Исповедь шлюхи - Андрей Анисимов

Мака из «мерседеса» не выходила.

Через минуту к лодочной станции в клубах пыли подкатил милицейский УАЗ. Курдюк тяжело вывалился из передней двери и медленно направился к «мерседесу». Мака кнопкой приоткрыла окно.

— Ты зачем свою армию привезла? — Поинтересовался полковник.

— Потому что ты хам. А хамам доверять нельзя. — Ответила Мака.

— Ладно, не лайся. Знаешь, кто старое помянет, тому глаз вон. Выходи, побалакаем. — Курдюк взялся за ручку дверцы «мерседеса», но Мака его одернула:

— Убери лапы. — И кивнула Трофиму. Тот быстро покинул водительское кресло и, приоткрыв дверцу, помог хозяйке выбраться.

— Нам бы с тобой с глазу на глаз. — Намекнул Курдюк, выразительно посмотрев на телохранителя.

— Где? — Поинтересовалась Мака.

— Пойдем на станцию. Хозяин приедет позже, там сейчас никого. — И Курдюк кивнул на свежевыструганные доски крыльца.

— Подожди здесь. — Приказала Мака Трофиму и решительно поднялась на ступеньки. Начальник милиции едва успел подняться за ней и распахнуть дверь.

Внутри пахло деревом и лаком. Мака поморщилась:

— Окно хоть открой. Я здесь задохнусь. — Полковник послушно распахнул окна.

В центре большой комнаты стоял длинный стол и больше десятка стульев. Вдоль стен Мака заметила кожаные диваны, а в правом углу у окна новый конторский стол и сейф. Она поняла, что это и есть место хозяина станции. В левом углу в навал лежали спасательные круги и жилеты.

— Садись, в ногах правды нет. — Курдюк указал на диван.

— Постою, от лежки и отсидок жопа устала. Бумаги принес?

— Как договорились.

— А бабки?

— Мака, это уж слишком…

— Я же предупредила, за хамство придется платить.

— Давай обойдемся без воспитательной работы с массами. Ты и так не в накладе. А наличности у нас нет.

— Где Стеколкин? Я ждала его.

— Вот об этом я и хотел с тобой парой слов перекинуться.

— Валяй, но сначала документы на участки.

— Они в машине. Могу принести.

— Ладно, потом. Чего ты хотел?

— Стеколкин в камере.

— Что? — Мака смерила полковника подозрительным взглядом: — Ты посадил друга?

— Пришлось. Постный раскопал взятку и заставил Славу расколоться. Дело очень скверное. Помоги.

— Я?

— Да, ты можешь.

— Каким образом?

— Ты же знакома с Коленевым?

— Допустим.

— Упроси его повлиять на Постного. Они же друзья детства. Да и зависит мэр от афганца. Завод на его денежки построил. Коленеву не откажет.

— А мне что за дело?

— И тебе есть полный резон. Сделаешь, я закрою глазки на письмо из Нью-Йорка.

— При чем тут письмо?

— Его же твой дружок с Васильковым состряпали. Сечешь? Это уже после того, как вы Кащея…

— Не пугай. Я тебя, с твоими страшилками, в гробу видела. Ты же меня понимаешь, Ванька?

— Ладно, не лезь в бутылку. Как человека прошу.

— Если я скажу «да», сколько?

— Мака… — Курдюк развел руками: — Ты же теперь с нами. Засудят Стеколкина, мало ли как пойдет. Он трусоват, болтать начнет, да и вообще, без него будет трудно. Он в бумагах хорошо соображает.

— Мне нет смысла. Пока мэром Постников, заводик мне не светит. Уберете его, тогда и поговорим.

— Попробуем.

Мака вдруг расхохоталась:

— Конечно, попробуете. Подписи ваши под его трупом уже стоят.

Курдюк обиженно засопел:

— Славка мог бы это сделать.

— Этот слюнтяй?

— Да. Он хорошо плавает, а Постный плавать не умеет. Мы договорились во время пикника устроить лодочную прогулку. Славка сядет с мэром, раскачает лодку, а дальше сама понимаешь…

— У вас мозгов, как у куриц. Вам бы яйца нести…

— Почему?

— Со взяточником, даже если Славка выйдет из тюряги, Постников не только в лодку, срать рядом не сядет. Он посадит с собой Олега.

— Ты думаешь подговорить афганца?!

— Тупой ты дядя. По-твоему, такой человек, как Коленев, может утопить друга детства?

— А что ты предлагаешь?

— Я подумаю.

— Ладно, думай. Только другого удобного случая может долго не представиться.

— Не надо меня лечить, не маленькая. Теперь тащи документы.

— А как со Славой?

— Сделаю. Но учти, половина его доли завода — моя.

— Он согласится. В тюрьме все становятся сговорчивыми. — Обрадовался Курдюк и быстро вышел на улицу. Через две минуты он вернулся с голубой канцелярской папкой:

— Все тут, даже подпись мэра имеется.

