Я тебя верну (СИ) - Вечная Ольга

Внутри звенеть начинает. Они втроем неплохо ладят. Перед глазами краснеет. Неделю назад я и подумать не мог, что у меня есть дочь. Наша с Мариной дочка. Всё это время.

Мирослава меня не знает, более того — боится. Зато не боится вот этого, сидящего сейчас напротив мужика.

Которого Марина, судя по всему, очень любит и которому доверяет. Ребенок это чувствует и к Яшину тянется.

Ко мне — нет. Не заставлять же насильно?

Яшин давным-давно знает Мирославу. Он часть ее жизни.

А я не знаю ничего, кроме того, что она любит крутиться в платье и ходит в садик.

Каждый раз, когда кажется, что у нас с Мариной возможно обычное спокойное общение, она выдает такое, что на части разрывает.

— Уверен, — произношу спокойно. — Мы взрослые цивилизованные люди, при должном старании все получится.

На сотовый падает несколько сообщений, это по работе. Я не спешу читать. Жду реакцию собеседника.

— Мне нужно переварить эту информация, Данил, — наконец произносит Алексей. — На такое я, честно говоря, не подписывался, — добавляет, стреляя в меня воспаленными глазами.

— Понимаю. — Я поднимаюсь с места. Пульс частит. Кажется, в глубине души, где-то внутри-внутри, я не хочу уезжать из Сочи сегодня. Но мало ли чего мы хотим, не так ли? — Переваривай сколько угодно. Для меня самое главное — это спокойствие Мирославы. Марина упомянула, что домой вы возвращаетесь в воскресенье. Если твои планы поменяются, сообщи, я займусь билетами и прочим. Безопасность моей дочери, а значит, и Марины, для меня стоит на первом плане.

Яшин кивает. Протягивает руку, я ее пожимаю. Устраивать истерики, как вчера, он не будет. По крайней мере, я его предупредил, что не нужно. Наверное, он сейчас позвонит отцу.

Мы смотрим друг другу в глаза, а я думаю о Марине Кузнецовой — девчонке, ради которой был готов на всё. И которая в очередной раз поставила меня в патовую ситуацию.

Гашу вспышки внутри. Она выбрала его.

И всё же... о том, что мы взрослые цивилизованные люди, придется напоминать себе почаще.

Глава 21

Марина

Страшное и ужасное со мной однажды уже случилось. Поэтому происходящее сейчас воспринимается фоном.

Слова, вопросы, претензии летят наточенными кинжалами, заостренными иглами, но отскакивают, не причиняя вреда.

Со стороны может показаться, что я безэмоциональная глыба, но на самом деле я представляю, что мы с Мирославой находимся внутри стеклянной колбы. И ничто на свете не может нас задеть или ранить.

Мама с Варварой пребывают в таком сильном шоке, что едва скрывают обиду. Я им лгала, глядя в глаза. Я отдаю себе в этом отчет.

Лёша к новости отнесся достаточно спокойно, я удивилась и поначалу даже обрадовалась! Но потом он попросил время, чтобы остыть. Наш отпуск сорвался. Лёшу можно понять. Ему я тоже лгала. Горько от этого.

В результате я перенервничала и недостаточно хорошо выступила на конференции. Не смогла сосредоточиться: всё время думала, что Мира где-то там на площадке с мамой, и переживала, что та не справится.

Потом мы гуляли с Мирой вдоль морюшка. Кидали камни в воду, ели мороженое. Снова были вдвоем: она и я. Удалось расслабиться и немного побыть собой.

Беспокойство то и дело скреблось внутри, но я не отчаивалась. Старательно игнорировала мысли о будущем, хотя понятия не имела, что нас ждет. Что Данил предпримет? Он был таким холодным и равнодушным, что просчитать его шаги невозможно вовсе!

Мы с дочкой были вдвоем. Я смотрела на дочь, и сердце тарабанило, в носу щипало. Меня изнасиловали, когда я была беременной. После этого было очень страшно вплоть до родов: вдруг Мира могла каким-то образом пострадать от этого?

И теперь Данил всё знает. Вообще всё. Вдруг он решит, что я недостойная мать?

Мне отдали Мирусю сразу же после рождения. Другие мамочки в палате радовались, беспрерывно трещали по телефону с мужьями и родственниками. Я же от эмоций плакала. Обнимала дочку, целовала беспрерывно, вдыхала запах ее кожи, к себе прижимала. И шептала, что очень ее люблю.

