Большая свобода Ивана Д. - Дмитрий Добродеев

Реальность отличалась от расовой пропаганды. Но разве она не отличалась от пропаганды и в Советском Союзе? Жизнь в Совке была совсем другой, чем в фильмах.

Сумасшедшие идеологи, фанатики-эсэсовцы, безумные смершевцы — они составляли исключения и не определяли реальной жизни ни в Германии, ни в России.

А после войны они, западники, быстро договорились между собой. Что объяснимо: несмотря на все конфликты, они принадлежат к единой западной цивилизации, что немцы, что французы, что американцы. И потому нашли общий язык. Но русские — другие. У них другой код мысли и поведения.

Еще он понял в Вильдбад-Кройте: Запад есть цивилизация манер, где ритуал важнее денег. Конечно, деньги важны, но на них не купишь чувство уважения. Варваров чуют за версту и в свой круг общения не пустят.

Нынешняя западная цивилизация — это громадная, сильная и вязкая, как паутина, система. Роль личности в ней незначительна. Пробить ее невозможно, да и нужно ли?

В России связь с Европой нарушилась с убийством Романовых. После казни царя все стало возможным. Не стало цивилизованного диалога, пропала легитимация в глазах Запада. Романовская Россия, как и другие европейские династии, замешана была на общем германском элементе. Соединялась с Европой неким генетическим кодом. С разрывом этой связи Россия стала изгоем. И останется, даже после краха коммунизма. «Эти новые русские пацаны никогда не станут своими!» — заключает Иван.

Подарок судьбы

Февраль 1992-го, Мюнхен. Иван ищет работу. И не находит. Он пишет сотни «бевербунгов» (заявок), заполняет резюме, анкеты, просится на интервью, и отовсюду приходит отказ. Ему, российскому гуманитарию, в Германии ничего не светит. Даже с его языками. Ни в университетах, ни в гимназиях — нигде. Работы мало и для немцев. Каждую позицию немцы высиживают годами. Он ходит регулярно в Арбайтсамт на Капуцинерштрассе. Сидит в длинных очередях к чиновнику-бератеру, ведет бестолковые беседы. Ему предлагают перековаться на компьютерного графика, но он понимает, что в сорок лет…

А журналисты в Европе живут плохо. Особенно газетные. Он посещает их собрания. Большинство мечтает получать тысячу марок в месяц — это прожиточный минимум. За большую статью в газете платят двести марок, но это целая неделя работы.

Короче, в этой области ему грозит влипание по полной.

В один из визитов в Арбайтсамт он безо всякой надежды роется в картотеке и натыкается на объявление. Требуется редактор со знанием русского, английского и немецкого языков. Работа привычная, зарплата выше среднего. Он выписывает шифр объявления и подает бератеру безо всякой надежды. Тот вытаскивает ему распечатку. Это радио «Свобода»/«Свободная Европа». Знакомое слово, звучит как заоблачный мотив.

Иван на всякий случай посылает «бевербунг». Как делал сотни раз. И забывает про это. Через пару недель приходит письмо: его просят связаться с отделом кадров радио «Свобода». Сердце забилось: неужели? Он набирает телефон, и женский голос приглашает его на собеседование к директору русской службы Владимиру Матусевичу.

С бьющимся сердцем он подходит к уже знакомому зданию: белый бетонный забор на Оттингенштрассе, всюду камеры наблюдения, проходит немецкую охрану, ждет в холле. Выходит секретарша, ведет его к шефу русской службы Матусевичу. Владимир Матусевич — мужчина средних лет с брезгливым выражением лица. Состоявшийся советский эмигрант. Матусевич сидит, откинувшись в кресле, нога на ногу, почесывает в затылке, весьма уверен в себе. Вопросы конкретные: «Откуда вы, что делали в Союзе? Почему вы здесь, но тот ли вы, за кого себя и т. д.»

Иван отвечает четко, как в армии. Он знает, что прямота завоевывает доверие. Судя по всему, даже у кислого Матусевича ответы не вызывают отторжения. Кажется, речь идет об отделе новостей. Поколебавшись, Матусевич ставит визу.

Во время разговора Матусевич странно смотрит на него. Наверное, они виделись в Москве. Иван вспоминает: «Бюро пропаганды советского кино», рядом с его домом у метро «Аэропорт». Матусевич там работал редактором: он видел его, унылого и бледного чиновника с потертым портфелем. Потом Матусевич смылся на Запад во время турпоездки. Кажется, в Швецию. И вот такое преображение.

