Вредность не порок - Лариса Ильина

— Здравствуй еще раз, — раздраженно бросил он, становясь между столиком и незваным гостем. — Чего тебе?

Сеня тяжко вздохнул, пытаясь молча сдвинуть Ефима в сторону, но это, скажу я вам, сделать не так-то просто.

Ефим убрал его руки и еще раз спросил:

— Тебе чего?

Не скажу, чтобы он пытался вести с ним светскую беседу, но и никаких особо агрессивных действий тоже не предпринимал. Этому я обрадовалась, потому что зал небольшой, если они начнут здесь руками размахивать, не дай бог, меня заденут. К тому же с Сеней еще двое, и сейчас они со все возрастающим интересом наблюдают за этой толкотней. Наконец Семен вполне членораздельно сказал:

— Я просто хочу к вам присесть…

— Моя девушка не хочет, чтобы к нам кто-нибудь присаживался, — весьма доходчиво объяснил Ефим, а меня словно горячей волной окатило. Как он сказал?

«Моя девушка»? Здорово звучит, просто прекрасно. Каждому сразу стало понятно: я — девушка Ефима, а не кто-нибудь.

На моем лице, видимо, что-то отразилось, потому что Сеня, глянув на меня, принял это на свой счет. Из красного лицо его сделалось багровым, набычившись, он прорычал:

— Правильно сказал Гордей, эта сука…

Ефим, не дав ему обнародовать цитату какого-то неизвестного Гордея, вдруг хватанул Сеню за грудки и тряханул так, что тот захрипел. Его дружки вскочили с места, как, впрочем, и большая часть посетителей. Я вцепилась обеими руками в сумочку, ни секунды не сомневаясь, что здесь сейчас произойдет потасовка, однако они бросились к Сене, в два голоса призывая Ефима успокоиться и не шуметь. С трудом вырвав Сеню из рук разъяренного оппонента, они потащили его вон, а Ефим злобно клацал им вслед челюстью и явно хотел сказать что-то непечатное. Матрешка понуро поплелась вслед за мужиками, бросая тоскливые взгляды на недоеденный ужин.

Я в это время сидела за столиком девочкой-ромашкой, хлопала ресницами, демонстрируя быстро проходящий испуг и восхищение действиями моего защитника.

— Испугалась? — Ефим сел рядом, я хотела сказать правду, но быстро передумала и утвердительно кивнула.

— Эх, ты! — он усмехнулся, обнял меня за плечи и поцеловал в висок. — Я же сказал, что со мной тебе бояться нечего…

Граждане, может, я сплю?

«Неужели это все правда? — Я машинально гоняла по бокалу соломинкой оливку и искоса поглядывала на Ефима. — Он слишком хорош для меня.., слишком хорош… Ерунда собачья, он и мизинца моего не стоит. Так не бывает… Господи, до чего он хорош! Блондин… Всегда терпеть не могла блондинов. Пожалуй, я и сейчас их терпеть не могу. Кролики безглазые. Все, кроме одного…»

Все это вертелось в моей головушке стремительным пестрым клубком, не имеющим ни конца ни начала. Одновременно я слушала Ефима, который рассказывал какую-то историю из далекого пионерского детства, укрепляющую меня во мнении, что пай-мальчиком он сроду не был. Хотя он мог рассказывать что угодно, даже как он совершал беспосадочный перелет Москва — Сатурн, я все равно бы слушала. Легкий ужин, расслабляющая музыка и пара бокалов мартини внесли свою лепту в происходящее. Пронзительные синие глаза то обжигали, заставляя пылать мои щеки, то уплывали, растворяясь в покачивающейся голубоватой дымке, дразнили и смеялись, красиво очерченные чувственные губы улыбались, голос глухо манил, а я задыхалась и была счастлива.

— Ефим! Здорово!

Я подпрыгнула на стуле и испуганно огляделась. Это еще кто? Наконец в полумраке бара я разглядела парня, склонившегося к нашему столику. Да это Коля!

— Здорово! — отозвался Ефим, хлопнув его по плечу, и предложил:

— Присаживайся!

— Ты извини, Ефим, — тут Коля глянул на меня, и его физиономия приобрела оттенок легкой грусти, — я за тобой… Срочно…

Мы втроем переглянулись и поджали губы. Ефим глубоко вздохнул. Пришелец ответил еще более глубоким вздохом, и я поняла, что расстаться все же придется.

В тот момент это показалось мне просто ужасным. Я не хочу. Анастасия, ты дура, смотри рыдать не начни. Вот забавно будет выглядеть. Меня немного утешил явно расстроенный вид Ефима, похоже, ему тоже не хочется расставаться. Ведь мы могли бы еще погулять по берегу, дойти до… Черт, да ведь не умираешь ты, возьми себя в руки!

— Мы завтра встретимся, ладно?

Я кивнула:

— Угу!

После этого Ефим оживился, повернувшись к Коле, выразительно глянул на него, и тот живо сообразил:

— Ну я на улице подожду. Покурю…

Он исчез, а Ефим взял меня за руку и потянул к себе.

