Записки с того света - Александр Тимофеев

урегулирования конфликта с Федором я зашел в камеру последним. Даниэл тоже оказался в ней. Я был рад его видеть. Из знакомых был еще парагваец Хуан из моей камеры в «Пинейросе» и венесуэлец Эдвин.

Все были измучены дорогой и лежали кто где, но не спали – видимо, из-за стресса.

Я расстелил свой ужасный грязный матрас и лег у двери.

Мысль была одна: «Да, как низко ты пал,

Александр…» Почему-то именно в этот момент я осознал всю глубину своего падения. Что я уже не московский денди, а простой бразильский заключенный.

Лежал уставший и потный.

Рядом постелил свой матрас Даниэл.

Мы оказались около двери (здесь в отличие от предыдущих камер, была не решетка, а полноценная дверь и она выходила в коридор, а не на улицу). Это было единственное место, кото-рое осталось свободным, так как в камеру мы зашли последние. Под дверью – небольшая щель, но это было даже приятно. Из нее продувало. Мне, разгоряченному, это нравилось.

Так мы и лежали, «переваривая» переезд.

Даниэл, видя мое состояние, протянул мне сигарету «Мальборо», я от отчаяния закурил и докурил бы ее до конца, но в тюрьме это невозможно: всегда протя-нется чья-то просящая рука. Так произошло и сейчас.

Сигарета, всегда помогавшая в экстренных ситуациях, на этот раз оказалась бессильна. Более того, от нее стало еще хуже.

Я полежал еще немного с закрытыми глазами, мыслен-но обращаясь к Богу: «Дай мне силы», и к Ангелу-хранителю (ведь он у меня есть). Да, к Ангелу-хранителю я обратился первый раз в жизни.

Даниэл сказал: «Русо, Алекс, надо спать».

Мы заснули, чтобы через пару часов быть разбуженными.

Холодный душ, «Мне все равно» и «Сейчас»

Наступило утро.

Я в очередной раз, как полководец после сражения, осмотрел поле битвы – свою очередную новую камеру.

Вид у нее был удручающий.

Особенно сантехника.

Выглядела она так: «очко» (дырка без унитаза) и душ, который не снимался. Для того чтобы умыться, надо было включить душ – и он сразу обдавал тебя всего большой струей. Также душ служил для смыва в «унитазе»: надо было врубить его на всю мощность и резко отскочить.

Это напоминало аттракцион.

Нужна была определенная сноровка. Но в любом случае ты отбегал уже забрызганный.

Вдобавок ко всему от этой поездки у меня поднялась температура. Это было неприятно.

Федя доконал меня. Никогда не разговаривайте с психически больными людьми.

У меня было преддепрессивное состояние, вызванное надвигающейся болезнью, окружающей обстановкой и всей ситуацией в целом.

Стресс, бессонные ночи и последняя выматывающая поездка дали о себе знать.

Возникло даже чувство отчаяния.

Оно впервые посетило меня.

Мы сидели молча. В камере царило уныние. Тусклый свет от одной горящей на самом верху лампочки еле брезжил.

Слышны были только тихие разговоры на испанском.

Это переговаривались между собой колумбийские наркоторговцы.

Даниэл поговорил с ними и сказал мне, что это карантин. В этой камере мы пробудем неделю.

Эта новость не обрадовала меня.

Состояние мое было гнетущим, и я решил, что, несмотря на температуру, надо принять душ. Это было радикальное решение.

Встал, включил холодный душ и стал мыться, мыться, мыться…

Меня охватило сильное желание снять, смыть накопившуюся усталость, стресс…

Я три или четыре раза полностью намыливался, включая голову, и смывал с себя мыло. Намыливался и смывал, намыливался и смывал, намыливался и смывал…

В состоянии транса делал это как заведенный.

Вода была ледяная, я чувствовал это, но нервная система работала слабо. Да, холодная – ну и что?

«Надо помыться», – только эта мысль жужжала в голове.

Так я и продолжал намыливать себя и смывать, намыливать и смывать…

Я делал бы это еще не знаю сколько раз, если бы мне не сказали: «Русо, русо, финиш, финиш». Мол, ты не один, парень.

После душа я вышел уже другим, смыв с себя пот автобусной «бани».

Латиноамериканские наркоторговцы что-то жестко сказали мне, показывая на пол: дескать, забрызгал, надо вытереть его тряпкой…

Но это было уже выше моих сил. Я впервые мысленно послал всех и сказал: «Ничего не понимаю, проблема? Но проблема». И отошел к двери.

Это вызвало негодование латиносов.

Такое поведение было неправильным с моей стороны.

Но мне было наплевать.

Люди часто употребляют это выражение, но им почти никогда на самом деле не наплевать, они не понимают истинного значения слова. Впрочем, это относится и ко многим другим выражениям и понятиям, которые просто «замылились». Так, если ты вкладываешь в это выражение агрессию либо потом думаешь: «Что же я сказал?» или «Правильно ли я сделал, что это сказал?» – значит тебе не наплевать. В истинном понимании значения этого выражения ты не должен думать о других, об их реакции и о последствиях своих действий. И са-мое главное, это надо говорить без агрессии, так как она вызывает только ответную агрессию, но при этом твердо и безапелляционно.

Возможно, этот автобусный рейс что-то поменял во мне.

Мы с Даниэлом положили свои матрасы

один на другой, поскольку они у нас были древние, прохудившиеся, и легли на них.

Наши тела соприкасались, но мне было все равно.

Тускло горел свет, латиноамериканцы галдели, их вожак что-то говорил ..

Подошел ко мне и начал вновь вещать про порядок и тряпку.

Я лежа рассеянно смотрел на него и в ответ на его длинные фразы повторял только два слова: «маньяна» – «завтра» по-испански – и «но проблем», что можно было истолковать двояко. Неодобрительно что-то сказав, он отошел от меня, что мне и нужно было в этот момент.

Как говорила в минуты отчаяния Скарлет О’Хара, «я не буду думать про это сегодня, я подумаю про это завтра».

Вообще в тюрьме живешь исключительно в состоянии «сейчас».

Решил какую-то проблему сейчас – и испытываешь удовлетворение. Безотносительно прошлого, которое очень быстро стирается. Да, и самое главное: твое дотюремное прошлое кажется уже каким-то нереальным. Как будто это было не с тобой.

Так же и сейчас я иногда задумываюсь: «А было ли все это в Бразилии со мной или это был сон?»

Возможно, вся жизнь – это сон, и немногим удалось пробудиться.

Стирание дотюремной жизни в психике человека происходит для того, чтобы он не испытывал постоянные травмирующие ощущения от своего сегодняшнего положения.

Скорее это даже не стирание, а перенос файлов куда-то на удаленный сервер.

Недавнее же прошлое – тюремное – настолько насыщенно по событийному и эмоциональному ряду, что тоже очень быстро стирается, для того чтобы освободить место для новых событий и переживаний.

Будущего же просто нет, оно не существует.

У тебя нет никаких планов на будущее.

Ну, кроме того, что ты когда-нибудь выйдешь отсюда, но это какой-то сказочный сюжет, поэтому он не кажется тебе осязаемым и реальным.

Это в обычной жизни ты планируешь свой день, свое окружение, свою еду, свой отпуск и так далее. Здесь же от тебя ничего не зависит: еда будет такая, какую дадут, и тогда, когда дадут, окружать тебя