Место явки - стальная комната - Даль Орлов

Кроме того, персонаж «младший сын», читай — Лев Львович, по отношению к общему конфликту в доме принадлежал, условно говоря, к той же группировке, что и его младшая сестра. Поэтому к нему без особых смысловых утрат, после соответствующей обработки перешли некоторые ее слова.

Понятно, что пришлось вмешаться и в ряд сугубо сюжетных положений, уводя за кулисы Александру Львовну и включая в действие другие персонажи.

В очередной раз перепечатав пьесу, теперь, так сказать, в ее послецензурном виде, снова отнес в министерство. Министерство снова отправило ее в цензуру. И вот, наконец, 19 июля 1972 года пьеса получила главлитовское разрешение. Если считать от момента, когда я в первый раз ставил точку, на все про все, на все необходимые формальности, ушел год.

К сожалению, «Ясная Поляна» и поставлена была, и опубликована именно в том — пост-цензурном варианте. В этой книге я впервые публикую ее в подлинном виде, так, как она выглядела до вмешательства главлита. Многое, что еще не так давно казалось значительным, трудноодолимым, обязательным, забывается. А помнить надо. Сегодня трудно ощутить во всей реальности то состояние внутренней скованности, унизительной зависимости, в котором оказывался каждый пишущий, как только начинал писать что-либо. Чтобы обезопаситься от возможных осложнений и душевных травм, непроизвольно включался «внутренний редактор» — это когда сам не делаешь того, что, понимаешь, «не пройдет». Но часто не спасало и это. Ты, как говорится, предполагаешь, а тобой располагают.

Цензурные эскапады с «Ясной Поляной» показывали, что система стала по-существу той вдовой, что сама себя высекла. Во всех смыслах, казалось бы, нужное ей, серьезное, важное она отказывалась распознавать, костенея под грузом ею самою рожденных пропагандистских штампов. Поэтому и закончилась.

Разрешенная к постановке пьеса жгла руки: кто же ее в конце-то концов поставит?!

Попытки увлечь некоторых мэтров, вы помните, закончились ничем.

У Толстого где-то есть фраза: если долго вглядываться в одну точку, она вырастает в бесконечность. Точка приложения всех моих сил была теперь одна. Я упорно вглядывался в нее, вглядывался, но действительно ничего, кроме бесконечности, за ней не обнаруживал.

Признаться, за все свои драматургические годы так и не удалось понять закономерность, по которой пьеса или сценарий находят своего режиссера, а затем и свою так называемую «производственную» судьбу. Каждый раз — стечение обстоятельств. Если можно случайности назвать закономерностями, то тогда это именно тот случай.

И вот лечу в Омск. Командировка по линии (соблюдая бюрократический сленг) Бюро пропаганды советского киноискусства. Там предусмотрены выступления в больших залах, ответы на записки — встречи со зрителями. В нашей небольшой группе — молодой Коля Губенко. Известный актер любимовской Таганки впервые как режиссер поставил тогда фильм — «Пришел солдат с фронта». В главной женской роли у него Ирина Мирошниченко. Лента еще не вышла в прокат, в Омске будут самые первые показы публике.

Николай Губенко, значит, с фильмом, а я — о чем никто не знает — с пьесой. У него уже зрители есть, я о них только мечтаю.

Улучив момент, с папкой под мышкой (в ней — пьеса) направляюсь в Омский драматический театр. Подхожу. Вижу в нишах на нарядном фронтоне бюсты: один — Толстого, другой — Чехова. Толстой?! Может быть, добрая примета?..

В театре мощный человек с лицом добротной, я бы сказал, этакой античной выделки, причем исключительно эмоционально заряженным, бросается мне на встречу, и мы крепко обнимаемся. К нему я и шел — Артур Хайкин.

Сколько было совместно выпито, переговорено обо всем, обсуждено с подробностями и с самых разных сторон! И за столиками в ресторане ВТО, того ВТО, которое еще не сгорело и размещалось на Пушкинской площади — угол Горького. По пьяни иные входили туда непосредственно через окно — первый этаж, невысоко. Или в моей однокомнатной в Угловом переулке, на Бутырском валу. Артур иногда оставался ночевать, располагался на полу.

Когда мы познакомились, Артур был главным режиссером Ростовского на Дону театра юного зрителя. Там он поставил нашу с Левой Новогрудским пьесу «Волшебный пароль», современную театральную сказку. И — это была замечательная режиссерская работа. Романтика, ирония, невыразимая трогательность пронизывали спектакль, он погружал зал в самую вольную полифонию эмоций — от смеха до просветленных слез. Вскоре спектакль по этой же пьесе выпустил московский театр имени Маяковского, и это был явный проигрыш ростовчанам, хотя заняты были в нем превосходные артисты.