Мака хмыкнула, но раскрывать папку не стала.

— Теперь сматывайся. — Попросил Курдюк: — Сейчас придет хозяин лодочной станции, я должен с ним обсудить детали праздника.

Мака хлопнула полковника папкой по заднице и направилась к двери. На пороге обернулась:

— Пальчик понравился?

— Я мороженое мясо не очень люблю. Скотинку-то вы давно забили. Но это уже так, к слову…

— Оказывается, Ванька, ты не совсем идиот. — Похвалила милиционера Мака, и, громко хлопнув дверью, вышла.

Руфина Абрамовна представила Олегу Лену Ситенкову и, сославшись на дела, исчезла. Конечно, ради такого случая она могла бы дела отложить, но мудрая женщина решила оставить их вдвоем. Разговор молодым родителям предстоял деликатный, и она решила не стеснять их своим присутствием.

— Выйдем на воздух? — Предложил Голенев: — Хочу еще раз полюбоваться на наш двор после ремонта.

Лена не возражала. Они спустились по лестнице, и Олег повел Ситенкову через кухню.

— Тут же есть нормальное парадное? — Удивилась Лена. Она уже несколько дней не только работала учительницей, но и жила в детском доме.

— Простите, Лена, но я хочу, чтобы вы вышли во двор через мою волшебную дверь. — И Голенев рассказал молодой женщине, когда он, будучи ребенком, играл во дворе, всегда посматривал на эту дверь. И не только потому, что посудомойка Глуша выносила через эту дверь ломоть хлеба с солью или печеньице: — Я всегда думал, что именно из этой двери ко мне выйдет моя мама. Может быть, наша Ирочка думала так же, и тоже посматривала на эту дверь.

— Если вам так хочется, пожалуйста. — Улыбнулась Лена и вышла во двор через заветную дверь Голенева.

Олег вышел за ней:

— Какая мама Руфа молодец! Представляете, она восстановила двор моего детства. Даже волейбольную площадку. Только березы нет.

— Какой березы? — Спросила Лена.

— Видите карусель? Она как раз на пне той березы.

— Красивый у вас детский дом. Я слышала, вы помогли его отремонтировать?

— Больше Тихон помог. Это же и его дом. Давайте присядем. — Голенев, кивнул на маленький детский стол возле клумбы..

— Разве можно на столе сидеть?! — Возмутилась Лена: — Дети из окон увидят.

— Ну и что?

— Как что? Представьте себя школьником, а ваш учитель сидит на столе. Что вы подумаете?

— Подумаю, что моя учительница нормальный парень. — Рассмеялся Голенев.

— Парень?! Почему парень?

— Мы маму Руфу в детстве, естественно между собой, называли «свой парень». Это была высшая похвала взрослому человеку.

— Возможно, я когда-нибудь и заслужу такой комплемент от своих ребят, но не сейчас. Вы знаете, откуда я пришла?

— Да, Лена. Мама Руфа мне все про вас рассказала.

— Значит, вы меня поймете. Тетка явилась к ним из сумасшедшего дома и уселась на стол…

Олег не хотел продолжать этот разговор. Он заметил волейбольный мяч, забытый детьми, подбежал к нему, поднял и лихо запустил в кольцо. Положив мячик на место, вернулся к Лене:

— Ваш муж летчик?

— Да, он кончил летное училище. Наш техникум и их училище делили под общежития одно здание. А зал у нас был общий. В этом зале я с Пашей и познакомилась. Мы с ним целый вечер протанцевали, и у нас началась любовь.

— На чем он летал?

Лена смутилась:

— Ваши называли эти вертолеты «черными тюльпанами».

— Невеселая работа… Где он погиб?

— Его сбили под Кандагаром.

— Понятно… Там духи на нас «Стингеры» обкатывали…

— Мне бы не хотелось сегодня опять все это вспоминать. Давайте обсудим наше положение…

— Чего обсуждать? Поехали к Ирочке, заберете свою дочь. Вы же этого хотите?

— Я очень хочу. Но не знаю, как поступить. Если я привезу Иришу в детский дом, это может ее сильно огорчить. А поцеловать и уехать… Не пойму, что и делать.

— Никогда не надо ничего усложнять. Поедем, а там видно будет. Что если Ирочке с родной мамой все равно куда, только бы вместе…

Лена внимательно, долгим взглядом посмотрела в лицо Голенева:

— Вы бодритесь, а глаза у вас грустные. Чувствую, что вы к девочке уже привязались. Да и она к вам, наверное. Дети сильных и добрых мужчин любят. А вы сильный…

Голенев вынул из кармана расческу и провел по волосам:

— Знаете, я терял друзей по-настоящему. А Ирочка не уходит из жизни. Она идет к родной матери. Это же для ребенка счастье.