Путь к себе - Франц Николаевич Таурин

тебе два года дали, а мне три. Два года с лопатой отмантулила… и здесь уже год доходит.

«Ее могло здесь и не быть!…» — почти с испугом подумал Алексей.

И договорил вслух:

— Как же ты?.. Здесь только вольные работают?

Варька мрачно усмехнулась.

— Черенок у лопаты шибко шершавый. Ладошки колет…

Потом потупилась. Сказала безразлично, устало:

— Тяжело очень было. Ну и… пришлось перемигнуться с фельдшером. Сюда перевели.

Алексей отвел глаза.

— Ты и сейчас… с ним?

— Ну да. Отрабатываю.

Варька произнесла это без смущения и без бравады, как будто не было за этим словом второго циничного смысла. Сказала так, как говорят о скучной, приевшейся работе.

— Смотришь, бесстыжая?.. Верно, не стыжусь. Не для баловства, Леша. Очень трудно было… Если кому стыдиться, так тому, кто так любовь добывает… Опять же, и его как винить?..

Пригнулась к уху Алексея, шепнула:

— Он думает, после срока замуж за него выйду.

— А ты?..

И посмотрел на нее с болью и тревогой.

Варька обласкала его взглядом.

— Зачем он мне теперь?

Вечером Варька рассказала ему всю свою жизнь. Трудное детство. Первую любовь. И про то, как попала сюда.

— Сладкой жизни захотелось. Подружка помогла, научила. Вместе с ней работали, в одном магазине. Зинкой звали. Красивая была и жадная. Любовников обирала, на дом копила. Она и придумала. Я еще совсем дура, восемнадцати не было. Материалов в магазине много, шерсти, шелка, цены разные. Ну и мухлевали. Кассирша с нами была заодно. Быстро засыпались. С чеками запутались. Им по восьми лет дали, мне три… И знаешь, Леша, теперь все, считай, позади — хорошо, что так вышло. Пока не втянулась. Теперь, — она резко мотнула головой, — ни в жизнь!.. И вообще решила: ничего втихаря не делать, все в открытую!.. Это я тебе говорю!

Алексей не нашелся, что ответить.

Варька встала и быстро вышла.

На другой день Варька принесла Алексею письмо и, не задерживаясь у его постели, занялась другими больными. Записала у всех температуру, раздала лекарства, старику завскладом сделала укол и после этого подошла к Алексею.

Он лежал хмурый, кусая губы.

— Письмо?

Алексей молчал.

— Чего пишут?

Он протянул ей письмо.

И, уже отдав, подумал: зачем ей знать о его семейных делах? В письме сообщалось, что жена — Анфиса Степановна — «ведет себя нехорошо». Алексей не принял бы близко к сердцу, — писал Шилишперов, о котором на стройке говорили, что он отродясь ни о ком доброго слова не сказал, — но в списке «частых гостей» первым стоял Анатолий Груздев… тот самый, у которого он — Алексей — отбил Фису… Выходит, теперь Толя Груздев поквитался с ним…

— Ну и что? — сказала Варька, возвращая письмо. — Была нужда нос вешать. Сейчас на одного мужика — три бабы!..

Резко повернулась и ушла.

Поразмышлять времени у Алексея было. Он и размышлял…

Шилишперов, известно, пакостник. Ему только бы наплевать человеку в душу… Не потому написал, что добра желает. Но, с другой стороны, не слухи передает, не сплетни. Факты! Пишет, что сам видел. Его дом через улицу, чуть наискосок. Вполне все видно… А что видно? Что в дом заходили?

Можно было это письмо посчитать и за правду, и за ложь… Как самому удобнее… Но вот Алексей и не знал: ему-то чего надо?..

За правду посчитать обидно… Что за мужик, которого баба на другого сменяла?.. Сам, бывало, смеялся над такими. И над ним станут смеяться… если утрется и виду не подаст. А можно… по-другому… Не только свету, что в окошке! Правильно Варька сказала: на одного три!.. Он себе найдет, пусть она отыщет такого. Небось спохватится!.. И Толика он заберет себе, вполне имеет право… Не сейчас, потом, когда при месте будет…

И получалось, можно на Порожную и не заезжать, можно перед товарищами не краснеть, глаз ни перед кем не опускать…

Об одном не успел подумать, кто же кого: Шилишперов обманул Алексея Ломова или Алексей Ломов самого себя?..

Варькин срок закончился за неделю до того, как Алексея выписали из лазарета. В палате она не появлялась. Алексей встревожился, потом понял, что если фельдшер получил отставку, то и Варьке места в медсанчасти нет.

Дни, пока ее не было, показались Алексею очень длинными, и перед ним уже не стоял вопрос: куда ехать?

Варька приютилась у старушки, уборщицы лазарета. Встретила Алексея, когда он вышел из комендатуры.

— Получил увольнительную? — спросила Варька.

— Получил, — ответил Алексей.

Для него на морозном небе сияли враз три солнца.

— Пошли! — сказала Варька.

— Куда?

— На квартиру, — ответила Варька.

И с достоинством, как законная, взяла его под руку.

Припасенная Варькой квартира была недалеко. Алексей не успел даже сказать, как он истосковался: Варька открыла обитую пестрой коровьей шкурой дверь в торце длинного барака и сказала:

— Входи!

В полутемном коридоре пахло сырой прелью. Варька постучала в крайнюю слева дверь.

— Не закрыто! — ответил надтреснутый женский голос.

Вошли в длинную и узкую, как гроб, комнату.

— А это кто же? — спросила хозяйка, сухая, костистая старуха.

— Это, тетя Сима, мой муж, — весело ответила Варька.

Старуха пристально оглядела Алексея.

— С утра холостая была!

— Не с утра, тетя Сима, а двадцать два года была холостая.

— Быстро спроворила, — с усмешкой сказала старуха, и Алексей не понял, что кроется за этой усмешкой: укоризна или одобрение.

— Нам только переночевать, тетя Сима, утром уйдем, — сказала Варька и, подмигнув Алексею, добавила: — Так что, может, поверишь без загса?

— Тебе годится, дак мне что? — снова усмехнулась старуха. — Ночуйте. Я уйду, мешать не стану.

В аэропорт ехали в грузовой трехтонке. Обтянутый брезентом кузов защищал только от ветра. Сидели на Алексеевом чемодане и тощем Варькином узле. Варька тесно прижалась к Алексею, и он знал, — не только от холода. Она отыскала его руку, сняла с нее рукавичку и прижала его руку к своей щеке…

В порту долго ожидали самолета. Алексей, выстояв длинную очередь, взял билеты и, перешагивая через чужие пожитки и ноги, прошел в угол, где примостилась Варька. Она потеснилась, и он устало опустился на узел рядом с ней.

Ну, вот и все… Билеты взяты… в Иркутск. Все сомнения и терзания позади. В эту минуту он искренне верил, что принятое им решение стоило ему многих терзаний…

— Чего приуныл? — спросила Варька.

— Я ничего, — возразил Алексей.

Варька печально усмехнулась.

— Думаешь, куда билеты брать?

Алексей показал ей билеты.

— Обменить можно!

Алексей, будто не слышал, смотрел в сторону.

— Давай билет! — сказала Варька жестко. — Если самому неловко, я обменю.

Алексей сумел понять: это не раздражение, даже не обида, — боль.

Попросил ласково:

— Не