Не чужие дети (СИ) - Ковалевская Алиса

Стук в дверь раздался как раз вовремя.

– Не знаю насчёт кареты, – Михаил кивнул на мои штаны, – но платья на тебе вчера не было, а с остальным вроде всё в порядке.

Я фыркнула. Надменная сволочь!

– Пей свой кофе, я в душ, – бросила, идя к ванной.

Одеяло поднять и не подумала.

Чувствовала, что он смотрит на меня, и испытывала удовлетворение. Ничего эта ночь не значит? Отлично! Замечательно! Для меня она тоже ничего не значит! Переспали и ладно! Велико дело! Своей этой Юле он, интересно, то же сказал после секса?!

Дикая ревность так и грызла сердце. Только я представила его чопорную холёную помощницу, захотелось зарычать.

У самой ванной я всё-таки не выдержала и посмотрела на Азарова. Но на прежнем месте его не было. Услышала шум из коридорчика. Михаил вошёл в комнату с чашкой.

– Попросил официанта не заходить, – сказал, отпивая кофе. Откровенно прошёлся по мне взглядом. – Отличный вид сзади.

– Спереди не хуже, – процедила я зло и хлопнула дверью.

Вот же гадёныш! Сволочь! Бросила платье на столик и посмотрела в зеркало. На груди красовалось два ярких свежих пятна, ещё одно – на плече. Вот же…. Сволочь!

Есения

Коктейльное платье, чтобы позавтракать, до этого утра я не надевала ни разу. И туфли на шпильках тоже. Ноги ещё гудели с минувшего вечера, но, идя с Михаилом к столику, чувствовала я себя на удивление уверенно.

– Я уже сделал заказ, – сказал он, выдвигая для меня стул.

– А спросить меня, что я хочу, ты не мог? – осведомилась я с раздражением. – Не люблю, когда за меня решают.

– Ты слишком долго была в душе. Пришлось действовать по обстоятельствам. Знал бы, что ты задержишься, составил бы компанию.

Он уселся напротив. Наглый мартовский кот, обожравшийся сметаны, ни дать, ни взять. В роли сметаны, учитывая обстоятельства, выступала я.

– Душ был утром, – напомнила я. – Всё, что у нас было, закончилось с рассветом.

На Михаила сказанное мной не подействовало никак. Готовая к перепалке, я незаметно вдохнула и приказала себе замолчать. В руках у него были все козыри, я нуждалась в его помощи, тогда как всё, что могла дать взамен – предоставить услуги переводчика и сориентировать относительно компании. Проблема заключалась в том, что положение моё было слишком шатким. И единственной гарантией для меня было его слово.

Телефон пикнул одновременно с тем, как к нам подошла официантка. Открыв фотографию, я улыбнулась. Костя и Даша сидели на ней в обнимку и держали в руках плюшевую подушку в виде сердца. Следом прилетело голосовое сообщение. Но только я нажала на воспроизведение и хотела приложить телефон к уху, Михаил без предупреждения забрал его. Я и возразить не успела, как из динамика раздался голосок Даши:

– Еся – это тётя наша,

Тётя Кости, тётя Даши.

– Умная, красивая, – присоединился к ней Костя.

– Тётя Еся, будь самая счастливая!

– Мы по тебе уже соскучились. Это они сами сочинили, – сказала Соня, когда племянники затихли. – Я им почти не помогала. Честное слово.

– Да! – воскликнул Костя. – Мы правда сами. Приезжай уже, тётя Еся.

– Да, тётя Еся, – перебила его Даша. – Мы тебя ждём и хорошо себя ведём. Даже Костя хорошо себя ведёт. А ещё он спал в своей новой пижаме. И я тоже.

Официантка улыбнулась, ставя на стол тарелку с нарезанными фруктами. Вряд ли она поняла хоть слово, но голоса детей здесь, в ресторане, казались особенно живыми. Как тёплые солнечные лучики, проглядывающие сквозь тучи в душный летний день.

Михаил вернул мне телефон.

– На тебя они совсем не похожи.

– Они и не должны быть на меня похожи, – ответила я с досадой. – Тебя родители не учили, что брать без спроса чужие вещи плохо?

– Нет.

– Оно и заметно.

Минувший вечер стал далёким. Словно бы и не было ничего: ни коктейлей со вкусом тропических фруктов, ни пляжа, ни огня. О том, что всё это мне не привиделось, напоминали только следы на коже.

