Балаустион - Сергей Конарев

Большую часть исторических знаний «спутники» царевича Пирра узнавали от Гермогена, наставника молодого Эврипонтида. Гермоген, человек, которого никогда не видели улыбающимся, рассказывал о древних временах — о выступлении семерых против Фив и великом походе Агамемнона и Менелая против Илиона, о полулегендарной войне с варварами Дарием и Ксерксом, наводнившим Элладу бесчисленными воинствами мидийцев, о подвиге Леонида в Фермопильском ущелье. И о большой войне, затеянной Спартой за освобождение эллинов от высокомерной силы афинян, той, что сами афиняне прозвали Пелопоннесской, а лакедемоняне называют Архидамовой. О том, как после победы Лакедемон надолго сделался первым из эллинских государств — до жутких поражений от беотийцев. И об упадке Спарты, сгубленной корыстолюбием, как и предрекало древнее прорицание. И, конечно, о великих Агисе и Клеомене, восстановителях государства лакедемонян. О македонянах и римлянах Гермоген рассказывать не любил, поэтому и о битве при Херонее, с поражения в которой началась македонская гегемония в Элладе, и о том, как римляне одолели македонского царя Филиппа, и о великих войнах Республики с восточными монархами «спутники» младшего Эврипонтида знали немногое. Возможно, Гермоген считал, что чем меньше молодые воины знают о подавляющем военном могуществе Рима, тем легче им сохранять разум незамутненным и бороться за будущее Лакедемона. В таких обстоятельствах воспитаннику агелы было трудно составить ясное мнение о сложившейся политической ситуации, и потому даже выделяющиеся из общей массы ученики, подобные «спутникам» Пирра, не могли понимать ситуации так, как оценивали ее зрелые государственные мужи.

Укутавшую юного воина дрему спугнул подозрительных шорох. Открыв глаза, он успел уловить движение скользнувшей за полог фигуры. И топчан наследника, стоявший в стороне от других, был пуст! Сон словно кошка слизала. Леонтиск резко выпрямился на ложе. Предчувствие, кислое, как перестоявшая простокваша, сказало ему, что командир вышел в ночь вовсе не по нужде или какому другому столь же естественному делу. Осторожно поднявшись и приблизившись к ложу эномотарха, юноша провел руками под соломенным тюфяком, затем, чтобы удостовериться, обшарил все ложе. Сомнений не было: лаконский меч царевича, железная махайра, вынести которую на улицу праздничной Олимпии уже считалось святотатством, исчезла вместе с хозяином. По плечам Леонтиска пробежал озноб. Однако, не желая в случае ошибки остаться в дураках, он не стал будить никого из мирно сопевших товарищей, а, нащупав ногами сандалии и натянув через голову хитон, выскользнул в ночь вслед за сыном царя.

Из соседнего шатра продолжал доноситься размеренный храп пятиборцев. Звуки веселья в таверне поутихли, видимо, настал час, когда за столом остаются только самые отчаянные гуляки. Леонтиск двинулся к полукругу столов, освещенному ярко полыхавшим костром в середине. Желающему покинуть стоянку лакедемонян мимо не пройти. Леонтиск, щурясь от показавшегося чересчур ярким света, огляделся и увидел за одним из столов знакомого парнишку, «ястреба» лет тринадцати, сидевшего в компании «львов» и подобострастно слушавшего их рассказы о собственных подвигах.

— Эй, Стрепсиад, — окликнул парня Леонтиск.

— Чего? — недовольно обернулся тот. За столом как раз рассказывали исключительно интересную скабрезную историю. — Ты, Лео?

— Пирр?

— Да только что вышел сын царя, промчался, как будто живот прихватило. Я еще хотел его спросить про эту историю с государем Павсанием. Может, ты расскажешь, что….

— Потом, потом! — замахал руками Леонтиск и поспешил прочь. Хозяин, дремавший на табуретке жаровни, открыл на мгновенье глаза, глянул на него, но тут же снова смежил веки.

Развесистые оливы обрезали свет костра, оставив юношу один на один с ударившей по глазам густой пелопоннесской ночью.

— И какого демона ты за мной следишь? — раздался над ухом знакомый скрежещущий голос. По правую руку материализовался на фоне ночи еще более темный, чем она, угрожающий силуэт.

— Я — твой «спутник», эномотарх, и моя обязанность — всюду следовать за тобой, — как можно спокойнее произнес Леонтиск.

— Да-а? — усмехнулся царевич. — И даже на «вонючку» меня провожать? Может, еще будешь лопухи мне подавать, а? чтобы задницу вытереть?

— На «вонючку» обычно с мечом не ходят, — невинно произнес афинянин, но Пирр тут же вскипел:

— Ах ты, змей! Кто велел тебе шпионить за мной?

Сильная рука сгребла хитон на груди Леонтиска, рванула вперед.