Мирослава с первого дня покорила персонал больницы большими синими глазами и темными ресницами, а также повеселила ногтями длиной почти в сантиметр. Я так смеялась, что хоть у кого-то в моей семье завидный маникюр! С тех пор мы были неразлучны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Если Данил попытается ее отнять в качестве мести... я не переживу этого. Кажется, невозможно любить так сильно, как я люблю свою дочь. Невозможно за кого-то бояться так, как я боялась, что навредила ей, сама того не желая. До опустошающей одури, до слепой истерики.

Поэтому ни реакция мамы с сестрой, ни даже пауза с Лёшей — ничто не смогло выбить меня из колеи. Было грустно, но я отстранилась от тяжелых мыслей и устроила ребенку выходной! После чего мы в втроем с мамой поехали в аэропорт и полетели домой.

— Он бы все равно узнал, — произнесла я, когда мы сидели в летящем самолете.

Мира смотрела мультики у меня на руках, я думала о том, что по плану должна была в это время оставить дочку маме и пойти ночевать к Лёше. — Когда-нибудь. И Мира бы узнала. Однажды она начала бы спрашивать об отце, а это значит, что снова пришлось бы лгать. Это сложно. Врать своим детям.

— Лёша больше не писал? — перевела мама тему.

— Нет. Мы... как-то холодно поговорили. Его можно понять, — тут же добавила я.

— Заиметь в родственники Миронова, — протянула мама. — Любой бы напрягся. Ты помнишь ту историю, когда Кулак чуть не поджег парней на заправке?

— Не называй его так. Это прозвище его отца, к Данилу оно не имеет отношения. И да, я заверила Лёшу, что хочу быть только с ним, но решать здесь, конечно, ему, — ответила я резковато. — Он очень сильно ревнует к Данилу. Даже говорить о Миронове ему тяжело. — Устало потерла лицо. — Нам всем нужно время.

— Стоило сказать ему в воскресенье, после отпуска, а не до, — посетовала мама, и я рассмеялась. — Как думаешь, поводы у Лёши есть?

— Ревновать?

— Да.

— К Данилу? — уточнила на всякий случай. — Пф! Нет, разумеется. У нас общий ребенок, но и только. Мама, и впредь, давай больше не будем при Мире обсуждать Данила в таком ключе, называть Кулаком или еще как-то. Мы не знаем и знать не можем, что было на той заправке. Я не верю, что Данил бы просто так, от скуки, решил кого-то облить бензином. Раз угрожал, значит, так было надо. Мира и без того боится.

— Хорошо, — быстро ответила мама. — Может, и к лучшему, что боится? Я тоже боюсь. Все думаю, как был бы хорошо, если бы он ни о чем не узнал.

— Мне не помешает немного поддержки, — напомнила я.

— Мы рядом. — Мама сжала мою руку.

Она имела в виду их с Варей, и я кивнула.

Мы втроем часто делаем вид, что прошлого в станице не было. Как будто те плохие годы кто-то старательно стер ластиком, замазал корректором и сверху нарисовал розовые цветочки и радугу. Но я помню свое детство, скандалы с отчимом, работу до боли в пояснице. Помню, как у меня отбирали деньги. Все помню. И никому до конца не доверяю.

Обнимаю Миру покрепче.

Возможно... Миронов прав. Если со мной что-то случится, теперь Мира не останется одна. Следует думать об этом, задвинув личные обиды подальше.

Выходные проходят как обычно. Мне всегда есть чем заняться. Дома дурдом — дети носятся, мы с Варварой по очереди их развлекаем. Водим на площадки, кормим, играем. В воскресенье вечером я готовлю на неделю вещи в садик: глажу, потом кое-что упаковываю в пакеты, кое-что развешиваю в шкафу. Чтобы утром не терять время на сборы.

От Лёши по-прежнему нет вестей. Я пишу ему:

«Как ты? Я соскучилась».

Он отвечает:

«Хорошо, думаю о тебе всё время. Как дела?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Тоже нормально».

На этом общение обрывается. Хочется поехать к Лёше, поговорить по душам, обнять его. Но я понимаю, что не одна. Ко мне комплектом идет дочь, а к дочери — ее отец, с которым пока ничего непонятно.

На следующий день в десять утра мы с Данилом встречаемся у загса. Я не опаздываю, прибегаю на десять минут раньше, Данил уже ждет. Стоит у дверей, не курит.