Хороший немец - Джозеф Кэнон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет. Он полагает, вы можете мне помочь.
— В чем? — спросил он, открывая бутылку и нюхая.
— Есть работа.
Он посмотрел на Джейка, затем заткнул пробкой и вернул бутылку.
— Скажите ему — нет. Я завязал с этими делами. Даже за бренди.
— Не для Берни. Работа для меня. — Джейк кивнул на бутылку. — В любом случае, она ваша.
— Что еще? Очередной грайфер?
— Нет, американец.
Его щека от неожиданности дернулась, но он постарался скрыть это, подойдя к столу и плеснув себе в стакан бренди «на два пальца».
— Где вы учили немецкий? — спросил он.
— Когда-то жил в Берлине.
— Ага. — Он сделал большой глоток. — И как он вам теперь?
— Я знал Ренату, — сказал Джейк ему в спину, надеясь найти точку соприкосновения.
Гюнтер сделал еще глоток.
— Ее многие знали. Вот в чем проблема.
— Берни говорил мне. Сожалею о вашей жене.
Но Гюнтер сделал вид, что не расслышал, — добровольная глухота. В наступившей неловкой тишине Джейк впервые заметил, что в комнате не было ни фотографий, ни памятных вещей. Все зримые следы были заперты где-то в шкафу или выкинуты после развода.
— Так чего вы хотите?
— Определенную помощь. Берни сказал, что вы были сыщиком.
— В отставке. Америкосы меня уволили. Он вам этого не говорил?
— Говорил. Еще сказал, что вы хороший специалист. Я пытаюсь раскрыть убийство.
— Убийство? — Он фыркнул. — Убийство в Берлине. Мой друг, тут миллионы убитых. Кого волнует еще один?
— Меня.
Гюнтер повернулся и смерил его сверху вниз оценивающим взглядом полицейского. Джейк ничего не сказал. Наконец Гюнтер повернулся обратно к бутылке.
— Выпьете? — спросил он. — Раз уж принесли.
— Нет, слишком рано.
— Тогда кофе? Настоящий, не эрзац. — Ни нотки недовольства; своего рода приглашение остаться.
— А у вас есть?
— Еще один подарок, — сказал он, поднимая стакан. — Одну минутку. — Он направился на кухню, но сделал крюк и выглянул в окошко. — Вы разукомплектовали двигатель? Крышку прерывателя-распределителя сняли?
— Решил рискнуть.
— В Берлине рисковать не следует, — сказал он нравоучительно. — По крайней мере, теперь. — Он покачал головой. — Американцы.
Гюнтер открыл дверь в кухню. Еще ящики, груда консервов, блоки сигарет. Подарки. Он продолжал прихлебывать бренди, но перемещался по небольшому пространству, не теряя деловитой сноровки, — один их тех пьяниц, на которых алкоголь, казалось бы, не действует, пока они окончательно не отрубятся на ночь. Джейк подошел к полкам. Ряды вестернов. Карл Май, немецкий Зейн Грей.[43] Перестрелки в Юме. Шерифы и отряды полицейских, пробирающиеся сквозь заросли полыни. Неожиданный порок на краю Кройцберга.
— А где вы достали карту? — спросил Джейк. Весь город был утыкан булавками.
— В своей конторе. Опасно было оставлять ее на Алексе[44] во время бомбардировок. Теперь мне нравится иногда смотреть на нее. Заставляет думать, что Берлин еще на месте. Все улицы. — Он вошел в комнату, неся две чашки. — Полицейскому важно знать, где находишься. Координаты очень важны. — Он протянул чашку Джейку. — Где произошло ваше убийство?
— В Потсдаме, — сказал Джейк, невольно взглянув на карту, как будто из голубой ряби озера в нижнем левом углу могло выплыть тело.
— В Потсдаме? Американец? — Он проследил за взглядом Джейка, обращенным на карту. — Участник конференции?
— Нет. У него было десять тысяч долларов, — сказал Джейк, бросая наживку.
Гюнтер посмотрел на него, затем пригласил сесть к столу.
— Садитесь. — Сам опустился в кресло, убрав книгу. — Рассказывайте.
Рассказ занял десять минут. Говорить было особо не о чем, а лицо Гюнтера не побуждало к спекуляциям. Он снял очки. Глаза сузились до щелок, он слушал, не кивая, а единственный признак жизни — беспрестанное перемещение руки от чашки с кофе к стакану с бренди.
— Когда Берни даст ответ, я буду знать больше, — закончил Джейк.
Гюнтер сжал переносицу и задумчиво потер ее, затем снова надел очки.
— Что вы будете знать? — спросил он наконец.
— Кто он был, чем занимался.
— Думаете, вам это поможет, — сказал Гюнтер. — Кто.
— А вам — нет?
