Ода на рассвете - Вирсавия Мельник

ушла. Лиза тем временем нашла в своей суме листья мать-и-мачехи.

— Ой, горяченькая совсем, — принесла мать котелок кипятка.

— Хорошо. Сейчас мы эти листья отпарим и будем прилаживать. Это поможет вашей доченьке. У нее фурункул. Внутри него есть гной. Это опасно. Вы об этом знаете. Вы можете прилаживать ещё и подогретый разрезанный лук, но я оставлю вам мать-и-мачеху. Пускай девочка кушает постную еду. Ей не помешают и чаи с шиповника. Та-ак. Как тепло? — спросила она у девочки, приложив к фурункулу листья.

— Да, — ответила больная уже более доверительным тоном.

— Вот и хорошо! — Елизавета взяла чистый кусочек ткани и положила сверху. — Так делайте, — продолжала она объяснять матери, — пока оно не раскроется и не вытечет гной. Когда же вытечет, то хорошенько протрите водкой это место.

— Благодарствуй, матушка!

— Скажите, дочка часто моется?

— Ой, если бы! Она такая упрямица! Говорит: «Не буду!» — и всё: ничего с ней не сделаешь. А что это как-то дало?

— Скорее всего, оно и является настоящей причиной. Если она будет также продолжать, то будет ещё хуже. Всё будет выскакивать один за другим. Это больно и нешуточно.

— Ты слыхала, доченька?

— Я буду! Буду мыться, мама! — испугалась девочка. — Только бы оно побыстрее прошло.

— Пройдёт, если ты выполнишь своё слово, — уверила Елизавета.

— Вы творите чудеса! — призналась знахарке мать, провожая из дома. — Я никак не могла ее убедить, а вы так за пару минут. Ой, спасибо! У вас дар от Бога. Уй! — оскалилась женщина.

— Что случилось?

— Я сказала «от Бога», — объяснила та, ударяя себя по губам.

— Что же тут такого?

— Нельзя. Разве вы не знаете? За это могут и в тюрьму, и на каторгу. У меня были иконки, да попрятала их всех. Боюсь, чтобы не нашли как-то.

— Вы хотите сказать, что раньше веровали, а теперь нет?

— Да, так…, наверное, …

— Но разве Бог перестал существовать с приходом коммунистов?

— Нет… — растерянно ответила женщина.

— Неужели из-за воли людей вы готовы отказаться от веры, Бога, молитв?

Собеседница промолчала, не найдя что ответить.

— Человек меняется, а Господь никогда неизменен. Он всегда рядом и слышит наши молитвы и без икон. Поправляйтесь!

— С- спасибо! — промолвила женщина, провожая знахарку взглядом.

Добираясь домой, Лиза шла краем села.

— Стой! Стой! Тр-р! — остановил лошадь Роман. Они с утра поехали с Сашей за сеном.

— Лизонька, садись! — сказал Сашка, подавая руку сестре.

— Узнай родители, чем ты занята целыми днями, — обратился к Елизавете Роман, нагоняя лошадь, — они бы тобой радовались.

— И не только мной! — улыбнулась Мохова.

— Смотрите, кто там так идёт? — указал вдаль Сашка.

— Это пьяный человек, Саша, — объяснил Рома, — и это очень плохо.

— Очень похож на Кузьму, который работал у папы, — сказала Лиза. — Не находишь?

— Точно он! — узнал Роман. — Печально, конечно. Раньше такого не бывало. Что это он делает?

Кузьма стал посреди дороги прямо перед лошадью. Рома затормозил. Кузьма подошёл к ним:

— Э! Моховы! Вы чего тут разъезжаете? А? Что это у вас тут? Сено? Сено- это хорошо.

— Кузьма, иди домой! — приказал ему старший Мохов.

— А ты что, барин что ли? Забудь! Ты теперь совсем как все мы. Теперь я имею право… право, — подчеркнул пьяно Кузьма, подняв палец, — делать то, что захочу. Ясно?

— Неужели тебя мы ограничивали? Ты работал, имел заработок, а не шатался пьяным, как сейчас. И ты не доволен? — разгорячился Роман, задетый за живое.

— Роман, успокойся, — взяла его за руку Лиза.

— Роман, успокойся! — повторил Кузьма. — Успокойся, Ромчик! Между прочим, это я не просто так. Это я для храбрости и от тоски, — просморкался Кузьма. — Думаешь я зря вас тут остановил? Володька, этот ваш управляющий, крыса та ещё! Да, да! Он теперь к коммунистам втирается, бока им лижет. Теперь они у него лучшие друзья, а я… никто. Крыса он! Кры-са! Думаешь он зря и к вам втирается? А? Не-е. Не зря. И на встречи эти ваши он тоже ходит не просто так. Там все уже всё знают о вас. Ни день, ни два и наведаются…А! Ещё! Нашёл он лазеечку в наследстве вашем. Понял он, что можно худо-бедно и себе оттяпать. Так что, — Кузьма хлопнул Романа по плечу, — следи за сестрицей своей. Да и так гляди, чтоб не ходила по домам и по улицам, а то тут всякая нечисть водится. Понял, Ромчик? Ты на меня не серчай, — положил Кузьма руку на сердце. — Не даром говорят: что у трезвого… как его там…на уме, то у пьяного на языке. О! Так и знай!

Гу! Всё сказал! Аш камень с души упал. Теперь мне пора и поспать. Вот там тенечек… А вы давайте! Вон отсюда! — Кузьма попятился под дерево и рухнул на траву.

Моховы проводили его взглядами. Убедившись, что с Кузьмой все в порядке, что он спит, Роман приударил лошадь. Елизавете подвернулась удобная обстановка, чтобы поделиться с братом о своих переживаниях. После пьяной откровенности Кузьмы многое стало ясно. Роман всё выслушал, лицемерие и лукавство Владимира укорил, внимательность командира Садовского похвалил, а об остальном сказал, что следует бороться и молиться.

Настала ночь.

— Ну, где же они? Почему так долго? Не случилось ли чего? — волновалась Марья Петровна. Она часто, накидывая на плечи шерстяной платок, выбегала на дорогу, присматривалась, прислушивалась не едет ли машина. — Не уж то! Вот и они! — обрадовалась Марья Петровна, заметив через окошко свет автомобиля. — Приехали только что! — она тут же вышла их встречать.

— Ах, батюшки! — и минута не истекла, как вошла в дом попятам за сыном Марья Садовская. — Может ты мне его дашь?

— Нет. Он спит. Я сам, — внёс на руках Леонид сына.

За ними вошёл и водитель.

— Оставь здесь всё, в сенях, — сказал ему командир. Тот покорно положил на лавку чемодан, с десяток новых игрушек и пару кулечков со сладостями. — Благодарю. Можешь быть свободным.

— Рад служить! — отдал честь водитель и ушёл.

— Мать, куда мне его ложить?

— Вот там на печку. Я там постелила всё свежее. Там и тепло ему будет.

Леонид отнес своего сына на печь и накрыл его.

— Я выйду, — предупредил он Марью Петровну. Она и рада была, что, наконец-то, она сможет спокойно разглядеть и полюбоваться внучком.

Садовский стоял на крыльце и всей грудью вдыхал прохладный ночной воздух. Он бесцельно попятился за угол дома. Там обнаружилась старая деревянная бочка, наполненная водой (кто-то потрудился за день натаскать). Леонид поднял ее и вылил всю воду на себя. Холод. Приятный и жестокий холод. Садовский сел на землю и оперся спиной о