В Москву на свой семинар со всей страны регулярно собирала тюзовских режиссеров маленькая старушка Мария Осиповна Кнебель, считавшаяся великим театральным педагогом. Чему она их там учила, сказать не берусь, но провинциалы не упускали возможность два раза в год неделю-другую поболтаться по столице. Они всячески выражали ей свою любовь, неутомимо ею восхищались и даже иногда ночами под ее окнами пели серенады. Артур числился среди ее любимчиков.

Ходила легенда, что в раннем детстве она сидела на коленях у Льва Толстого.

Артур был очень музыкален. В домашних наших посиделках всегда наступал момент, когда он брал гитару и, не жалея струн, ни в одной ноте не фальшивя, пронзительно и сильно, в стиле Жака Бреля, пел и кричал, содрогаясь: «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты!..» На премьере «Волшебного пароля» он сам дирижировал оркестром.

Надо ли говорить, как он нравился женщинам. Большой, сильный, с неистовым взором и с истинно режиссерской безапелляционностью в речах, он был покоряющ для слабого пола. Много женился, разводился, иногда влипал в ситуации. После одних гастролей, кажется, в Харькове, в дверь его ростовской квартиры позвонили. Пошел открывать. На пороге стояло создание, с которым недавно коротал харьковские досуги. «Здравствуй, Артур! — сказало создание и продолжило почти по старому анекдоту: — Я приехала, чтобы жить вместе».

У нее за спиной два грузчика держали большой холодильник.

Холодильники тогда были дефицитом, их ждали в очередях годами, Артур, таким образом, получал его сразу. Хотя, зачем ему был второй?..

В конце своего ростовского пребывания Хайкин женился на Тане Ожиговой — молодой приме местной драмы. С ней и перебрался в Омск, она — артисткой, он — очередным режиссером. Главным там был знаменитый Яков Маркович Киржнер.

На новом месте они засверкали сразу. Очень скоро город стал почти буквально носить Татьяну Ожигову на руках. С Хайкиным она рассталась и перешла жить к актеру Чиндяйкину, зрителям он хорошо сейчас знаком по телесериалам. Хайкин продолжал посвящать Татьяне лирические стихи и занимал ее во всех своих постановках.

Чтобы объединить под одной крышей две такие творческие индивидуальности как Киржнер и Хайкин, надо было иметь продюсерский талант Мигдата Ханжарова — директора Омской драмы, четверть века отработавшего на этой должности. Светлый и талантливый был человек. Он поставил рядом этих двух бойцов, один старше, другой моложе, оба горячие, яростные, самолюбивые, но верные именно творческим интересам, а никаким другим, тоже, как известно, частенько посещающим театральные дома. Но не этот. Общее дело под ненавязчивой, но твердой опекой Ханжарова только выигрывало, слава театра росла.

Киржнер поставил «Солдатскую вдову» местного автора Анкилова, да так успешно, что и сам, и исполнительница главной роли Татьяна Ожигова, и несколько других актеров стали лауреатами Государственной премии. А Хайкин поставил «Грозу», Катериной у него была та же Татьяна Ожигова. Если сказать, что спектакль по-настоящему прогремел, значит, почти ничего не сказать. Это был гром на всю театральную Россию.

Шли с Хайкиным по Тверской, по правой стороне в сторону Маяковки — запоминаются же некоторые вещи! Артур разглагольствует в полный голос, люди оглядываются. Перешли Настасьинский переулок, он спрашивает: «А ты знаешь, кто главный герой в «Грозе», кто, по-твоему, главный герой в «Грозе»?!»

Совсем, думаю, у парня ум за разум, там один главный герой, вернее, героиня.

— Кто-кто, Катерина, понятно.

— А вот и нет! — ликует Хайкин.

— А кто?

— Волга!!!

Я, признаюсь, внутренне усмехнулся: любит их брат режиссер поумничать! Но он-таки поставил свою триумфальную «Грозу», после чего, кстати, роль Катерины стали называть звездной у Тани Ожиговой.

И о грустном… Через четыре года после премьеры «Ясной Поляны», в 1977 году, не стало Якова Киржнера, ушел всего лишь в 58. После него место главного режиссера занял Хайкин, но через восемь лет не стало и его. А еще раньше, в 44 года, вдруг тяжело заболела и умерла Татьяна Ожигова. Едва успели тогда отпраздновать присвоение ей звания народной артистки России.