Может быть - Алла Шильман

«Интересно, – подумала Евгения Николаевна, – а на чем же он спит?», но вслух спросить, конечно же, постеснялась: все-таки она была девушкой весьма воспитанной, а подобные (вполне невинные, кстати сказать) вопросы мужчины отчего-то имеют свойство обычно неправильно понимать. Из того, что она увидела, ни один предмет мебели для этих целей не подходил. Кровать, конечно, имелась и стояла она в комнате, напоминающей спальню (напоминающей – потому что там кроме кровати еще была целая куча абсолютно ненужных в этом месте вещей), но, как и в случае с остальной мебелью, вид ее не внушал доверие: ножки были слишком изящны, балдахин слишком запыленным, а подушки украшены чересчур тонкой вышивкой шелком, чтобы на них вообще можно было спать.

– Наверное, у него где-то тут припрятан специальный матрас, который он достает и расстилает на полу, – подумала Евгения Николаевна.

Задумываться, впрочем, особо не стала. Намного больше, чем художественная ценность и практическая пригодность содержимого квартиры ее интересовал вопрос о том, как в ней вообще можно жить. Во-первых, она абсолютно не представляла, как можно поддерживать чистоту, учитывая то огромное количество мелких предметов, которые были расставлены буквально повсюду. По-хорошему, для ухода за этим музеем требовался целый штат домработниц, однако ей почему-то казалось, что помешанный на собственной коллекции Алексей Петрович вряд ли пожелает кого-то пустить в свой маленький мирок. Мечтать о прислуге ей вряд ли придется. С другой стороны, можно будет переехать в ее квартиру, а в эту лишь изредка заходить, используя ее в соответствии с тем, чем она и является на самом деле – как музей, в котором можно что-то посмотреть, что-то переставить, но ни в коем случае – не жить. С Алексеем Петровичем, правда, этими мыслями Евгения Николаевна все же не стала.

Хозяину весьма понравилась реакция гостьи на его жилище. Понравилась и сама гостья, а невидимые сети тонких комплиментов, замаскированных под искренний восторг, запали в душу. К тому же, соседка оказалась очень даже хорошенькой, а какой мужчина устоит перед чарами симпатичной женщины, особенно, если она при этом одета в короткий и весьма облегающий (весьма неплохие формы, кстати) китайский халат, тем более, расшитый драконами. К тому же, как слышал Алексей Петрович от старух, несущих свой тяжкий ежедневный крест на лавочке у подъезда, Евгения Николаевна как раз не так давно развелась с мужем. Подробностей он, естественно, не знал (сплетничать со старухами было ниже его достоинства), но по виду Евгении Николаевны, мог с точностью сказать, что виноват в их разрыве был, безусловно, муж, который, судя по всему, был человеком совсем недалеким. Разве может мужчина бросить такую прекрасную женщину?

Единственное, что огорчало Алексея Петровича, так это то, что бывший супруг Евгении Николаевны, исчезая на бескрайних просторах нашей родины, не прихватил с собой еще и ее детей. Но ведь идеальных людей не бывает, и с этим, к сожалению, приходится мириться. А наличие двоих детей – это далеко не самый главный из них.

Не очень страстный, не особо романтичный, но стабильный и подающий большие надежды роман был начат.

Глава 10. Предложение в положении

К сожалению, самая большая подлость судьбы человеческой состоит обычно в том, что случается именно то, чего ты не ждешь и именно в тот момент, когда это для тебя меньше всего удобно.

Накануне, за несколько дней до случившейся неприятности (вернее, до момента ее обнаружения, ибо каждому известно, что беременность свершается, как правило, задолго до того, как обнаруживается), перспективный и со всех сторон положительный сосед Алексей Петрович, забавно смущаясь (как школьник, ей богу!), наконец-то решился сделать ей предложение. Как и положено, все прошло в красивой и романтичной обстановке, с обязательным ужином при свечах в самом дорогом ресторане, с маленьким, игравшим только для них «живым» оркестром, таинственным, слегка смущенным тоном и красивым обручальным кольцом в обязательной бархатной коробочке. Евгения Николаевна, конечно, как и полагается любой порядочной барышне, засмущалась, потупила глазки, но время на раздумывание брать, однако же, не стала. Будь она помоложе, она бы, конечно, может быть, еще подумала, все-таки встречались они не так давно. Но двое детей, давно уже не юный возраст и категорическое нежелание оставаться одной не оставляли ни малейшего шанса для риска. Евгения Николаевна хотела стабильности и упустить такую прекрасную возможность ее получения не могла. Естественно, она тот час же согласилась. Тем более, что Алексей Петрович пообещал самым коренным образом изменить ее жизнь в сторону счастья, то есть сделать именно такой, которой, по его мнению (и по мнению самой Евгении Николаевны, естественно) она была достойна.

Единственным небольшим даже не условием – пожеланием – к будущей жене стала просьба как можно чаще отправлять детей к бабушке, в Воронеж.

– Понимаешь, – оправдывался Алексей Петрович, – это все из-за коллекции. Они, конечно, очень воспитанные дети и я к ним прекрасно отношусь, но пока мы будем делать ремонт в твоей квартире, нам придется жить у меня… Дети – очень подвижные создания. Им нужен простор, нужны игры и разные забавы. А ты же видела, какая теснота у меня, им там и развернуться-то негде будет, не то что поиграть. Да и к тому же, они ведь могут случайно что-нибудь зацепить…

Еще одна маленькая просьба – что-то сделать с собакой. Попугая, как наименее опасное для его коллекции существо, Алексей Петрович милостиво согласился терпеть.

К слову сказать, к тому времени будущие супруги с жилищным вопросом практически определились. В квартире Евгении Николаевны они предполагали сделать ремонт, после чего в нее переедет бесценная коллекция Алексея Петровича. Жить счастливое семейство планировало в его огромных аппартаментах. Детей, конечно, придется взять с собой, но Алексей Петрович уже предложил, а Евгения Николаевна с этим согласилась, что нужно будет нанять няню. А тут, кстати, и кандидатура подходящая подвернулась – Алена, давняя подруга Евгении Николаевны, одинокая бездетная женщина средних лет, вынужденная ютиться в огромной коммунальной квартире, расположенной хотя и в самом центре города, но зато в практически развалившемся доме, видевшем на своем веку не только Хрущева и Сталина, но, по всей видимости, и Ленина, и Троцкого, и даже кого-нибудь из царей, причем не самых последних. По идее городских чиновников, жильцы должны были гордиться тем, что проживают в таком замечательном историческом месте, а всякие неудобства типа отвалившейся штукатурке, покосившихся стен, вечного отсутствия горячей воды в кранах и постоянно действующего «бассейна» в подвале, трещин в фундаменте, вечно протекающей крыши и снующих то там, то тут вконец обнаглевших крыс воспринимать всего лишь как небольшую и досадную мелочь интерьера. В доме, который помнил, может быть, самого Пушкина, подобным мелочным мыслям даже появляться было как-то недостойно и пошло.

Как низко пал человек! – словами великого классика, вероятно, руководствовались чиновники, отказываясь не только расселять, но хоть как-то наладить быт бедных жителей. Единственно действительно странным было, кстати, именно то, что их не расселяли. Покосившийся дом со сгнившими деревянными перекрытиями стоял практически в самом центре города, где его, даже по теории вероятности, давно уже должны были заметить какие-нибудь инвесторы, скупающие землю под застройку. Обычно в таких ситуациях проблема была в жителях, «вдруг», на фоне осознания цены собственной недвижимости, вспоминавших и об исторической ценности здания, и о родовых корнях, глубоко пущенных в фундамент. Но не в этот раз. Алена не раз жаловалась Евгении Николаевне, что не только она, но и все ее соседи давно уже готовы переехать хоть к черту на рога (не говоря уже об обустроенной отдельной квартире на окраине, с собственным санузлом и кухней), лишь бы не оставаться в этом покосившемся, полуразвалившемся, насквозь промокшем под осенними дождями маленьком домике наедине с огромной исторической ценностью.

Самое главное в жилье, была твердо уверена Алена, – не метраж и не этажность, не отсутствие лифта в подъезде и уж тем более не район города, а отдельность – от соседей, от остального дома, от всего мира. Она знала, о чем говорила. В огромной коммуналке, состоящей из множества прилепленных друг к другу, узких комнатушек, разделенных тоненькими фанерными перегородками, через которые можно было услышать не только голоса соседей, но, если постараться, даже их дыхание, кроме нее жило множество «замечательных» людей. Двое из них – Алексеич (мужик неопределенного возраста и наружности) и Петрович (древний, но все еще весьма боевой старик, получивший контузию в годы то ли Второй, то ли первой мировой войны) страдали острой формой алкогольной зависимости или, проще говоря, были беспробудными пьяницами. Отличие между ними было лишь в том, что первый, когда напивался, вел себя достаточно тихо и единственный дебош, на который отваживался, опасаясь своей боевой супруги Зинки – это уснуть в коридоре, не сумев доползти до собственной комнаты. Иногда жильцы этому, впрочем, радовались, потому что когда Алексеич до комнаты все-таки доползал, Зинка устраивала такой скандал, что слышно было, наверное, на другом конце города, не говоря уж о соседних комнатах.