Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799–1814 - Энно Эдвард Крейе

нанести несколько поражений националистической польской армии во главе с князем Иосифом Понятовским. Французы перешли от подозрений к ярости, однако Александр, хотя и не хотел гневить Наполеона, все же еще больше опасался воскрешения Польши под покровительством Франции. Если бы Понятовскому удалось отнять у Австрии Галицию, то поляки почти несомненно потребовали бы возвращения своих провинций, находившихся под властью России. На службу Понятовскому уже поступили добровольцы из Подолии и Волыни. Довольно часто польский вопрос превращался из яблока раздора восточных держав в их связующую нить.

Однако оставалось истиной и то, что Александр все еще стремился завоевать Финляндию и придунайские княжества, прикрываясь союзом с французами. До тех пор, пока его армии не освободились для новых сражений в Центральной Европе, царь не желал, чтобы на континенте происходили перемены, направлявшиеся Францией и Австрией. Решение, которое наконец выбрал Александр, оказалось неожиданным даже для него самого. Он вознамерился занять Галицию своими войсками, создав из них буфер между австрийцами Фердинанда и поляками Понятовского с надеждой избегнуть сражений с любой из сторон. С территории Кракова и верховьев Вислы царь мог бы контролировать подходы к Вене через Моравскую долину и предпринимать дальнейшие действия в зависимости от развития событий. Вести о захвате Карлом Асперна и о том, что терпение Наполеона достигло предела, поступили в Санкт-Петербург в самом начале июня, а 4 июня царь приказал своей армии под командованием князя Сергея Голицина вступить в пределы спорной провинции.

Едва ли такого поворота событий ожидали Штадион, Генц или Меттерних – кроме, возможно, эрцгерцога Карла, – когда они оптимистично оценивали несколько месяцев ранее депеши Шварценберга из Санкт-Петербурга. Тогда предполагалось, что, если Александр вообще вмешается в войну, то в качестве вполне надежного союзника Австрии, да еще с Пруссией в придачу. Они совершенно не предвидели промежуточного курса политики Александра в духе Макиавелли, лавировавшего между союзом с Францией и обязательствами по отношению к Австрии. Больше всего раздражало то, что никто не мог предсказать определенно, каковы будут последующие действия России.

Между тем основная проблема, которая занимала австрийскую штаб-квартиру в Волькерсдорфе после взятия Асперна, состояла в том, как распорядиться победой. С течением времени и бездействием французов росло нетерпение Штадиона и Балдаччи, стремившихся воспользоваться психологическим эффектом победы при Асперне. Их нетерпение еще больше подстегнуло взятие в начале июня Дрездена и Байреса, а также поразительный успех восстания в Тироле, которое перекинулось в Форарлберг. Еще одна победа – и Россия выступит против Наполеона, Пруссия объявит ему войну, а Германия поднимется против Рейнского союза. Штадион надеялся на это. Однако действительный герой сражения при Асперне, эрцгерцог Карл, снова советовал начать переговоры. То, что раньше считалось политическими разногласиями между двумя деятелями, теперь превратилось в открытый разрыв, который проник во все гражданские и военные учреждения и углубил недоверие Карла к беженцам из бывшего рейха. Несмотря на это, Карл гораздо больше, чем Штадион, способствовал завершению становления Меттерниха в качестве государственного деятеля.

Как и другие, Карл участвовал в дебатах вокруг перспектив войны и приводил свои аргументы, возможно с излишней горячностью, в пользу мира. По сути аргументы Карла опирались не столько на обоснование шансов победить или проиграть сражение, сколько на трактовку последствий этого. Если победа принесет большие выгоды, а поражение – незначительные потери, то стоит продолжать войну. Но Карл был убежден в обратном – в том, что даже в случае победы Австрия не получит выгод. По истечении некоторого времени Меттерних снова предостерег из Парижа, что целью Наполеона была ликвидация династии Габсбургов. Сам Наполеон из садового комплекса Шенбрунн громогласно провозгласил, что намерен расчленить австрийскую империю. «Это больше не гипербола, – предупреждал Карл кайзера в меморандуме от 23 июня, – это правда: первое проигранное сражение будет означать смертный приговор монархии и нынешней династии». Армия не сможет уйти от преследования, поскольку войска Голицына зашли ей в тыл. Она должна будет в случае поражения удовлетворить любые требования Бонапарта. Таким образом, в то время как Наполеон ничем не рисковал, кроме отступления в Германию, Австрия могла потерять все.

Таковы были бы последствия поражения. Сердцевиной же позиции Карла, источником пессимизма, который критики относили на счет малодушия командующего армией, было убеждение, что Австрия не сможет воспользоваться плодами победы. Причиной этого опять же была Россия. Ранее однажды, в 1807 году, он выступал за нейтралитет главным образом потому, что считал распад коалиции Австрии, Пруссии и России неизбежным еще до того, как ее войска дойдут до Эльбы, не говоря уже о Рейне. Он принадлежал, как уже объяснялось ранее, к партии, считавшей Францию меньшим из двух зол, и с тех пор не изменил своего мнения. Александр угрожал Австрии в устье Дуная. Если он не вел пока крупномасштабную войну, то только потому, что считал поражение Австрии неизбежным в любом случае. Когда царь ответил на единственную победу Австрии вторжением в Галицию, Карл увидел в этом подтверждение правильности своей позиции, состоявшей в том, что Россия, сколь бы она ни относилась к Австрии дружелюбно, когда та делала уступки, не позволит Габсбургам извлечь выгоду из победы. Чтобы нанести поражение Наполеону, Австрии необходимо вести войну на два фронта, а такой конфликт, не ограничивающийся просто боями местного значения по берегам Дуная, монархия, по убеждению Карла, не переживет. «Для Австрии физически невозможно вести одновременно войну с Россией и Польшей на одном фронте и с Францией, Италией и Германией – на другом», – настаивал Карл. С перспективой ничего не выиграть и все проиграть было глупо ввязываться в сражение, невзирая на складывающуюся обстановку, особенно в связи с тем, что она была не столь благоприятной, сколь представлял ее себе министр иностранных дел. Карл считал аргументы Штадиона «не заслуживающими даже презрения», объяснимыми лишь наличием корыстных интересов бывшего рейхсграфа в Германии.

С учетом всего этого Карл считал за лучшее повышать боеспособность своей армии, последнего прибежища государства. Хотя не предпринималось никаких переговоров, он держался своего правила ожидания атаки противника вместо нанесения ему удара первым. 5 июля атака противника наконец последовала, достигнув кульминации на следующий день у немецкого Ваграма. Там победил Наполеон. Был ли бы исход сражения иным, если бы командовавший левым флангом генерал князь Франц Сераф Розенберг, действовал успешнее или если бы подошли вовремя войска эрцгерцога Йохана из Венгрии, – на этот вопрос ответ должны дать специалисты по военной истории. Значимо здесь лишь то, что исход битвы, равно как и последующее поведение Карла, по крайней мере отчасти, были связаны с его политической ориентацией. Основной целью Карла было сохранение армии. Он планировал ее отступление так