Считаные секунды назад Михаил сидел с самодовольным видом, теперь же лицо его напоминало непроницаемую маску, и что стало этому причиной, понять я не могла. Догадка была только одна.

– Ты не любишь говорить о своих родителях.

– Не люблю, – ответил он сдержанно.

– И почему? Проблема отцов и детей?

Сама не знаю, что изменилось. Та же маска, тот же прямой взгляд. Но мне стало холодно. Чтобы скрыть это, взяла чашку с кофе и поднесла к губам. Михаил поднялся, и я сразу же напряглась. Молча он подошёл ко мне и положил ладони на плечи. Помассировал, разминая крепкими пальцами мышцы, но это не помогло.

Что-то было не так. Двумя пальцами он провёл сверху вниз вдоль шейных позвонков. Наслаждение нахлынуло вместе с желанием. Таким внезапным и острым, какого я никогда не испытывала. Чашка едва не выскользнула из пальцев, и я от греха подальше поставила её на стол.

– Перестань. – Я отстранилась. Посмотрела на Азарова через спинку стула.

Думала, снова увижу огонь в его глазах, но взгляд был непроницаемым.

У меня появилось ощущение, что он элементарно пытается отвлечь меня. Я действительно с трудом вспомнила, о чём мы говорили. Тело предавало, но разум ещё не успел отключиться. Хотелось разгадать Михаила, пробраться в его мысли. Потому что в каждом из наших разговоров я оказывалась слабым звеном. Но он, как и раньше, оставался закрытой книгой.

– Так что не так, Миш? Или твои родители не разделяют твоих взглядов на жизнь? Может, им не нравится, как ты раскидываешь людей? Или ты и с ними…

Я замолчала. Он ничего не сказал и не сделал, но ощущение холода стало таким, что слова превратились в льдинки. Что-то однозначно было не так.

– У меня нет родителей, Сеня, – сказал он сдержанно и жёстко. Каждый слог, каждая буква, словно гвоздь, впечатывающийся в мой мозг. – Я вырос в детском доме. Моя мать написала отказ, как только я родился, на этом мои отношения с ней закончились.

Он вернулся на прежнее место за столом. Уселся и, взяв круассан, стал мазать его маслом. А я сидела как громом поражённая. Он вырос в детском доме?! Вспомнила всё, что знала о Михаиле, все статьи о нём, которые читала, его интервью и вдруг поняла, что в них не было ни строчки о родителях. Словно бы он появился на свет уже подростком.

В висках загудело, голова стремительно разболелась и сразу же прошла.

– Извини, – выдавила я.

Он отломил круассан. Положил в рот и запил кофе.

– За что я должен тебя извинить?

Он положил на мякиш круассана ещё кусочек масла. Взял за хвостик и подал мне всё с тем же непроницаемым видом. Отказаться я не осмелилась. Но только хотела взять круассан, Михаил задержал мою руку в своей. На мгновение дольше, чем требовалось, при этом смотря в глаза уже иначе.

– Не ты писала отказ, Сеня, – сказал он и позволил мне забрать круассан.

– Да… – не выдержала, неловко потупилась.

– Мне не жаль, – продолжил он.

Я снова подняла голову.

– Если бы моя мать не написала отказ, никто не знает, кем бы я был сейчас. Я благодарен этой женщине за то, что у неё хватило здравоумия признаться, что ребёнок ей не нужен. Это избавило нас с ней от многих проблем.

– И от каких проблем? – спросила я с недоумением. – Нет, ладно её, а тебя от каких?!

Всё внутри протестовало. Родить ребёнка и написать отказ… Да у меня в голове это не укладывалось!

– Михаил ответил не сразу. Я ждала ответ до тех пор, пока не почувствовала, что по пальцам что-то течёт. Растаявшее масло.

– Ешь. – Передо мной оказалась пиала с клубничным джемом. – Скоро вылет. Просто макни этот круассан в джем и ешь, Есения.

Я опять не посмела возразить. Сделала, как он сказал, всё ещё чувствуя себя виноватой. В уголках губ Михаила появилась чуть заметная улыбка, направленная вглубь, в прошлое.

– Так от каких проблем всё это избавило тебя? – спросила я снова.

Хотела понять его, как он думает, чувствует.

– Мне не нужно быть благодарным за то, делать чего я не просил. В данном случае, мне не пришлось быть благодарным за то, что она родила меня.