Капризы мисс Мод - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Благодарю вас, ваше сиятельство.

Лорд Бельфер почувствовал облегчение. Он был рад, что, благодаря осторожности и хладнокровию, ему не пришлось очутиться в смешном положении. Когда Джордж возвратился с живительной влагою, он поблагодарил его и направил свои мысли в другую сторону. Но если лорд был удовлетворен, то этого нельзя было сказать о Кэггсе. Кэггс был сообразительным человеком и знал о странном американце, поселившемся в коттедже Платта. Его вид, манеры и цель приезда служили темой для споров в людской в течение всего обеда. Иностранец, который, очевидно, не был художником, – так как не имел ни кисти, ни палитры, – вызвал всеобщий интерес. И хотя предположение романтически настроенной горничной – большой любительницы романов, – что молодой человек приехал с целью излечиться на лоне природы от несчастной любви, и было осмеяно всей компанией, тем не менее Кэггс не был уверен в том, что в этом предположении нет доли правды. Дальнейшие события углубили его подозрения, а теперь, после беседы с лордом Бельфером, подозрения эти превратились в уверенность. Внезапное появление у Альберта двоюродного брата было до очевидности странным, и лишь обремененность работою помешала Кэггсу подумать об этом в то время, когда он принял молодого человека. Хорошо зная хитрого на выдумки Альберта, он полагал, что последний, будь у него в действительности брат в Америке, давно надоел бы всей людской рассказами о его богатстве и положении. Ибо, если Альберт не врал о чем-нибудь, то это значило, что этого не существует вообще.

Кэггс подошел к проходившему мимо лакею Фредди.

– Не видел ли ты где-нибудь этого негодяя Альберта? – Такая манера выражаться была свойственна дворецкому в тех случаях, когда он говорил о лицах, стоящих на низших ступенях.

– Я видел его в буфетной с полминуты тому назад.

Поражения великих людей очень часто объясняются слабостью их тела, неспособного оказать в нужную минуту должной поддержки их великому уму. Так, например, утверждают, что Наполеон выиграл бы сражение при Ватерлоо, если бы у него не было расстройства желудка. То же самое было теперь и с Альбертом. Кэггс нашел его в чрезвычайно тяжелом состоянии. Расставшись с Джорджем, он стащил сигару из гостеприимно открытой на столе в зале коробки и выкурил ее. Теперь его тошнило. Если бы не это обстоятельство, кто знает, какой хитрой контратакой он отразил бы нападение дворецкого. Но при данных обстоятельствах его позиция была гораздо хуже.

– Я следил за тобою, негодный, – сказал Кэггс холодно, – за тобою и твоим американским двоюродным братом.

Альберт повернул к врагу зеленое, вызывающее лицо.

– При чем тут мой двоюродный брат из Америки?

– Да, при чем он тут! Об этом мы с лордом Бельфером задавали себе этот вопрос.

– Я не понимаю, о чем вы говорите?

– Это ты скоро поймешь. Кто помог этому американцу пробраться в дом, чтобы встретиться с леди Мод?

– Я – никогда!

– Ты думаешь, что я не вижу насквозь твоей игры? Я раскусил ее с самого начала!

– Да, вы знали! Почему же вы дали ему в таком случае это место?

– Кэггс торжествующе засмеялся. Вот оно! Ты признаешься!

Альберт спохватился слишком поздно, что сделал ход, которого не сделал бы в нормальном состоянии здоровья.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – сказал он робко.

– Ладно, – сказал Кэггс. – Мне некогда стоять здесь и болтать с тобою. Я пойду к его сиятельству и расскажу, какую ужасную шутку ты сыграл с ним.

Новый припадок потряс Альберта. Телесное недомогание сломило его дух.

– Вы не сделаете этого, мистер Кэггс! – В каждом его слове чувствовался белый флаг.

– Я подумаю, – сказал Кэггс. Я не хочу быть жестоким в отношении тебя! – Он внутренне боролся с собою, не желая испортить будущее Альберта.

Его осенила мысль.

– Хорошо, Альберт, – сказал он весело. – Один раз я поступлю против своей совести. А теперь передай-ка мне свой билет. Ты знаешь, на что я намекаю? Тот билет, на котором пометка «Мистер X».

На мгновение непоколебимый дух Альберта восторжествовал над разбитым телом.

– Дело в том, что его у меня нет.

Кэггс вздохнул, как честный человек, совершивший все, чтобы помочь товарищу, и изумленный его испорченностью.

– Как хочешь, – грустно сказал он. – Но я думал, что мне не придется пойти к его сиятельству и рассказать, как ты его обманул.

Альберт сдался.

– Вот он!

Лист бумаги перешел из рук в руки.

– Вы готовы были бы пройти целую версту по снегу, чтобы отнять у нищего пол-пенни!

– Кто кого обокрал? Не говори глупостей! Я поступаю правильно. Я могу дать тебе мой билет с надписью «Реджи Бинг». Это прекрасный обмен.

– Не особенно.

– Но, во всяком случае, так должно быть! Бери его!

Кэггс собрался уйти.

– Ты, Альберт, слишком молод для того, чтобы иметь так много денег. Ты бы не знал, что с ними делать. Они бы не принесли тебе счастья. В мире есть другие вещи помимо выигрышей. Собственно говоря, ты так молод, что тебе не следовало бы позволять играть вообще.

Альберт зарычал.

– Когда вы кончите говорить, будьте добры оставить меня одного. Мне нехорошо.

– Так, – сказал Кэггс сердечно. – Для тебя это счастье, мой мальчик. Прими мои сердечные поздравления.

Для великих людей поражения служат испытанием. Истинный стратег не тот, кто достигает триумфа ценой легко одержанной победы, а тот, кто, будучи сброшен на землю, способен начертать новый план. Таков был юный Альберт. Посмотрите на него час спустя, когда он сидит в своей комнате в мезонине. Тело перестало его беспокоить, и он снова пришел в себя. За исключением редких спазм, физические боли прошли, и его мысль работала усиленно. На комоде лежит роскошный конверт, адресованный неумелой рукой: «Р. Бингу». На листе бумаги, который должен быть вложен в конверт, той же рукою написано: «Не отчаивайтесь. Помните, робкое сердце неспособно завоевать прекрасную леди. Я буду следить за вашим успехом с большим интересом.

Ваш доброжелатель».

Последняя фраза придумана не Альбертом. Эти слова сказал ему учитель, с которым он занимался в воскресные дни, и они запали ему в память. Это было удачно, ибо они выражали именно то, что Альберт хотел сказать. Отныне успех Реджи Бинга у леди Мод Марш будет близок сердцу Альберта. А что в то время делал Джордж? Не подозревая о том, что судьба внезапно превратила союзника в неприятеля, он стоял около кустарника у ворот замка. Ночь прекрасна! Царапины на руках и коленях беспокоят его теперь меньше, и он полон глубоких и приятных мыслей. Он открыл необычайное сходство между собою и героем поэмы Теннисона «Мод». Эта поэма всегда нравилась ему и особенно с того дня, когда он узнал имя несравненной девушки. Когда он не играл в гольф, поэма Теннисона была его постоянной спутницей. Музыка из зала доносилась до него сквозь неподвижный воздух. Повсюду кругом