Бал был бел - Лукин Евгений Юрьевич

2 Ну похмелье! Острый нож! Как ментом, я им заломан! А газету развернёшь — и рука ползет за ломом. Значит я, туды-сюды, рвусь к прилавку, холка — в мыле! А тем временем жиды всю страну уже споили? То-то Федька-обормот: морда — чистый рубероид! Я гадаю, где берёт, — а его евреи поят! Не, ребята, чёрный сон! Зарубежный сектор Газа! Ну-ка ты, жидомасон, подойди сюда, зараза! Ох, достану-доберусь, за кадык возьму за узкий… Значит, спаиваешь Русь? Ну а я тебе — не русский?! И запомни, Самуил: у меня два лома дома. Чтоб сегодня же споил! А иначе — жди погрома. 3 Ох, доколобродят те, что по утрам стороной обходят православный храм! Ну-ка поглядели на таких людей! Вот на той неделе некий иудей, о́б пол синагоги лоб околотив, угодил в итоге под локомотив. Не хотел растрогать Господа Христа — залетел под ноготь Божьего перста! Где теперь Гедали[28]? На сковороде. Или тот — видали? — в рыжей бороде: тору, блин, бормочет, вовремя постясь… Всё равно замочит третья ипостась! Ну-ка в строй и резвым шагом в Божий сад! Кто ещё обрезан — всё пришить назад!.. 4 Кто мы? В нынешней реальности так решается вопрос: будут две национальности — недоросс и переросс. Тут, лишившись беззаботности, кто-то, ясно, заблажит. Мы и их на две народности — недожид и пережид. 5 Вымирал во время о́но лютый динозавр — два, примерно, миллиона лет тому назад. Время о́но, время о́но… (Сердце — стук да стук!) Ты подумай: два «лимона»[29]! В каждом — штука штук! Мне ж расплачиваться завтра! Слушай, Салимон, что мы все про динозавра?.. Занял бы «лимон»! 6 Ноги — кривы. Зубы — редки. Ликом — бюрократ. Но встают за мною предки, как заградотряд. Морды — сизы. Кудри — сивы. Складки по брылам. Говорят: «Спасай Россию, а не то — стрелям!..» 1990–1997

Владимир Ильич Калашников

ПоэмаПролог Когда эта́жу то, что на́жил, и роюсь в днях, сердит весьма, мерещится одна и та же картина дивного письма: толпа, студентами влекома, топочет в сторону обкома, и кое-где уже смолой выводят радостно: «Долой!» Так, необычен и непрост, пургой бумажною листовок взлохматив Астраханский мост, у нас от Рождества Христова год зачинался девяност… Глава 1 В каких-то числах января, презренной прозой говоря, был в «Огоньке» оттиснут пасквиль на первого секретаря. А тот, прости ему Всевышний, решил послать журнал туда, откуда все мы с вами вышли, но не вернёмся никогда. Центральный орган — в данный орган? Народ не понял и, крича: «Мы им покажем, толстомордым!» — рванул на митинг сгоряча. И в кабинете Ильича отчетливо пахну́ло моргом. Глава 2 Где над фонтаном лепки старой литые бабоньки парят, где оборвался Волгоград ступенчатою Ниагарой меж белоснежных колоннад, собрали митинг. Тротуары продавливались, говорят. Анипка-воин с аппарата просил вниманья, лепеча, что хорошо бы для порядка почтить молчаньем Ильича. Толпа же не могла постичь, который именно Ильич, и, матюгальники раззявив, прервали краткий этот спич штук пятьдесят домохозяек. Глава 3 Пришёл на митинг демократ. Привёл с собой родного брата. Представьте, что у демократа бывает брат-недемократ. Недемократ стоял, судача, а демократ вмешался в гвалт, но тут случилась незадача: решили, будто он прибалт. Никак, бедняги, не прозреем и вечно путаем, спеша, обкомовца с архиереем и с демократом латыша. Толпа надвинулась, дыша, и отшвырнула демократа, и слова, и очков лиша… Неловко вышло. Грубовато…