Игольное ушко - Кен Фоллетт

Только в половине двенадцатого он наткнулся наконец на первые признаки присутствия военных – и признаки эти выглядели довольно-таки странно.

Снова показалась полная луна, и примерно в четверти мили перед собой он разглядел несколько рядов одноэтажных строений, в которых по четкости планировки безошибочно угадывались казармы. Он мгновенно залег, но уже в следующую секунду ощутил сомнения в реальности увиденного, поскольку не заметил ни огонька и не услышал ни звука.

Так он пролежал минут десять, надеясь, что объяснение этой странности появится само собой, но ничего не произошло, если не считать того, что из норы поблизости показался барсук, заметил человека и тут же исчез.

Фабер пополз вперед.

Оказавшись совсем рядом, он понял, что казармы не только необитаемы, но даже не достроены до конца. Большая их часть состояла из одних только крыш, державшихся на подпорках по углам.

Его продвижение остановил внезапный звук: громкий мужской смех. Фабер затих и продолжил наблюдение. Вспыхнула и погасла спичка, после чего в темноте остались светиться две красные точки в одной из недостроенных казарм – охранники закурили.

Фабер проверил стилет в рукаве и пополз дальше к краю военного городка, но так, чтобы удалиться от места, где расположились дежурные.

Теперь он ясно видел: у недостроенных казарм отсутствовали не только полы, но даже фундаменты. И никакой строительной техники рядом – ни тачек, ни бетономешалок, ни лопат, ни груд кирпичей. От лагеря в поле вела проселочная дорога, но она так заросла травой, что стало очевидно – ею не пользовались очень давно. Складывалось впечатление, будто кто-то решил дислоцировать в этом месте по меньшей мере десять тысяч солдат, но передумал, едва начав строительство. Однако было здесь нечто не вписывавшееся в столь простое объяснение.

Фабер распрямился и бесшумно пошел вперед, постоянно вслушиваясь – не вздумается ли охране совершить еще один обход. В самом центре лагеря стояло несколько военных грузовиков. Это были старые и насквозь проржавевшие машины. Кроме того, их основательно «раздели». Ни у одного из грузовиков не было двигателя, отсутствовала также и вся начинка кабин. Но если это списанная техника, почему не сдали кузова на металлолом?

Еще он обратил внимание на то, что все казармы, имевшие хотя бы одну стену, располагались по внешнему периметру лагеря стенами наружу. В целом все это напоминало не стройплощадку, а декорации для киносъемок.

Фабер решил, что узнал об этом месте достаточно. Он дошел до восточной оконечности лагеря, опустился на четвереньки и прополз до ближайшей живой изгороди, где его уже не могли заметить. Пройдя затем еще с четверть мили в обход вершины холма, он обернулся. И перед ним опять открылся вид на вполне правдоподобный военный городок.

Понимание смысла увиденного начало складываться у него в голове. Оставалось дать этой мысли время оформиться окончательно.

Окружавшая его местность представляла собой преимущественно равнину, лишь местами образуя неглубокие впадины или пологие холмы. То и дело встречались заросли деревьев и болотных кустарников, которыми Фабер пользовался для скрытности передвижения. Только однажды ему пришлось обойти небольшое озерцо, гладкая поверхность которого сверкала под луной зеркальным серебром. Услышав уханье филина, он повернулся на звук, но увидел в отдалении лишь какой-то полуразрушенный амбар.

Еще через пять миль перед ним открылся вид на аэродром.

Казалось, на нем базировалось самолетов больше, чем числилось во всех королевских военно-воздушных силах. Здесь находились «пасфайндеры» для сброса осветительных ракет, «ланкастеры» и американские «Б-17» для массированных бомбардировок. «Спитфайеры», «харрикейны» и «москиты» – истребительная и разведывательная авиация. Словом – огромная сила для прикрытия вторжения с воздуха.

Однако у всех без исключения самолетов шасси утонули в болотистой почве, и каждый практически лежал по брюхо в грязи.

И опять-таки ни огонька, ни звука кругом.

Фабер повторил свой прежний маневр. Он подполз ближе к самолетам, пока не заметил, где расположилась охрана. Посреди летного поля была установлена простая палатка, сквозь брезент которой просвечивал тусклый фонарь. Два солдата, три – самое большее.

По мере того как Фабер приближался к самолетам, они на вид становились все более плоскими, словно приплюснутыми сверху.