— Ты что, командир? — вскричал афинянин, инстинктивно зажмуриваясь: ударом кулака Пирр способен был свалить с ног взрослого мужа. — Зачем мне шпионить за тобой? Ты прекрасно знаешь, что я всецело принадлежу тебе. Просто я не спал, когда ты вышел, забеспокоился и пошел следом. Делай что хочешь, но возьми меня с собой!

Несколько мгновений Пирр молча смотрел на «спутника». Красные огоньки ярости в глазах царевича — Леонтиск ясно видел их во тьме — быстро угасли, казалось, Эврипонтид даже раздосадован подобной своей несдержанностью.

— Ладно, идем со мной, — примиряюще промолвил он. И после паузы добавил:

— Возможно, ты и пригодишься.

Леонтиск с облегчением перевел дух. Сердце его ликовало: царевич доверяет ему, готов посвятить в какую-то тайну. Приключение! Что могло быть интереснее и привлекательнее этого?

Они вышли за ограду постоялого двора и быстро пошли по улице в сторону моста через речку Мираку, соединяющего жилой квартал Пису с великолепными общественными зданиями собственно священной Олимпии. Пирр мрачно молчал, и Леонтиску, видевшему настроение командира, совершенно не хотелось задавать вопросов о цели этой ночной прогулки. Миновав оливковую рощу, в которой островками огней и веселья высились несколько усадеб знати, юноши вышли к покатому берегу великого Алфея. В дрожащих водах реки отражался тонкий, словно ноготь, серп луны. Резко пахло сыростью и тиной, в камышах что-то шуршало, и над этим всем висел несмолкающий ор лягушек.

Тропинка истаяла, и добрый стадий они пробирались по пояс в мокрой траве. По левую сторону от них катила черные воды река, справа в отдалении темнела украшенная арками стена Ипподрома и примыкающая к ней более низкая обводная стена. За стеной была хорошо различима величественная громада храма Зевса и торцевая сторона портика Эхо. Впрочем, детали этих великолепных сооружений разглядеть было невозможно, потому что стена скоро свернула к самой реке и отрокам пришлось продираться сквозь мокрые заросли, то и дело наступая в воду.

Так они преодолели около десяти стадиев. Наконец, слева замаячили сооружения пристани, а справа — черепичная крыша Леонидейона. Из зарослей они выбрались, но теперь им пришлось лавировать в проулках между беспорядочно настроенными мельницами, мастерскими и складами. Сторожевые собаки, имевшиеся в каждом из этих зданий, провожали чужаков ответственным заливистым лаем. Пару раз им вслед свистели сторожа, вышедшие проверить, кто это шляется по улицам в столь поздний час, и тогда отроки припускали бегом, отгораживаясь от любопытных расстоянием и темнотой. По тому, что Пирр замедлил шаги, Леонтиск понял, что они близки к цели. Под ногами снова оказалась сначала хорошо утоптанная дорога, а вскоре и выложенная камнем мостовая. Они вышли на улицу, с обеих сторон которой возвышались богатые, с портиками, фасады особняков. У ворот одного из этих роскошных обиталищ стояли несколько людей, в руках одного из них, видимо, раба, горел факел. Остальные были в праздничной белой одежде. Факел давал достаточно света, чтобы Леонтиск даже с расстояния два стадия узнал римские тоги. Глаза Эврипонтида вспыхнули в ночи двумя желтыми огоньками — видно, и от него не укрылось то, что заметил афинянин. Царевич коротко дернул подбородком, и они забежали в узкий проулок между двумя высокими заборами.

Через некоторое время римляне и их охрана степенно прошли мимо щели, в которой затаились отроки. Пирр осторожно выглянул и чуть качнул головой: дорога свободна. Оставшуюся часть пути — около половины стадия — они проделали, стараясь слиться с тенью стен, и остановились перед очередной увитой зеленью оградой. К этому моменту Леонтиск уже готов был взорваться от любопытства и тревоги.

— Пришли, — вполголоса сообщил Пирр.

Сердце Леонтиска заколотилось: перед парадными воротами особняка, за углом ограды которого они сейчас стояли, маячили силуэты охранников в характерных македонских шлемах. Резиденция македонян, где проходил сегодня пир магистратов!

— Вот именно! — мрачно усмехнулся Пирр в ответ на безмолвный вопрос младшего товарища. — Македошки! Я пришел сюда покарать подлого негодяя, что оскорбил отца!

На миг свет раскачивающегося над воротами фонаря упал на лицо царевича. Волосы Леонтиска встали дыбом: перед ним стоял не человек, а неведомое, излучающее страшную угрозу существо, сотрясаемое демонической дрожью. В этот момент Пирр Эврипонтид, сын Павсания, был поистине ужасен. Леонтиск едва заставил омертвевшие губы повиноваться: