Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин

комендантом, ведь я вовсе не собирался довольствоваться этим сообщением и намерен был объяснить особые обстоятельства дела. Он явился в крайне дурном расположении духа и явно озлобленный этим беспокойством. Тщетно я пытался его убедить, сколь прискорбное впечатление произведет такая негостеприимность европейцев-христиан на наших союзников, а ведь мы обязаны рассчитывать на радушие их к гостям в самом широком и восточном смысле этого слова; я пытался ему показать, что же означает для молодого человека, усталого и голодного, оказаться в ночи посреди совершенно незнакомого ему города выброшенным на улицу. Но все речи были напрасны. Берлинский банкир не выказал ни малейшего понимания чисто гуманных соображений и настаивал на своем, словно Шейлок, хотя евреем он не был[116].

Он имел высокую награду – орден Гогенцоллернов, то есть «Pour le Merite[117] для маленьких», как остроумно шутили в Пруссии. Я тщетно пытался представить заслуженных офицеров моей армии, которые ежедневно ставили свою жизнь на кон в Ираке, с его климатом и условиями жизни, к этому знаку отличия. А когда я не смог скрыть своего удивления этим в разговоре с одним офицером штаба генерала фон Секта, то он улыбнулся и смущенно заметил: «Ну а мы что можем сделать? Ведь он очень богат и умеет устраивать роскошные вечера для турок и немцев».

Так что мне ничего не оставалось, кроме как посреди ночи отправить-таки на улицу моего верного турецкого спутника, ведь действовать откровенно вопреки служебной инструкции я никак не мог. Позднее последовали неохотные извинения коменданта города, что он, дескать, не знал, с кем имеет дело в моем лице, а посему сожалеет, что пропустили мои неоднократно направляемые запросы по телеграфу, и теперь никак не может изменить моего неприятного и вообще прискорбного впечатления от этих событий.

Генерал фон Сект сначала выслушал мой доклад об обстановке в Месопотамии в одиночестве, а затем уже в присутствии Энвера-паши и при более подробной деловой беседе. С Сектом можно было говорить свободно и откровенно, без колебаний указывая на все проблемы, без того – как это было с Фалькенгайном – чтобы при этом опасаться быть причисленным к «пессимистам» или попасть под подозрение в «недостаточной энергичности». Секту важна была исключительно трезвая оценка обстановки. В чуть ли не смущенной манере поведения Энвера сквозила неуверенность в себе человека на посту, которому он лично никак не мог соответствовать. Собственным мнением он обладал лишь в политических вопросах[118]. В оценке военных задач он целиком зависел от своих советников. Там, где он – как в начале войны на Кавказе – должен был вмешаться лично, на него пала вина за роковые поражения. Сект и Энвер были убеждены в бесперспективном положении 6-й армии и безусловно поддержали сделанные мною выводы.

В день моего отъезда в Мюнхен я был приглашен к Секту на завтрак. Он опаздывал, и его жена[119] уже начала нервничать. Когда же он наконец прибыл, то немедленно попросил меня пройти за ним в кабинет. Там он мне конфиденциально сообщил, что только что принято решение назначить моего командующего армией Халила-пашу вместо Вехиба-паши[120] командующим вновь образованной группы армий «Восток» на Кавказе. Я же должен буду сопровождать Халила как начальник его штаба. Совершенно переменившиеся обстоятельства на Кавказе лучше всего смогут быть упорядочены тем штабом, где немцы и турки смогли наладить доверительное и уже проверенное сотрудничество. Сект спросил меня, готов ли я в такой ситуации отказаться от моего отпуска. Я без промедления ответил согласием. Эта миссия казалась мне чрезвычайно увлекательной.

На Кавказе из-за жестких действий Вехиба-паши дошло до весьма серьезных стычек между турками и немцами. Вехиб-паша, который позднее был одним из командующих войск негуса Хайле Селассие[121] в Абиссинии в ходе оборонительных боев против Муссолини, нарушил условия Брест-Литовского мира и установленные им границы, а затем занял бóльшую часть только что образовавшейся Армянской республики и из Александрополя продолжил наступление на Тифлис, столицу также едва появившейся Грузии[122]. Образование грузинского государства произошло, однако, под покровительством Германской империи[123]. Генерал барон фон Кресс, который с образцовым тактом и самой решительной энергичностью выполнял в Тифлисе миссию военно-политического представителя Кайзеррейха, выступил с германскими войсками против этого рейда Вехиба-паши. Дошло до открытых боев между союзниками[124].

Еще в Мосуле не так давно Халил-паша как-то раздраженно спросил меня, что же должно означать появление на Кавказе броневика с черно-бело-красным флагом, который помешал туркам наступать на Тифлис. Отрезанный от любой связи с Константинополем, получая оттуда лишь самые скудные служебные сообщения, я не мог дать Халилу никаких объяснений по поводу этого загадочного и для меня самого происшествия. А он отправил мне вслед и в Константинополь телеграмму, что бы могло значить это наступление немцев из Грузии против турок. Он опасался худших последствий.

В Константинополе я постепенно стал прозревать водоворот интриг вокруг турецкой политики на Кавказе. Турки, без сомнения, намеревались завоевать весь Кавказ. Вехиб-паша действовал, разумеется, заручившись тайным согласием Энвера-паши и великого визиря Талаата-паши[125]. Последняя его акция была нацелена на Грузию. За счет решительного вмешательства генерала фон Кресса ей был быстро положен конец.

Вторая операция, возглавляемая самым младшим братом Энвера Нури-пашой[126], была более удачна, она привела к образованию находившейся под турецким протекторатом татарской[127] республики Азербайджан[128], чьей временной столицей стал Елизаветполь, ныне называемый Гянджой[129]. Будущая столица – Баку – находилась в руках англичан во главе с генералом Данстером, а также монархически настроенных русских под командованием генерала Бичерахова[130], не признававших Брестский мир[131]. Из турецких соединений и татарских добровольческих формирований была образована Исламская армия, которую возглавил Нури-паша. Главные ее силы во главе с Мюрселем-пашой[132] начали осаду Баку.

Когда Халил еще в Мосуле сообщил мне об образовании этой Азербайджанской республики, он сказал с сардонической ухмылкой: «C'est nom bien choisi, n'est-ce-pas?»[133] И я вполне его понял – он намекал на запланированное позднейшее присоединение к этому новому государственному образованию Нури населенной преимущественно татарами северо-западной провинции Персии Азербайджан. В действительности же – как мне известно теперь – и эта, третья акция уже шла полным ходом. Турецкий корпус занял Тебриз[134], где, насколько можно было судить, была резиденция персидского престолонаследника[135].

Одновременно с этими планами работали и над искоренением армян, которых беспощадно истребляли либо изгоняли из мест, где они жили издревле. Полное уничтожение Республики Армения, сократившейся до Эривани и окрестностей озера