После визита к Матусевичу следует проверка на профпригодность в службе новостей. Его сажают за стол, дают два английских текста на перевод. Из мировых пресс-агентств. Что-то про Папу Римского и Приднестровье. Рядом словари. Как советский редактор, Иван понимает, что в написании «Иоанн-Павел II» нельзя ошибаться. Также надо правильно писать имя турецкого террориста Мехмета Али Агджи, который подал на апелляцию. Он все сверяет по словарям и шепотом советуется с сотрудником службы — пожилым диссидентом Аркадием Полищуком. Что касается Приднестровья, или по-западному Трансднистрии, то тут все проще. Когда переводы готовы, его ведут в кабину читать. Записывают голос, слушают. Кажется, они довольны.

Следующий этап — Первый отдел, секретка. Это в самом конце коридора, на первом этаже. Его встречает сам шеф отдела — Ричард Дженнингс. Предлагает сесть. Дженнингс — мужчина лет пятидесяти, с ровно подстриженной бородкой и умными глазами. Совсем не похож на американца. И на привычный образ цээрушника. Он говорит Ивану: «Ну как, прошли экзамен?» Потом проходится по биографии и карандашиком уточняет моменты в листочках, которые лежат перед ним: «Наверное, вы были агентом КГБ?» — Иван задумывается, но инстинкт подсказывает ему правильный ответ: «Я — аналитик, я делал анализы для тех, кто платит: МИД, ЦК КПСС, а нынче — даже для канцелярии бундесканцлера».

— Ну что же, не стыдитесь этого, — с улыбкой кивает Дженнингс, — у нас тут половина сотрудников работала на госучреждения. И вот теперь они прекрасно трудятся на ниве свободного вещания. — Он, кажется, приятно удивлен, что Иван не скрывает своих знаний. — А где вы проходили свой клиринг как перебежчик, у немцев? — Так точно. — А почему не у американцев? — Я к вам попробовал сунуться в Вене, но меня не взяли из-за визита Горбачева. — Так-так, — он помечает пункт, чтобы перепроверить. — А где был клиринг у немцев, на Штарнбергском озере? На той самой вилле? Понятно. — Он делает еще одну пометку, потом расспрашивает про работу Ивана в Будапеште, как он очутился в Австрии, в Германии. И под конец — об общих интересах и предпочтениях.

Дженнингс, видимо, доволен результатом беседы. Он хвалит Ивана за откровенность, жмет ему руку и делает напутствие: «Учтите, «Свобода» — не простая станция, здесь эмигранты ненавидят друг друга. Главное — оставайтесь самим собой. Мне нравится ваш английский». — «Правда?» — «Да-да, здесь многие считают, что владеют английским, но это просто смешно. Счастливо поработать!»

Иван снова чувствует, как ему легко с разведчиками — русскими, немецкими, американскими. В отличие от политиканов и администраторов всех стран они все понимают с ходу.

Оформление проходит быстро. Еще через неделю ему пересылают контракт. Он поражен: ему кладут семьдесят тысяч марок в год и массу привилегий — страховку, пенсию, отгулы и т. д. Такого льготного режима, как на «Свободе», нет ни у кого из западных журналистов.

Станция

Дом на Оттингенштрассе, 67 окружен мощным бетонным забором, по всему периметру установлены аппаратура наблюдения, электрическая сигнализация. Бывший военный госпиталь расположен идеально: спереди открытое пространство, теннисные корты, сзади — ручей и рощи Английского парка. Впрочем, это не всегда спасает. В 1981 году взорвали бомбу.

Маша Тофан из отдела новостей рассказывает: «Это было ранним утром 21 февраля 1981 года. Заканчивалась ночная смена, сотрудники сидели за телетайпами, зевали. Внезапно раздался взрыв: все попадали со стульев. Взрывной волной вышибло стекла, и многих поранило осколками. Диверсию приписывают Карлосу «Шакалу». Или швейцарскому террористу Бруно Брегету. Возможно, что сработала чехословацкая разведка СТБ».

Но это — единичный случай. А в остальном все тихо, спокойно, уютно. Сотрудники приезжают сюда на своих машинах (парковка во дворе) либо на трамвайчике до остановки Тиволиштрассе, где теннисные корты. Поскольку Английский парк — прямо за воротами, традицией становится ходить в теплые дни к Китайской башне и там располагаться на воздухе с кружкой пива. Мужики сидят, потягивают пивко, греются на солнце, созерцают задницы велосипедисток, а время рабочее идет.

Зарплаты на станции намного больше, чем в среднем по Западной Германии. Для тех, кто прибыл из России, Америки и прочих стран, есть хаузинг — бесплатное жилье. Лишь те, кто нанят в Мюнхене, лишены такой привилегии. Иван относится к этому меньшинству.

Особенно жирует американское начальство, оно не платит налогов в Германии, живет на виллах, имеет казенные ковры, рояли, мебель.