Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые - Вячеслав Пальман

Зина сидела, слушала, поглаживала листья зелени у ног своих, и что-то безмятежно спокойное, тихое и благодатное коснулось ее сердца, и она заплакала. Встала, оглядела дальние, за полем, сопки, гордый Морджот и встряхнула головой. Подходила к кладке, нарочно громко стукнула ведром по ведру. Пение прекратилось, в открытом проёме показалось белобородое лицо, глаза Дениса Ивановича загорелись приветным огоньком.

— Добро пожаловать, дочь моя светлая!

Денис Иванович знал от самой Зимы, что была она партийная, что и муж ее — вечная ему память!..

— Имя его, имя како?

— Илья Петрович, — ответила она, почему-то заробев.

— Помяну его, мученика, за упокой души. Не возропщешь?

— Да, за упокой. Спасибо, Денис Иванович. Спасибо.

— И тебя помяну, Зинаида, во здравие. Вот и работу ты мне доставила. У, каки худые ведерки! Приходи завтра, днища новые соделаю.

Уже с порога она сказала:

— Вы поосторожней, далеко слышно. Вдруг кто чужой…

— Бог милостив. Привык так-то, работаю и пою, на душе покойней. Кому помеха?

— А все-таки. Разные люди ходят…

Морозову об отце Денисе рассказал Орочко. Сергей ходил в мастерскую, сидели они на бережке, откуда хорошо видно вокруг, вели неторопливую беседу, у Морозова с детства еще остались в памяти и рождественские ночные походы «Христа славить», и посещение собора, староста которого был их соседом, по этой причине Сергей знал архиерея Симеона, приезжавшего в гости к старосте. Оба они погибли насильственной смертью, а собор взорвали. Денис Иванович слушал, осенял себя крестным знамением, а голубые глаза его блестели от стариковских слез.

Осенью Морозов спросил:

— Зима близко. Отец Денис, пожалуй, уйдет в лагерь, холодно здесь.

— Что это ему в лагерь? Мы поможем, утеплим хибару, пусть живет.

Лишь однажды, возвращаясь пешком с поля вдоль речушки, Сергей услышал пение в два голоса. В мастерской пели слаженно, молитвенно. Он не заглянул, чтобы не помешать, прошел в конторку, что-то там сделал, в окно увидел Орочко, вышел и сказал:

— Александр Алексеевич, вы с отцом Денисом неосторожны.

— Что такое? — Орочко испуганно смотрел на друга.

— Шел тем берегом, а вы во весь голос… А если кто другой услышит? Здесь сам воздух пропитан подлостью.

— Да, увлеклись. Праздник сегодня. Вознесение.

— Ты предупреди отца Дениса. Да и сам…

2

Зима уходила лениво, была ветреной и злой. По ночам в трубе люто завывало. Агробаза дымилась только четырьмя теплицами. Хорошев и Морозов чуть не каждый день ездили по приискам, договаривались брать навоз, обещали и даже сами возили квашеную капусту в бочках, от этой «меновой торговли» зависел будущий урожай. Навоз забирали подчистую, благо на всех приисках были лошади. От собственных подсобных хозяйств начальники постепенно отказывались: хлопот у них и с золотом было предостаточно. Лагеря сидели на штрафном пайке, заключенные все более умирали, а подвоза свежей рабочей силы с «материка» в эту зиму не было, лагерей и по пути сюда на долгой дороге через Сибирь хватало. На фронте трудно понять, что происходит. Украина, Кубань и Дон у фашистов, от Москвы немцев отогнали, но недалеко. Шли самые трагические месяцы войны, теперь никто не повторял бодрых слов «о победе скорой и легкой», даже невероятное обращение Сталина к народу со словами «братья и сестры» не вызывало вдохновения. Ведь едва ли не у каждой третьей семьи братья и сестры в те года заполняли лагерные бараки на северах, землянки в продуваемом Казахстане и тюрьмы чуть ли не в каждом городе. И на фронтах гибли несчетно.

После отъезда на запад лучших дальневосточных армий все тихоокеанское побережье страны казалось японским военным довольно легкой добычей. А Колыма с ее более чем полумиллионным населением сама собой могла остаться у захватчиков. Кто сумеет сдержать здесь до зубов вооруженного агрессора? Уж не вохровцы ли?.. Только оглядка на американскую мощь как-то охлаждала опаснейшее стремление союзников Германии.

На Охотское побережье, а потом и на материковую Колыму пришла весна. Она была ленивая, туманная и, кажется, больная. Охотское море никак не могло осилить толстые торосистые льды, это произошло только в июне месяце.

Первый теплоход встречали в бухте Нагаева с флагами и криками «ура!». Как спасение.

Но на теплоходе не было ни хлеба, ни сахара, ни мясных туш. Он привез аммонал, без которого нельзя взять из мерзлых грунтов драгоценный металл. И второй теплоход прибыл с взрывчаткой и машинами, лишь в третьем, в начале июля, оказались мука и продукты. Лагерную пайку немного увеличили, но в совхозах еще весной подгребли последние остатки капусты, в горных управлениях по-прежнему кормили заключенных только перловкой. На радость разгулявшейся цинге. Теперь при входе в пищеблок каждого заключенного заставляли пить отменно-тошнотворную коричневую настойку из хвои стланика. Считалось, что это лекарство помогает от цинги. Увы, у большинства заключенных цинга была необратимой. Шатались в белых деснах зубы, выпадали почти безболезненно. Те из «доходяг», что попадали в совхоз на прополку, жевали все зеленые растения подряд: осот, лебеду, свекольный лист, пырей, хвощи…

Морозов все больше времени проводил в теплицах, чаще с Хо-рошевым, присматривался, расспрашивал его, старался глубже познать это сложное хозяйство, которое знал недостаточно, — хозяйство сильно постаревшее, с просевшими боровами и дымящими трубами, тусклыми стеклами и завалами кирпичей под стеллажами. Все здесь требовало капитального ремонта.

— У Кораблина давно лежит докладная записка на эту тему, — говорил Хорошев. — Хода моей бумаге так и не дали. Нет стекла, нет досок, всего на свете нет.

— А если заговорить о новом блоке? Поле у нас прибавилось, рассады требуется все больше.

Хорошев вздохнул. Не о том у него дума. Он ждал ответа из Дукчи, хотел уехать. Новый блок пусть строится без него. Он достаточно поработал здесь.

Морозова вызвали в управление. Кораблин протянул ему бумагу.

— По вашей части.

Сергей Иванович прочитал и вспыхнул. Колымская опытная станция приглашала агронома Морозова на семинар.

— Вас так волнует это совещание? — спросил Кораблин.

— Обмен опытом, встреча с коллегами, это всегда полезно.

— Ну что же, поезжайте. Пяти дней, думаю, достаточно?

…Сергей стоял в кузове попутного грузовика и улыбался. Теплый воздух хлестал его по разгоряченному лицу. Без остановки проехали Ягодный, а ближе к вечеру, соскочив с машины, он уже «голосовал» на эльгенском повороте, пока не нашелся добрый водитель и не притормозил.