Я послушно подалась, словно беспозвоночное, и, почувствовав его губы, закрыла глаза.

— Пойдем!

Мы направились к выходу, я вспомнила:

— А цветы?!

Ефим кивнул и через минуту вернулся с букетом.

Я крепко прижала розы к себе, несмотря на то, что они весьма сильно кололись. Николай терпеливо ждал внизу у ступенек.

— Настенька, я тебя проводить не могу… Прости меня, ладно? — Ефим заглянул мне в глаза, и я, конечно, кивнула. — Ну до завтра!

Махнув на прощание, они быстро направились в сторону магазина «Продукты». В свете неярких фонарей я увидела на краю площади огромный черный джип.

Хлопнули дверцы, и через мгновение машина исчезла за углом.

Добравшись до дома, я захлопнула за собой калитку и, привалившись к ней спиной, закрыла глаза.

— Вон она, явилась! — раздался с веранды недовольный бабкин голос, и мое прекрасное настроение как ветром сдуло.

Надоели они мне, видеть их больше не могу.

— Явилась? — прошипела бабка, сверкнув глазами на букет. — Нашлялась?

Я подобралась и радостно сообщила:

— Ага! А вам какое дело?

Бабка взвилась:

— Как какое?! Ты тут живешь али нет? Перед людями только позоришь! Какая ты учительница после всего?

Срам!..

— В чем срам? Чего ерунду мелете? Я что, дитя малое?

Поздновато меня учить, вам так не кажется?

— Учить ее поздновато, гляньте, люди добрые! Она у нас сама учительница! Кого хошь научит! Чему ты научишь? Как дома не ночевать да вино лакать? Молодая девка, а никакого стыда нет…

Что и говорить, сцепились мы с бабкой не на шутку.

Права она или нет, сейчас не имело никакого значения.

Я прекрасно знала: стоит ей уступить один раз, и она всю плешь тебе проест со своими доисторическими нравоучениями. Можно, конечно, плюнуть на них и уехать в город. Но сбегать не в моих принципах. К тому же Ефим здесь, а не в городе, поэтому делать мне там нечего. И что это бабка так взъелась? Аж позеленела вся. Что особенного произошло? Всякое бывает в жизни, зачем же так волноваться?

— Хватит орать! — гаркнула я в конце концов. — Я вам не внучка, чтобы всякие бредни выслушивать! За проживание исправно плачу, не нравлюсь — завтра же съеду, Контраковы тоже вон дачу сдают…

После этого бабка вдруг побледнела и схватилась за сердце. Ой, не перестаралась ли я? Я ей, конечно, не родня, но знаю, что она ко мне здорово привязалась и, несмотря на показную суровость, за меня переживает. Но только лишь у меня мелькнула тень мысли о том, что, пожалуй, надо немного сбавить обороты, бабка развернулась и выдохнула:

— Чтоб завтра ноги твоей здесь…

Я опешила и открыла рот. Этого я никак не ожидала.

Степанида тем временем развернулась и ушла к себе, громко хлопнув на прощание дверью.

Ситуация, однако. Все так быстро перевернулось с ног на голову, что я даже растерялась. Ведь, в общем-то, я говорила не серьезно, так, в запале. Мы частенько с бабкой переругивались, она это дело уважала, размяться для разрядки, но так мы с ней никогда не ссорились. И никогда такой злющей я ее не видела. Я села на лавку и подперла кулаком подбородок. Может, что-то случилось, чего я не знаю? Следя за беспрерывно мельтешащим маятником треклятых ходиков, я растерянно барабанила по столу пальцами. Может, пойти к ней, спросить, в чем дело? Нет, я не могу. Это ведь она на меня набросилась, как с цепи сорвалась. Так, а где Стас?

Не успела я о нем подумать, как он возник передо мной, и вид имел такой, словно я только что кого-то убила.

— Ты озверела, что ли? — Он сел напротив и сцепил перед собой пальцы. — Что с тобой?

«Так, — сообразила я, неожиданно разозлившись, — этот игрок не из нашей команды…»

— В чем, собственно, дело?

— Настя… За что ты на нее наорала?

— За что? За то, что лезет куда не надо!.

— Она за тебя переживает…

— Она не за меня переживает. Она переживает за то, что люди скажут. Как же, у Степаниды Михайловны такая жиличка, такая жиличка! Вы слыхали? Она домой после «Спокойной ночи, малышня!» не пришла! Представляете, какая развратная особа?

Я вытаращила глаза и затрясла головой, изображая всю глубину ужаса, охватившего ближайших соседей.

Стас сжал губы, и по его скулам заходили желваки.

— Я вижу, что еще кое-кого мое поведение не устраивает. Стас, дорогой, ну хоть ты объясни мне, как быть?

Что теперь — закопаться, в землю лечь? Можете вы наконец понять, что я не маленькая уже? Я не ребенок, Стас. Все делают, что хотят, и все из лучших побуждений, а ты слова сказать не можешь, сразу обиды! Что, не так?