Последний поединок - Петр Северов

Что делать с этим городом и с этим народом, не ведающим страха? Как найти опору в его среде? Сегодня только одна женщина, некая Неля, открыто выразила симпатии немцам. Но ее освистали. Собственно, что такое фрау Неля и каков ее авторитет? Он усмехнулся: «Авторитет!» По отношению к ней подобное понятие неприемлемо. Глупая бабенка, пустышка, которую можно купить за пару сережек. Но разве купишь даже за миллионы эту могучую, непокорную толпу!

Эрлингер решил немедленно позвонить самому Гиммлеру. Это решение и заставило его поспешно покинуть стадион. Если он не позвонит, найдутся другие; они сообщат в Берлин о демонстрации на стадионе. Тот же Радомский, хитрая крыса, первый попытается обскакать его, Эрлингера… Однако оберфюрер не таков, чтобы его обскакали. Около ста тысяч киевлян расстреляно в Бабьем Яру. Что ж, Эрлингер предложит изъять следующие сто тысяч! Пусть Гиммлер не упрекает его в слабоволии, пусть знает, что вся эта затея с матчем — только проверка населения Киева, его лояльности к завоевателям, выявление его скрытых бунтарских сил.

Какую же осечку получит рыжий Пауль и иже с ним в случае доноса! О, для завистников, мечтающих занять его, Эрлингера, место, это будет настоящий фугас!

…Пока новенький «Опель-адмирал» мчался по улицам Киева, человек в спецовке — партизан по кличке дядя Семен — торопливо спускался к Подолу. Он уже заметил ищейку, неотступно идущую по следу, и обдумывал план избавления от шпика.

Дядю Семена обыскивали уже не раз, проверяли документы и отпускали. В документах значилось: «Шкипер самоходной баржи. Занят перевозкой немецких войск и боеприпасов». Ни войск, ни боеприпасов он не перевозил, так как баржа все время находилась в «ремонте», но этот документ надежно его выручал.

Может быть, и теперь придется предъявить документы. Было, однако, мало вероятно, что шпик случайно увязался за Семеном. Очевидно, приметил на стадионе и решил по ниточке добраться до клубка.

Шагая переулком в направлении к улице Фрунзе, дядя Семен обдумывал создавшееся положение. Сзади отчетливо слышались шаги. С минуты на минуту мог раздаться окрик: «Стой!» В случае обыска шпик обнаружил бы в кармане дяди Семена «Вальтер», пистолет, недавно принадлежавший немецкому лейтенанту. Возможно, лейтенант еще и не знал, что его кобура пуста. Когда он спускался с живой горы сектора, этот «Вальтер» незаметно перекочевал в карман шкипера.

Впрочем, случай был самым обычным — оккупанты «теряли» оружие при самых неожиданных обстоятельствах. Было очень кстати, что и на стадионе у шкипера нашлись проворные друзья; они успели снабдить его пистолетом лейтенанта.

Решение было принято молниеносно: переулок безлюден, впереди — обгоревшие развалины дома. Среди этих развалин дядя Семен уже бывал; в цементном полу он запомнил пролом, за которым чернела пустота подвала.

Прыжок, и дядя Семен перебегает через загроможденную битым кирпичом комнату, вторую и останавливается за покосившейся печью. Он слышит громкий стук шагов, хруст и шорох щебня, тяжелое дыхание бегущего человека… Человек останавливается, оглядывается по сторонам — в руке у него пистолет, в другой зажат свисток…

Для него полная неожиданность — прикосновение к боку некоего твердого предмета. Дуло «Вальтера» впивается меж ребер. Он не успевает отскочить и не успевает крикнуть. Два выстрела звучат так глухо, что их, пожалуй, даже не слышно на улице.

Шкипер не позволяет мертвому упасть, — подхватив его на руки, он опускает поникшее тело на щебень, отбирает пистолет, свисток, срывает спрятанный под лацканом пиджака значок гестапо, просматривает и прячет в карманы документы. Потом он подтаскивает труп к провалу и спускает в подвал. Слышно мягкое падение тела.

Дядя Семен закуривает и неторопливо выходит в переулок, который по-прежнему тих и безлюден. Вскоре он сворачивает в неприглядный двор.

На стук в дверь — три раза, потом два — ему открывает старушка. В уютной горнице навстречу шкиперу одновременно поднимаются четыре человека. Двое из них — в морских тельняшках, двое — в простых, поношенных костюмах.

— Новости? — коротко спрашивает пожилой седеющий моряк с ясными, синеватыми глазами.

Дядя Семен молча выкладывает на стол два пистолета, документы шпика, его значок.

