Путь к себе - Франц Николаевич Таурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алексея клонило ко сну, да и порядком надоело слушать его длинные сетования, и он довольно грубо спросил:
— Чего ты расплакался мне в жилетку?
— Я уже сказал вам почему, — почтительно ответил литовец. — Вы хороший, отзывчивый человек. Я вас очень хорошо понимаю. Вы можете иметь сочувствие к человеку, который много пострадал в жизни…
— Кончай шарманку! — отмахнулся Алексей. — Спать хочу… понимаешь…
— Правильно, правильно, — поспешно подхватил Мисявичус. — Вам сейчас очень сон нужен. Спите, спите. Завтра я вас опять посещу.
Следующий день был выходным. И очень морозным. На улицу не манило, и после завтрака Шмелев и Ленька Соколок уселись за шахматы. Семен Семеныч вытащил из-под койки видавший виды фанерный баул, разыскал иголку с ниткой, поругал свою старуху, забывшую положить наперсток, и занялся починкой мохнатых собачьих рукавиц.
— Ко мне вчера гость приходил, — сказал Алексей, раньше всех уставший молчать.
— Какой гость? — без особого интереса спросил Ленька Соколок.
— Мисявичус. Бутылку коньяку принес. И сегодня зайти обещал.
— Носит его, — сказал Шмелев. — Нашел дружков.
— Нет, коньячок у него куда с добром, — возразил Алексей. — И вообще он мужик компанейский.
В этот день Мисявичус не пришел. Пришел он на другой день, когда Алексей лежал один и томился от скуки. И Алексей искренне обрадовался его появлению. Тем более что и на этот раз Мисявичус заявился не с пустыми руками.
— Ну как вам помогло мое лекарство? — спросил он, приветливо улыбаясь.
— На поправку дело пошло, — ответил Алексей весело.
— Я очень рад это слышать, — сказал Мисявичус — Поэтому особенно необходимо повторить курс лечения.
И, не теряя времени попусту, разлил коньяк по кружкам. И при этом себя явно обделил. Но Алексей не заметил этого, да если бы и заметил, возражать, наверно б, не стал.
Одним дыхом осушил кружку. Вкусно крякнул.
— Как Христос босиком по душе прошел, — и сладко зажмурился.
Тонкие губы Мисявичуса покривились в презрительной усмешке. Но он тут же согнал ее и снова наполнил кружку Алексея. Сам он пил неохотно, казалось, был чем-то расстроен или озабочен.
Потом рассказал, что получил из дому плохое письмо. Его престарелая мать, которая сама едва ходит и еще вынуждена ухаживать за больной дочерью и маленькими внуками, осталась без крова. Дом, который он — Мисявичус — построил собственными руками, отобрали, и старуха с больным человеком и малыми детьми на руках скитаются по чужим людям.
— Старуху с детьми на улицу? — переспросил Алексей. — Чего-то ты не то говоришь. У нас так не делают.
Мисявичус грустно улыбнулся:
— Так это не у вас, а у нас…
И пояснил, что это очень старая история. Еще когда он приобретал эту мастерскую (он даже сказал: «эту проклятую мастерскую»), занимал деньги у одного знакомого. Деньги он вернул, он всегда честно возвращает взятые деньги, но как-то так получилось, что расписка осталась у того человека, и теперь тот негодяй использовал его — Мисявичуса — оплошность и по суду отобрал его дом.
— Вы этого можете не понимать, — грустно вздохнул Мисявичус, — но у нас там совсем другие порядки. Старые, нехорошие порядки… — Он махнул рукой и угрюмо потупился.
— Ну и как же ты теперь? — спросил Алексей. — Домой поедешь?
— Какой имеет смысл ехать с пустыми руками… Я скажу вам честно, я пришел посоветоваться. Вы человек умный и практичный, я уже это сразу заметил. Я хочу слышать ваш совет. Один человек, — Мисявичус подвинулся ближе к постели, — продает золото…
Он остановился, ожидая, какое действие произведет это сообщение на собеседника.
— …по десять рублей за грамм. Но, вполне возможно, отдаст за восемь… По-моему, вас это тоже заинтересует.
— Шагай мимо! — сказал Алексей. — Нема дурных! На золоте застукают — вышка!
Ответ вполне устроил Мисявичуса.
— Такое жестокое наказание за похищение золота, — возразил он. — И правильно. Похищать, воровать золото нельзя! Ничего нельзя воровать! Купить — совсем другое дело.
— Один хрен, что купить, что украсть! — махнул рукой Алексей.
— Зачем вы так несправедливо говорите? — обиделся Мисявичус. — Как это можно сказать, украсть и купить одно и то же? Я никогда в своей жизни ничего не украл! Я никогда не буду украсть. Я хочу купить за свои деньги. Это не значит, я вор! И человек, который продает, тоже на украл. Он отыскал это золото своими трудами. Здесь, в этой проклятой мерзлоте, очень много золота. Десятки лет добывают и еще сто лет будут добывать. Для государства эти ничтожные граммы — капля в море. И самое главное, это же не из кассы, а из земли. Человек нашел золото и продает его. Это нормальная коммерческая операция. В конце концов, что такое золото? — спросил Мисявичус и ответил сам себе: — Такой же товар, как и всякий другой. Почему мне выгодно купить золото? Потому что оно имеет разную цену.
И привел довод, который считал, видимо, особенно убедительным:
— Допускайте на один момент, что я могу купить здесь… ну пусть патефонные иголки. По рублю за штуку. А продать в другом месте по десять рублей. Конечно, я стану покупать патефонные иголки! Зачем мне тогда золото?
Алексей усмехнулся.
— Ну ладно, купил. А дальше куда?
Теперь усмехнулся Мисявичус.
— В Иркутске можно продать по тридцать рублей. А на Западе по сто рублей за грамм. Вы сказали прошлый раз, что заработали две с половиной тысячи. Посчитайте сами. В Иркутске это будет семь с половиной тысяч. А там — все двадцать пять!
— Столько денег могу получить? — недоверчиво прищурился Алексей.
— Посчитайте сами, — повторил Мисявичус.
— А сколько лет приварят тебе, если я пойду сейчас и передам кому надо наш разговорчик?
Алексей рывком поднялся на постели и уставился в упор на Мисявичуса.
Литовец равнодушно пожал плечами:
— Вас, вероятно, прежде всего спросят: сколько было звездочек на бутылке? Так чтобы вы не спутали — пять!
Он поднес бутылку к самому носу Алексея.
— Вы обследуете мою нервную систему. Я имел в жизни столько несчастий, что уже научился быть спокойным. Вам не нравится покупать золото?
— Нет! — резко ответил Алексей.
— Ложитесь, ложитесь! — Мисявичус ласково потрепал Алексея по плечу. — Не надо волноваться. Надо беречь свое здоровье. Даже когда