Он добрался до стоявшего с самого края и с удивлением пощупал крыло. Это был кусок полудюймовой толщины фанеры, вырезанной в форме плоскости аэроплана, в данном случае – «спитфайера», выкрашенного в защитные цвета и привязанного к земле веревкой.

И таким оказался каждый второй самолет.

Всего же их здесь находилось не менее тысячи.

Фабер поднялся во весь рост, краем глаза непрерывно наблюдая за палаткой, готовый снова залечь при малейшем движении. Он обошел весь этот липовый аэродром, осматривая муляжи истребителей и бомбардировщиков, увязывая это с фальшивыми казармами и размышляя над смыслом увиденного.

Не составило труда догадаться: если он еще побродит по округе, то обнаружит не один такой «аэродром» и такие «казармы», возведенные словно для съемок кинофильма. А выйдя к заливу Уош, наверняка увидит целую флотилию крейсеров и десантных кораблей из той же фанеры. Стало быть, это крупномасштабный, тщательно подготовленный, дорогостоящий, неслыханный по дерзости обман. Конечно, одурачить с таким цинизмом находящегося рядом человека невозможно, но ведь трюк и не был рассчитан на наземных наблюдателей. Предполагалось, что всю эту постановку можно будет созерцать только с воздуха.

Даже летящий на небольшой высоте самолет-разведчик, оснащенный самым совершенным оборудованием для съемки, доставит в Германию фотографии, недвусмысленно показывающие огромную концентрацию в этом районе живой силы и техники противника.

Стоило ли удивляться, что в Генеральном штабе готовились отразить высадку к востоку от Сены?

Само собой, у подобной операции есть и другие составляющие, как теперь догадывался Фабер. Британцы упоминают о «первой американской армии» в многочисленных сообщениях по радио, используя коды, которые легко расшифровать. Фальшивые донесения от агентов поступают в Гамбург через дипломатические каналы в Испании. Возможности для дезинформации открываются поистине безграничные.

У союзников имелось четыре года для подготовки к вторжению. Основные силы германской армии сражались в России. И стоит англо-американскому десанту отвоевать себе плацдарм во Франции, остановить их будет уже невозможно. У Германии есть лишь одна возможность – встретить их на берегу во время высадки и уничтожить, сбросив обратно в море. Вот почему ошибка с местом вторжения стала бы роковой, лишив немцев даже этого шанса.

Планы врага открылись ему со всей очевидностью и оказались до крайности просты, но в своей простоте совершенно убийственны.

Фаберу необходимо информировать обо всем Гамбург.

Да, но поверят ли ему?

Стратегию войны лишь в исключительных случаях меняли из-за мнения одного человека. Его влияние очень сильно, но станет ли этого достаточно?

Идиот фон Браун не поверит ему ни за что. Он многие годы ненавидит Фабера, и конечно же, ухватится за возможность дискредитировать его. Канарис, фон Ренне… В этих людей уже не верил он сам.

Кроме того, существовала еще одна проблема: радио. Он не хотел доверять сообщение такой важности радиоволнам. Не первую неделю он кожей чувствовал: шифровки через передатчик уже не гарантируют секретности. А если британцы узнают, что их трюк разоблачен…

Оставался только один путь: он должен добыть доказательства и лично доставить в Берлин.

Необходимы фотографии.

Он сделает снимки этой гигантской липовой армии, а затем отправится в Шотландию к месту встречи с подводной лодкой. Он собственноручно вручит фото фюреру. Ни много ни мало.

Но для фотосъемки необходим свет. Придется дождаться рассвета. Он вспомнил о полуразвалившемся амбаре, который заметил по пути. Остаток ночи можно провести там.

Сверившись с компасом, он двинулся в нужном направлении. Амбар оказался дальше, чем он предполагал, и добрался он до него лишь час спустя. Это была старинная деревянная постройка с зиявшими в крыше дырами. За отсутствием пищи крысы давно покинули его, и лишь с потолка свисали несколько летучих мышей.

Фабер улегся на какие-то доски, но сон не шел к нему. Он просто не в состоянии оказался заснуть, зная, что теперь, вероятно, от него одного зависел исход войны.

Рассвет в тот день должен был наступить в 5 часов 21 минуту. В двадцать минут пятого Фабер покинул свое укрытие.

И хотя поспать не удалось, два часа отдыха благотворно подействовали на его тело, и он пребывал в приподнятом настроении. Западный ветер разогнал облака, но луна скрылась, сменившись тусклым светом звезд.