— Плохие новости, — говорит он. — Наши хлопцы из футбольной команды хлебозавода — в опасности. В первом тайме они побили хваленых немецких игроков. Побьют, конечно, и во втором. Такого оскорбления перед всем народом гестапо им не простит.

— А настроение на стадионе? — спрашивает синеглазый.

— Буря!..

— Как вижу, ты снял шпика?

— Пришлось. Другого выхода не было. Главное, как выручить ребят? Ведь это же наши агитаторы в красных майках! Ух, как бушует стадион! Тысячи патриотов на трибунах, выкрики: «Снимите с киевлян кандалы!» «Красные победят!» Вот какая она штуковина — спорт — демонстрация нашей силы!

Некоторое время все молчат; в тишине горницы слышно неторопливое постукивание ходиков. Коренастый пожилой человек присаживается к столу, почему-то пристально осматривает свои загрубелые руки. Он говорит негромко и задумчиво, будто отвечая самому себе:

— Мы не можем хвататься за каждый отдельный случай. Наша задача — действовать на реке. Немцы готовят самоходные баржи. Они хотят использовать их для военных перевозок. Тут наша задача: калечить суда противника, топить их, сажать на мель… Мало ли дела! Нет, мы не можем распыляться.

Дядя Семен старательно раскуривает сигарету, усталым движением руки разгоняет дым.

— Я понимаю нашу задачу, Андрей, несколько шире. Она может сменяться каждый день. В этом и заключается оперативность. Конечно, главное для нас — река. Но, если имеется возможность… Почему бы не провести операцию и вдали от реки? Не забывай главного: речь идет о наших людях, над которыми нависла беда…

Доводы дяди Семена, по-видимому, не убеждают Андрея; он хмурит лохматые брови и говорит глухо:

— Нас очень мало. Сколько нас тут, на Подоле? Одиннадцать человек. Немцы не забыли, это Киев — это столица, они заранее подготовили целую дивизию шпиков. Приходится действовать более, чем осторожно. Ну что мне вам рассказывать — сами вы знаете, сколько провалено партизанских групп… Если переключить действия на другой район города, пусть даже частично, — значит, оказаться в незнакомых условиях. Здесь, на Подоле, мы хорошо знаем обстановку — и потому им нелегко нас взять. Но где-то на хлебозаводе… Я, например, не знаю там никого.

— Я понимаю тебя, Андрей, ты не хотел бы уклониться от намеченных планов…

Андрей прерывает его уже нетерпеливо:

— Так и должно быть. Наша задача — прежде всего, она поставлена партизанским центром. Мы наметили потопить три баржи со снарядами противника. Почему эта операция блестяще удалась и никто не провалился? Потому, что был четкий план и мы не отвлекались. Я не знаю, сколько спасено этой операцией наших советских людей. Думаю, очень много, если тысячи снарядов врага никогда не взорвутся, если они надежно упрятаны на дне реки. А теперь должны прибыть суда со взрывчаткой. Наша цель — потопить их, во что бы то ни стало потопить…

С дивана встает плечистый, статный паренек лет двадцати двух. У него загорелое лицо, немного застенчивая улыбка и белесые, выгоревшие на солнце брови.

— Ты, Андрей Семенович, как говорится, — нацеленный товарищ… Это хорошо. Конечно, главная наша задача-река! Мы не должны позволить, чтобы взрывчатка была выгружена в Киеве. За это дело все мы друг перед другом отвечаем головой. И все же я не могу спокойно думать о судьбе ребят из нашей футбольной команды…

— Ну, брат, не то время чтобы о чувствах думать, — угрюмо замечает Андрей. — Может, и у меня, Толя, душа не меньше твоей болит…

— Я имею конкретное предложение.

— Вот это дело.

— Мы не будем рисковать ни всей нашей группой, ни задачей. К футболистам должен пойти только один человек…

— Пойдешь, а они заподозрят провокацию, — негромко роняет Андрей.

Паренек осматривает товарищей спокойными, ясными глазами.

— Тут моему предложению только начало. Должен пойти человек, знающий спортсменов, знакомый с ними…

— Ну, а где такого возьмешь?

Анатолий улыбается, и лицо его становится светлее.

— Имеется такой! Только вчера мне Дремин рассказывал, что вместе с Кузенко и Русевичем он у села Борщи воевал. Я спрашивал у него: может, однофамильцы? Нет, говорит, футболисты. Значит, Дремина к ним и послать — пусть подготовит их к бегству. Мы переправим их в партизанский отряд на Остер. Как переправим? А просто: спрячем их в трюме баржи.

— Дело говоришь, Толик, — соглашается дядя Семен. — План, можно сказать, молниеносный, однако совсем не плохой. Где сейчас находится Дремин?

— На пристани, как всегда, у грузчиков. Может, очередного полицая высматривает.