Грусть улыбается искренне - Александра Яки

— Я вот подумала, — начала наконец девушка, прервав задумчивую паузу. — Мы, может, вообще единственные во всём мире сейчас, кто видел такое. Дождь-то обложной, и вдруг луна.

— Да, круто. Как в сказке, — согласился Виктор, кивая. Он осторожно дотянулся до старого стола без ножки и подтянул его к себе. — Ладно. Возьми-ка с другого края. Сделаем крышу из него.

Погрузившись в работу, парень, кое-как оперев стол о гору хлама, обошёл его с другой стороны.

— Что это за штора тут? — он вытащил помятую длинную тряпку не пойми какого цвета. В темноте было вообще сложно распознать, на что она больше похожа: на скатерть или на рваньё для мытья полов.

— Это клеёнка, — заключила Инга, принимая находку из Витькиных рук. — Банная.

— Ну что ж. Не царские, конечно, ткани. Но и то хлеб, — мирясь с несправедливостями жизни, сказал Витёк и положил клеёнку на стол так, чтоб края её свисали почти до самого низа. — А теперь добро пожаловать в шалаш. Та-дам! — он сделал рукой выразительный жест. Сложно было понять, как эта мусорно-дряхлая конструкция держалась сверху на поломанных каталках, опертая только о кучу хлама. Малейшая неосторожность — и всё это могло повалиться на пол с диким грохотом. Тогда уж, можно не сомневаться, сюда сбежалось бы полбольницы, и Тим-Тим из дома в придачу. Уж он-то, почуяв баловство и дуракаваляние, забыл бы и о сне, и о хлебе насущном, дай только почитать незадачливым пациентам морали.

Но Инга с Витей не в заоблачной стране выросли, где правила и инструкции чётко соблюдаются и делается всё идеально, на века. Они-то знают, что горка на детской площадке вполне может быть не зацементирована, а люк без крышки посреди многолюдной улицы зиять дырой. Самолёты взлетают без части деталей, цемент затвердевает (вот только надолго ли?), несмотря на то что подмешали в него чёрт-те чего.

Делать что-либо правильно, идеально, точно — что это вообще за слова такие? Чужие, непонятные. Наши слова — сойдёт, та-а-а, покатит и, конечно же, знаменитое авось пронесёт.

Ребята влезли под стол, поджав колени. Сверху, как одеялами, накрылись своими куртками. Сооружение покачнулось, но устояло. Столик, хоть и старенький, оказался всё же прочным. Авось сработал.

— А мы маленькими когда были, тоже такие халабуды строили и играли, как будто мы ушли из дому в лес и теперь вынуждены жить отшельниками, — рассказал Витька, ёжась. Холодно не было, но ему не давали покоя подмокшие волосы.

— А мы играли, будто путешествуем вокруг света, а шалашик — это дом на колёсах, — Инга тоже припомнила кое-что из страничек детства.

— А мы, а мы ещё на деревьях пытались что-то строить. Мне как-то отец с работы длинную верёвку принёс, мы ею потом доски для домика скрепляли!

Ливень перестал тарабанить в окно, долетало лишь его монотонное шуршание с улицы.

— А у нас, когда снежище выпадал, мы ходы в нём рыли. Мальчишки в войнушки играли, а мы… даже не помню, мышками, по-моему, были, — улыбнулась девушка.

— Это ж в Североморске ещё, да? А то у нас снег — редкий гость. А если и заглянет, то разве что червяк там вырыть ход сможет. Вот только и червяки зимой спят, — вздохнул Витя, поправив съехавшую клеёнку, которая закрыла ему вид на окно. — А как сюда приехала, во что играла? Летом в лужах возилась?

— Нет, не возилась, — она отвела взгляд.

— Ну а водяными пистолетиками играла?

— Нет.

— Нет?! Ну а… А, а персики из чужого сада таскала?

— Да ничего не таскала, ни во что не играла, — ответила девушка как-то отрывисто, даже резко немного, и замолчала.

Витька, приподняв одну бровь, только хмыкнул.

— Ты чё?

— Да ничего я, нормально, прости, — поспешно извинилась Инга. Признаться, с этой стыдливостью в глазах впечатление она производила жалкое.

— Да ладно, — почесал за ухом Виктор. — Скучаешь, что ли, по северу?

— Когда я приехала сюда, жизнь поменялась. Там остались друзья. Там осталось всё, что я любила. Не хочу сказать, что здесь мне не нравится, — объяснила она, — но есть ещё и такое слово, как родина. Я, конечно, понимаю, Родина у нас большая… Не дом и не улица, — девчонка на секунду запнулась, слабо улыбнувшись. — И необязательно жить там, где родился, но если ты мало-мальски любил это место, то домой тянет и надо возвращаться. Пусть на недельку, пусть только погостить. Этого хватит, ведь родные места заряжают энергией надолго. А в Североморске я уже семь лет не была.