— Как правило — да, — ответил он, делая глоток. — Если б это было прежде. А теперь? Позвольте кое-что пояснить вам. Я сохранил карту. — Он кивнул на стену. — Но все остальное пропало. Досье с отпечатками пальцев. Досье с фотографиями преступников. Общие досье. Мы больше не знаем, кто есть кто в Берлине. Журналов регистрации прописки нет. Утеряны. Если что-то украдено, в ломбарде не проверишь, как обычно делалось. Этих вещей нет. Если вещь продана военному, он отсылает ее домой. Никаких следов. Сейчас ни один полицейский не раскроет преступления. Даже отставной.
— Это не немецкое преступление.
— Тогда зачем вы пришли ко мне?
— Потому что вы знаете черный рынок.
— Вы так полагаете?
— У вас куча подарков.
— Да, вот такой я богатый, — сказал он, обводя рукой комнату. — Банки тушенки. Сокровище.
— Вы знаете, как он функционирует, иначе вам нечего было бы есть. Вы знаете, как функционирует Берлин.
— Как функционирует Берлин, — ворчливо повторил Гюнтер.
— Даже сейчас. Немцы держат рынок. Возможно, те же, что и прежде. Вы должны знать их. Кого из них знал Талли? Он не с кондачка работал. Он не был в Берлине, он в Берлин приехал.
Гюнтер медленно достал сигарету и, не отрывая глаз от Джейка, прикурил.
— Хорошо. Это первый момент. Вы его определили. Что еще?
Сыщик экзаменовал практиканта. Джейк наклонился вперед.
— Главный вопрос — деньги. Их слишком много.
Гюнтер покачал головой:
— Нет, главное не в этом. Главное в том, что они были при нем.
— Не понял.
— Герр Гейсмар. Человек что-то продает. Покупатель его пристреливает. Разве он не заберет деньги обратно? Зачем ему их оставлять?
Джейк в замешательстве откинулся на спинку стула. Очевидный момент, который упустили все, кроме алкаша-полицейского, соображающего даже в состоянии подпития.
— И что это значит?
— То, что покупатель и убийца не обязательно одно и то же лицо. На самом деле — разные. Как могло так получиться? Вы не того ищете.
Джейк встал и подошел к карте.
— Один ведет к другому. Должен привести. Деньги-то остаются.
— Да, деньги, — сказал Гюнтер, наблюдая за ним. — Это интересно вам. А меня интересует другое. Где.
— В Потсдаме, — сказал тупо Джейк, глядя на карту.
— В Потсдаме, — повторил Гюнтер. — Перекрытом русскими. Туда никто не мог проникнуть несколько дней. Даже те, кого, как вы полагаете, я знаю. — Он сделал еще глоток. — Для них это действительно проблема. Торговый день потерян — серьезные убытки. Но они не могут туда проникнуть. А ваш военный смог. Как так?
— Может, у него было приглашение.
Гюнтер кивнул.
— Точка прибытия. А для вас — тупик. Русский? Дети с оружием. Они стреляют без повода. Вы его никогда не найдете.
— Черный рынок не работает по секторам. Он по всему городу. Денег много — даже для русского — кто-нибудь должен знать хоть что-нибудь. Люди болтают. — Джейк вернулся к стулу и снова подался вперед. — Вам они должны сказать. Они знают вас.
Гюнтер поднял голову.
— Я заплачу, — сказал Джейк.
— Я не информатор.
— Нет. Полицейский.
— В отставке, — сказал Гюнтер мрачно. — На пенсии. — Он отсалютовал стаканом ящикам.
— И сколько, думаете, это будет продолжаться? Когда-нибудь этим займется военная полиция. Убит американец — им придется принять меры. Навести порядок. Хотя бы на время. А вы бы получили небольшую страховку.
— От американцев, — невозмутимо сказал Гюнтер. — Чтобы найти того, кого они не хотят найти.
— Захотят. Вынуждены будут. Если поднять шум. — Он помолчал, наблюдая за глазами Гюнтера. — Никогда не знаешь, когда тебе выпадет счастливый шанс.
— А генератор шума вы, насколько я понимаю. — Гюнтер отвел взгляд и снова занялся стаканами. — А что я с этого буду иметь? За свои услуги. Свой персилшайн.
— «Персил»? — переспросил Джейк растерянно, пытаясь перевести. — Как моющее средство?
— «Персил» все отмоет чисто, — сказал Гюнтер, протирая очки кардиганом. — Помните рекламу? Персилшайн тоже все отмоет, даже грехи. Американец подписывает сертификат и… — Он щелкнул пальцами. — …личное дело чистое. Никакого нацистского прошлого. Возвращайся на работу.
— Не в моей компетенции, — сказал Джейк и запнулся. — Правда, я могу поговорить с Берни.
— Герр Гейсмар, я же шучу. Он меня не отперсилит. Я был в партии. И он знает об этом. А сейчас я — в бизнесе. Мои руки… — Он замолчал и посмотрел на них. — Как бы там ни было, возвращаться к работе я не хочу. Здесь все кончено. Когда вы уйдете, придут русские. И даже персилшайн не заставит меня пахать на них.