Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга II - Алексей Ракитин

суд штата Пенсильвания 3 февраля 1893 г., её рассмотрение не затянулось и ровно через месяц — 4 марта — последовало формальное отклонение [что следует признать вполне ожидаемым исходом]. Тогда преступник заявил, что уповает на христианское милосердие губернатора штата, обладавшего правом помиловать приговоренных к смерти.

По прошествии недели — 12 марта 1896 г. — Департамент юстиции штата распространил заявление, в котором сообщил о назначении даты исполнения приговора сообразно загрузке тюрьмы и палача. Казнь Маджета-Холмса назначалась на 7 мая.

11 апреля вдова Питезеля в присутствии адвокатов собрала пресс-конференцию, в ходе которой сообщила, что обратилась в окружную прокуратуру Индианаполиса, а также к прокурору Торонто с просьбой передать ей останки детей. Также она просила вернуть ей все личные вещи детей, обнаруженные в ходе их розысков. Разумеется, не обошлось без материальных претензий (куда ж без них, так ведь?). Вдова заявила, что будет добиваться получения денег от Маджета-Холмса на основании того, что осенью 1894 г. тот во время имевших место встреч выманивал у неё деньги на личные нужды. Также Кэри Кэннинг сообщила о намерении вчинить иск адвокату Джепте Хау, тому самому юристу из Сент-Луиса, что участвовал в страховой афере её мужа. Исковое требование также сводилось к получению денег, переданных адвокату Холмсом.

Честно говоря, смысл подобного иска вызывает некоторое недоумение. В самом деле, если вдова считает обогащение Джепты Хау незаконным, то требование возврата денег представляется логичным, но… возвращать-то эти деньги адвокат должен не вдове, а страховой компании! Мошенники — Германн Холмс, Джепта Хау и Бен Питезель — обманывали отнюдь не Кэри Кэннинг, а страховую компанию «Fidelity Mutual Life», так что все деньги надлежало вернуть ей и никак иначе. Если же считать, что жертвой мошенничества является не страховая компания, которая полностью выполнила условия заключенного договора страхования жизни, а сам Питезель, то требование от Джепты Хау неких денежных выплат также лишено смысла. Ведь Питезель в результате обмана лишился не денег, а жизни! И жизни его лишил отнюдь не адвокат из Индианаполиса.

В общем, вся эта тема с материальными претензиями вдовы представляется очень скользкой. В этом месте можно ещё раз напомнить соображение, сформулированное выше, а именно — роль самой вдовы во всей этой истории представляется весьма и весьма двусмысленной. Практически нет сомнений в том, что она знала об участии муженька в афере и благословила его. И всё было нормально до тех самых пор, пока не выяснилось, что её саму и её мужа обманули другие обманщики. В общем, все эти страдания по чужим деньгам, пролетевшим мимо рта, словно ложка с вареньем, выглядят как-то очень некрасиво.

В апреле 1896 г. Германн Маджет предпринял в высшей степени неожиданный шаг. Ещё летом 1895 г., т. е. до суда, правление одной из нью-йоркских газеты предложило ему гонорар в размере 5 тыс.$ за правдивый рассказ о собственной жизни. Летом и осенью минувшего года это предложение не вызывало особого интереса Маджета, поскольку он рассчитывал избежать смертного приговора. Теперь же, когда от виселицы его могло избавить только чудо, он ухватился за сделанное ранее предложение и пообещал рассказать газетчикам о своей жизни всё. Правда Маджет запросил за свою «исповедь от чистого сердца» гораздо большую сумму — 10 тыс.$. Это неожиданное решение Маджет объяснил, якобы желанием передать гонорар сыну, которому в то время шёл уже 17-й год. Однако, скорее всего преступником двигали побуждения, не имевшие никакого отношения к филантропии. Маджет рассчитывал, что до тех пор, пока он не расскажет о всех своих убийствах, его не казнят.

Сумма, запрошенная убийцей, была слишком велика для редакции газеты и она поначалу отказалась от предложения. Но 33-летний Уилльям Рендолф Хёрст (William Randolph Hearst), будущий медиа-магнат, согласился выплатить требуемую сумму из личных средств. Поэтому журналисты в конечном итоге приехали в тюрьму «Мойяменсинг», в которой содержался смертник, и в течение нескольких дней в апреле 1896 г. имели возможность расспрашивать его об обстоятельствах совершенных преступлений.

Преступник не спешил с рассказами и выдавал информацию весьма дозированно. Свой замысел он не особенно и скрывал, дав понять журналистам, что рассказ о преступлениях поможет ему избежать виселицы. Другими словами, Маджет надеялся на то, что накануне исполнения приговора вмешается губернатор Дэниел Гастингс и помилует смертника дабы тот получил возможность перечислить всех, павших от его руки, и рассказать о судьбе останков. Которые — не будем упускать из вида важную для того времени деталь! — нуждались в надлежащем христианском погребении.

До 15 апреля Маджет-Холмс диктовал журналистам свою «исповедь», затем остановился, сообщив, что сможет продолжить диктовку после 7 мая, т. е. после назначенной даты казни. Разумеется, при том условии, что останется жив.

Через 3 дня — 18 апреля 1896 г. — издававшийся в Нью-Йорке «The jornal» опубликовал текст «полного признания» Маджета-Холмса.

Номер нью-йоркской газеты «The jornal» от 18 апреля 1896 г. с текстом «полного признания» Германна Маджета-Холмса.

Всего в этой публикации рассказывается об убийствах Маджетом 27 человек. Для того времени признание в таком количестве умышленных убийств являлось неслыханным, ведь феномен серийной преступности оставался тогда криминологам неизвестен. Однако очень быстро сенсация сошла на нет и превратилась, выражаясь современным языком, в фейк. Дело заключалось в том, что буквально в течение первой же недели с момента публикации «полного признания» в его тексте были обнаружены лживые утверждения. Маджет сообщал об убийствах людей, которые на самом деле были живы, либо о преступлениях, факт совершения которых не находил подтверждения. Читатели почувствовали себя обманутыми, разумеется, встал вопрос о том, можно ли вообще доверять человеку, спекулирующему на подобной тематике?

По этой причине осужденный не только не достиг желанной цели, но добился результата прямо противоположного — просить губернатора штата о помиловании стало попросту бессмысленно, поскольку лживость продиктованного «признания» заставляла усомниться в способности Холмс быть честным. О его раскаянии вообще не могло быть и речи! Хотя приговоренный и написал прошение о помиловании, в котором настаивал на собственном духовном перерождении и обращении в истинную Веру Христову (католицизм), вряд ли кто-то теперь мог этому поверить.

Уместно задаться вопросом, для чего же Маджет-Холмс добавил своему «признанию» завиральщины? Казалось бы, написал правду, сымитировал бы чистосердечное раскаяние, глядишь, получил бы какие-то бонусы… врать-то зачем?

Думается, в данном случае мы видим элементы далеко идущего замысла осужденного, который тот предполагал реализовать в случае сохранения ему жизни. По прошествии нескольких лет, когда история его преступлений оказалась бы основательно подзабыта, улики исчезли, а свидетели либо умерли, либо разъехались, он заявил