нет, я ведь уже старая, меня, наверное, уже не будет...» — «Ты еще долго проживешь! До смерти далеко».— «Как ни далеко — все равно близко».

Когда через год я вернулся на остров, Инкали уже не было в живых. И я назвал ее именем гору...

Громов осуществил свою мечту — снова проехал по старым маршрутам.

Была встреча с Инкали — как с человеком разговаривал Громов с этой видной издалека горой. В бухте Сомнительной вспоминал с Марией Степановной Нанаун, как когда-то играл с ней и с другими детьми в прятки, шутил — вот как хорошо спрятались, на пятьдесят лет, и все равно нашли друг друга...

У могилы товарища, «геолога, поэта и плотника» Евстифеева, погибшего в маршруте, читал стихи из его «Поэмы о Космосе»: «Прекрасна Земля и при солнечном свете, и в тихом сиянии бледной Луны, и там, где лианы сплетаются в сети, и в рокоте грозном полярной волны...»

Улетая на Большую землю, перед тем как сесть в вертолет, Леонид Васильевич снял шапку:

— Прощай, мой остров!

Остров Врангеля

Виталий Шенталинский, наш спец. корр.

На пороге неведомого

Сенсации — беспроигрышное горючее для двигателей периодики. Традиционный набор их известен — экстрасенсы, филиппинская хирургия, Атлантида, Несси, снежный человек... Стоп! Йети — значит, Гималаи, алмасты — Кавказ. И еще Памир. Можно вспомнить сасквача, Калифорнию, кадры 1967 года, отснятые Паттерсоном. И все. Но ведь Памир, Гималаи и Кавказ — далеко не единственные регионы планеты, где отмечены встречи с реликтовым гоми-ноидом. Да и горы — не главное его прибежище.

В бесчисленных письмах, поступающих в редакцию, читатели просят: дайте информацию! Пусть нечеткие снимки, пусть неясные отпечатки следов, пусть противоречивые свидетельства очевидцев. А уж мы-то сами сопоставим факты, поразмышляем... «Почему вы не пишете о снежном человеке, разве это тоже закрытая тема? — спрашивает А. Афанасьев из Запорожья.— Ведь за рубежом выходят целые книги о нем...»

Одна из таких книг — «Загадка снежного человека» — вышла недавно на датском языке. Большую ее часть занимает работа доктора исторических, доктора философских наук Б. Ф. Поршнева «Борьба за троглодитов», практически неизвестная советскому читателю. Материалы Поршнева (1905—1972) станут одной из составляющих сегодняшней «Кают-компании», собиравшейся по многочисленным просьбам читателей в редакции журнала. Представим участников: писатель из Читы Геннадий Донец, занимающийся проблемой реликтового гоминоида в Сибири; Людмила Богословская, доктор биологических наук; Майя Быкова, соратница Б. Ф. Поршнева, член совета Объединения криптозоологов. А также Бернар Эйвельманс — известный бельгийский зоолог (живущий в Париже), председатель Международного общества криптозоологов, написавший много интересных книг и предоставивший нам малоизвестные материалы по реликтовому гоминоиду в Африке.

О нем рассказывают немало легенд и мифов. Однако существуют и фотографии странных следов, гипсовые отливки, привезенные чаще всего из-за рубежа, которые, естественно, возбуждают желание завтра же углубиться в горы и... поймать неизвестное науке существо. Тем более что уже объявлено в печати: конкурс «Реликтовый гоминоид» приглашает всех желающих ловить легендарное животное, а не можешь сам отправиться в экспедицию — помоги деньгами. Хотят поднять в ружье и погранзаставы — ведь гоминоиды не ведают государственных границ...

А между тем речь идет о существе, предположительно отстоящем от человека никак не дальше человекообразных обезьян, одном из самых «разумных» — в пределах тех зачатков разумной деятельности у животных, которые допускает нынешняя наука. О существе, ведущем столь потайной образ жизни, что встреча с ним практически не может быть запланирована. Экологическая ниша его не дает возможности запланировать столкновение с ним человека, хотя такие случаи все же бывают. Но что нам даст встреча с ним?

М. Быкова. Предположим, что реликтовый гоминоид все же дожил до наших дней. Это означает, что он сопутствовал человеку в течение всей его истории. Не будем заниматься бесполезным делом — гадать, к какой ветви на древе приматов принадлежит эта группа человекообразных и в каком месте эта ветвь ушла в сторону от нашей человеческой родословной. Пока не появится несколько объектов, к которым можно будет приблизиться — да не один раз,— до тех пор разговор будет оставаться беспредметным.