Та, что будет моей - Агата Лель

не тронет, — прошептал он, и Валюша, кивнув, обвила его шею тоненькими руками. Прижалась всем тельцем, выражая высшую степень детского доверия.

Еще один катарсис, который поднял внутри него цунами из разнообразных эмоций. Просто не передать словами, что он ощутил в этот момент. Это не сыграть, не надумать, не вымучить из себя, потому что "ты отец и так надо". Он на самом делепочувствовалсебя отцом. И почувствовал, как начал звереть. Поднял набыченный взгляд на переростка напротив и неизвестно, чем ты все это в итоге закончилось, если бы не подбежала Аглая.

— Что здесь случилась?! — испугано спросила она, вытирая влажные руки о штанину. — Валюш, ты почему плачешь?

— Этот дядя меня напуга-ал… — и, как на кошку ранее, ткнула пальцем на мужчину с подносом.

— Ваша дочь меня толкнула, и я разлил на еду напитки! — принялся жаловаться он, совсем как ровесник Валюши. — Я требую компенсации! Это все денег стоит, вообще-то!

Видит Бог, Вишневский едва сдержался. Удерживая на одной руке ребенка, а другой раздраженно достав из заднего кармана брюк бумажник, не глядя, вытащил пару купюр, явно в несколько раз превышающих стоимость заказа.

— Подавись ты уже своими бургерами, — бросил деньги на поднос и, развернувшись, кивнул Аглае: — Пошли отсюда.

— Давай, я ее понесу…

— Я сам, — и Артур, с Валюшей на руках, пошел к выходу из забегаловки.

* * *

Стараясь громко не топать, они поднимались в темноте по лестнице к съемной квартире Аглаи: Валюша уснула сразу же, как только села в вымытую машину и не проснулась, когда он аккуратно достал ее из детского кресла.

— И всегда она так крепко спит? — шепотом спросил он, пересекая очередной пролет.

— Всегда. До года спала крайне плохо, а теперь пушкой не разбудишь. Устает в детском саду за день, а сегодня еще столько новых эмоций, — ответила Аглая, нашаривая в кармане ключ.

Неожиданно с тихим скрипом открылась соседняя дверь, и Валентин, мать его, прекрасный, выпустив оранжевый прямоугольник света, выглянул на лестничную клетку.

— А я и думаю, где вы с Валюшей… — процедил, не сводя хмурого взгляда с Вишневского. — Гуляли, значит.

Артур решил, что еще одного мудака точно не выдержит, поэтому включил привычный режим дзен и просто отвернулся.

— Я зайду перед сном, — это уже Аглае, — поболтаем. Ладно?

— Нет, — не оборачиваясь, отрезал Вишневский, и переступил порог дома.

Что там тихо ответила ему Аглая он уже не слышал: надавив мыском на пятку, пытался стянуть обувь, и при этом не разбудить резкими движениями ребенка.

Войдя в комнату Валюши, аккуратно положил девочку на кровать, не забыв перед этим стянуть одной рукой покрывальце.

— Дай ей Пелёнка, — услышал шепот у двери.

— Кого?

— Игрушку ее, она только с ней спит.

Удивительно, но он даже запомнил, как выглядит Пелёнок. Отыскал в куче игрушек белого мишку и положил рядом с дочерью на кровать.

А потом вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Аглая стояла в коридоре, практически в полной темноте и явно не знала, как себя повести. Волновалась, кусая нижнюю губу.

— Ты домой или… может, чаю?

— Может, чаю, — повторил он, и они, ничего не говоря, друг за другом пошли на ее крошечную кухню.

Часть 15

* * *

Вишневский сидел за столом и молча смотрел, как Аглая, так же не произнося ни звука, готовит для них чай: достает из шкафа чашки (наверняка самые лучшие), распаковывает новую пачку пакетированного цейлонского.

Сегодняшний вечер так был богат на события, события необычайно важного характера, что он осознанно поставил мысли на паузу. Он больше не хотел думать, анализировать, вспоминать, он просто смотрел на нее, женщину, которая родила ему дочь и понимал, что впервые в жизни все пошло не по его плану. Но почему-то сильно расстроенным себя не чувствовал. Скорее… слегка растерянным.

— У меня только черный есть, — тихо проговорила она, не поднимая на него глаз. — В пакетиках.

— Черный в пакетиках. Отлично.

Она кивнула и наполнила чашки кипятком. Потом поставила в центр стола песочное печенье, предварительно сняв с вазочки салфетку.

С нее спала вся недавняя спесь, она больше не была острой на язык гордячкой. Она волновалась находясь с ним сейчас наедине, и он это отлично чувствовал.

— Может, что-то еще? Бутерброд? Есть немного овощного рагу…

— Я ничего не хочу, — ответил он, слукавив.

Она села за стол напротив него и обхватила чашку двумя руками, подув, сделала крошечный глоток. Где-то тикали часы, тихо гудел холодильник, в глаза бил мягкий электрический свет. А он просто сидел и молча смотрел на нее, смущая своими взглядами еще больше.

Когда игра в гляделки начала приобретать особенно острый масштаб, Вишневский взял ситуацию в свои руки.

— Иди сюда, — "кивнул" глазами на место рядом с собой.

На его удивление, она не стала артачиться — взяла свою чашку и, поставив на стол рядом с его чашкой, села на самый краешек дивана кухонного уголка. Опустив голову, уткнулась в свой чай, перемешивая ложечкой давно растаявший сахар.

Он видел, как подрагивают ее пальцы, и сейчас ей так шла эта истинно женская слабость… Не наигранная, не утрированная, она просто была такой, какая есть — обезоруживающе манящей.

Вишневский придвинулся ближе и, прикрыв глаза, коснулся губами ее шеи. Потом аккуратно убрал пушистые рыжие волосы за ее спину и поцеловал еще, уже чуть выше и более настойчиво.

— Артур… — она осторожно повела плечом, но не оттолкнула. — Пожалуйста, не надо этого…

Ее глаза были закрыты, а губы, наоборот, приоткрылись словно в ожидании поцелуя.

Человек может говорить, что угодно, но его мимика никогда не врет. Как и язык жестов. Ее тело буквально кричало "продолжай".

— Почему нет?

— Потому! Потому что… это ни к чему не приведет, — и явно собравшись из последних сил: — Я не буду твоей любовницей!

Он улыбнулся. Как человек, который точно знает, что сказанное другим