— А почему с мамой не съездите? Что, там друзей нет, пожить не у кого?

— Есть. Друзья есть, а вот денег нет. Билет как две маминых получки стоит.

— Деньги — вечная беда, — Витя с печалью во взгляде развёл руками, чуть не завалив халабуду.

— А я-то думала, дураки и дороги.

— Да не только. У нас бед по пальцам не пересчитать! — скептически ответил Витька. — Ты зря, по-моему, так близко к сердцу это принимаешь. Стоит ли так скучать? Будь проще, как я. Мир — большая деревня. Мало ли кто где родился! Прошлое — оно на то и прошлое, что уже где-то там, далеко. Бай-бай. Меня вот тётя в Штаты зовёт. Не куда-нибудь, в Сан-Франциско. Там знаешь, какая красотень! Можно подрабатывать, разнося пиццу, и бабла немерено заработать. Не думаю, что поживи я там, захочется вернуться в этот Говногонск. По чем скучать тут? По дуракам? По дорогам?

— По друзьям, — моментально нашла девушка, что ответить.

Виктор на секунду замолчал. «Друзья» звучало достаточно убедительно, и он скинул с лица спесь. Но через пару мгновений сориентировался и махнул рукой.

— Они ко мне подтянутся.

— Все не подтянутся. Может, только самые близкие. Остальные останутся здесь. Ты даже не представляешь, сколько важных мелочей в одночасье исчезнет вместе с твоим отъездом. Сможешь ли ты жить там привычной жизнью? Ты? Нет. Будешь вспоминать мелкие, незначительные, самые обыкновенные детали, самые скучные дни из школьных будней и поймёшь, что это-то и было счастьем. Быть дома, где тепло.

— Думаю, в Сан-Франциско не холодно, — язвительно пропел мальчишка. — И тебе абсолютно нечего тосковать! Разве дел нет? Школа, вступительные… И вообще, вылечиться сначала надо, а потом на север лыжи навострять.

— Остроумный ты мой, — Инга плотнее накрылась курткой. — Ты бы тоже сначала вылечился и школу хоть на тройки окончил, а после только глядел за океан. Уехать всегда успеется, было бы желание. Но уехать туда, где хорошо, на готовенькое — дело нехитрое. А вот сделать что-то для Говногонска, как ты выразился, сложнее в миллион раз. Лёгкие пути ищешь?

— Ой, та ну тебя с твоими нравоучениями, — взгляд парня от очередной морали потух, как уличные фонари перед рассветом.

— Совсем не нравоучения это, — спокойно проговорила Инга. — Говорю тебе, как есть, чтобы ты подумал хоть. Зря, что ли, судьба распорядилась так, что ты здесь родился? Там ты не сможешь ни радость испытывать в полной мере, ни тосковать как следует. Всё будет иначе, но не так, как требует твоя душа.

— Это ещё почему? — возмутился Витька, сдвинув брови.

— Потому, — прошептала девушка и мягко улыбнулась, взяв его за руку. — Пора по палатам, час ночи… Опять сверкает, гроза с новыми силам возвращается. Того и гляди громыхнёт, и Золушкин проснётся. Пойдём. Не забудь завтра ключи уборщице вернуть. И… И спокойной ночи, — она вылезла из шалаша и тихо, как пантера, спустилась на пол.

— Э-э! Подожди, мы не договорили. Что значит, я там не смогу жить нормально?! — спохватился сбитый с толку Витька, поспешно слезая со старой ржавой каталки. — Я космополитичный. Прижиться на новом месте — это не проблема для меня. Что такого моя душа там требует особенного? А?

— Спокойной ночи, — ещё раз отчётливо повторила девушка, подмигнув. Виктор обречённо вздохнул и, тихо возмущаясь себе под нос, побрёл следом за ней к двери.

Коридор мирно спал, убаюканный песнями грозовой ночи.

Виктор под утро плохо соображал. Сквозь шуршание дождя он в полудрёме распознал скрип открывающейся двери.

— Витька, разбойник ты такой! Вставай давай! К тебе дружки пришли, — сказал кто-то. Открыв один глаз, парень разглядел силуэт уборщицы.

— Ну и? — проскрипел он еле слышно.

— Они же своими воплями сейчас всех разбудят. Станислав Юрьевич ещё спит, а они заявились и кричат, что не уйдут, пока тебя не увидят. Бандюганы!

Парень попытался протереть глаза, но остатки сна с тяжёлых век уходить не торопились. За пределами одеяла и нагретой за ночь постельки ощущались пришедшие с дождями сырость и холод. Теперь в сером мрачном свете из окна потолок показался Витьке вдвое выше и мощнее. Люстра со старым пыльным плафоном болталась на нём ненужным маленьким довеском. На зеленоватых стенах, особенно возле окна, обозначились грязные подтеки.

Набравшись мужества, Виктор выскочил из-под одеяла и хотел было подбежать к батарее отопления, но, увы, его порыв опередила техничка.