Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин

и сам я в глубине души питал серьезные сомнения в том, сможет ли Германия выделить все необходимые технические средства, чтобы избежать катастрофы, постигшей нас в Месопотамии.

Переговоры в Тифлисе и Эривани

По узкой дороге совсем рядом с глубокой синевы Босфором автомобиль вывез меня из моря константинопольских домов в Буюк-дере. Мои глаза, которые целый год любовались только простой и грубой красотой пустыни, теперь наслаждались пышностью бурного цветения, зрелищем иссеченного скалистого берега и радостно-оживленного потока, разделяющего Азию и Европу. В Буюк-дере дорога сворачивала прочь от берега. Машина с трудом протискивалась по змеиным извивам и остановилась перед низенькими воротами в высокой стене. Их отворили чернокожие евнухи и провели меня внутрь павильона.

Во главе небольшого застолья сидел Энвер со своим отцом, сводным братом Халила-паши, старше его на тридцать лет[153], обращаясь с ним с трогательной заботой. Рядом с ним сидели один за другим: морской министр, большой Джемаль-паша с его неуловимо-коварными глазами, тучный Халил-бей[154], предшественник Талаата во главе османской дипломатии, а далее, опираясь на свой костыль, Исмаил Хаккы-паша, который как никто другой умел набить свои карманы германским золотом при распределении военных поставок. На Золотом Роге о продажности и коррупции младотурецкой клики рассуждали с веселым добродушием, ведь прекрасно понимали, сколь несокрушимы деспотические приемы правления на Востоке.

Черные евнухи из гарема султана – ведь Энвер был женат на представительнице султанской династии[155] – подали яства. И как было принято у греческих императоров древней Византии, у которых лишенные культурного обхождения османы переняли все формы светской жизни, сразу вдоль стола побежал низенький, немолодой и смышленый карлик, который в роли придворного шута шептал гостям на ухо всякие забавные замечания и шутки.

Я с интересом рассматривал это любезное собрание, где общались в спокойном тоне восточной вежливости, когда мне пришла в голову мысль, вызвавшая у меня тихую улыбку. Не считая генерала фон Секта и меня, за этой прекрасной трапезой сидела часть могущественнейших лидеров турецкой правительственной клики, но это были сплошь те, кого в Европе, с ее, разумеется, давно устаревшей моралью, назвали бы преступниками.

Несколько дней спустя юркий английский пароход «Гюль Нихаль» вез нас мимо угольных копей Зонгулдака и развалин крепости в Трапезунде – мы посетили и то и другое – в Батум. Там мы были очарованы пальмовыми аллеями, бамбуковыми зарослями и чайными плантациями с китайскими кули – ведь нашему взору открылись настоящие тропики, которые я до этого видел в последний раз на Цейлоне семнадцать лет назад[156].

Когда днем я прилег на кровать в отеле почитать, то заметил вдруг длинную вереницу маленьких красных существ, которые ко мне целенаправленно приближались. И это была первая встреча с кавказскими клопами; с этого момента они будут мучить меня везде, в комнатах и железнодорожных вагонах; после сотен укусов вся верхняя половина моего тела постепенно столь пострадает, что я вынужден буду после возвращения в Мюнхен обратиться за помощью к дерматологу Цумбушу, ведь я – к счастью, безосновательно – опасался, что дело может дойти до кожной болезни, которая на Востоке отнюдь не редка.

В Трапезунде Халил-паша получил более точные сведения о наступлении Вехиба-паши, а также ясное представление о его ярко выраженной неприязни к немцам. Вернувшись на борт судна, он за ужином поднялся и произнес нам тост по-французски. Официальная политика Турции все еще связана союзом с Германией. Было бы неверно говорить о некоей партии в Турции, которая подрывает этот союз. Однако с теми отдельными личностями, которые этим занимаются, следует покончить – «comme des chiens et des cochons!»[157].

Состоялся торжественный официальный прием грузинского правительства, предоставившего нам специальный поезд со стороны Батума, да и генерал барон фон Кресс ожидал Халила-пашу в Тифлисе. В отеле «Ной», куда мы были поселены как гости правительства, мне бросилась в глаза стайка юных и элегантных девушек, которые подсматривали через полуоткрытые двери комнат или крадучись проскальзывали по коридорам. За завтраком на другое утро Халил с улыбкой рассказал о яростном споре, который якобы завязался между грузинской социалисткой и великорусской монархисткой за право разделить с ним ночлег. Свое весьма яркое описание он завершил словами: «Et moi, pauvre turc, j'ai faille être mangé par ces diables russes»[158].

Генерал барон фон Кресс, в чьем гостеприимном доме я провел много времени, в процессе бесед описал мне всю сложность положения на Кавказе – весь маятник политических интриг, который раскачивали со всех сторон. Все группировки надеялись половить рыбку в мутной воде. Кресс же стал посредником в установлении контакта между мной и теми личностями, которых приходилось иметь в виду в первую очередь для выполнения моей миссии, то есть для разблокирования железной дороги Батум – Александрополь.

Самой заметной фигурой из них в Тифлисе был Ной Рамишвили, заместитель премьер-министра Республики Грузия[159]. Он лично вовсе не желал идти мне навстречу в вопросе эксплуатации магистрали. Ведь подобное разрешение было единственным средством давления на турок, предъявлявших все новые претензии на грузинские территории. Разумеется, турецкая алчность здесь жестко уперлась в грузинское сопротивление.

Я начал все более понимать, что вопрос о передаче ряда небольших участков территории к югу от Батума для турок куда важнее, чем окончательное урегулирование железнодорожной проблемы, от которого зависела планируемая операция против Багдада, а ее Энвер, видимо, стремился рассматривать теперь как «немецкую затею». Мои переговоры буксовали, ведь Стамбул никакой уступчивости в территориальных вопросах не проявлял[160]. Я доложил об обстановке генералу фон Секту, но ответа не получил.

Рамишвили тоже всегда переходил на общие темы. Он прожил в Финляндии десять лет и хорошо знал тамошнюю обстановку[161]. Он спрашивал меня, зачем же мы хотим навязать этому народу германскую монархию? «Ведь лишь очень тонкий, хотя, конечно, благодаря своему богатству весьма влиятельный слой крупных помещиков настроен монархически. Подавляющее же большинство народа желает республику. Почему же Германия ставит на кон симпатию к себе этого большинства, лишь бы добыть корону очередному честолюбивому династу?»[162]

Этим вопросом Рамишвили осторожно зондировал нашу позицию относительно известных ему планов путча монархистов из грузинских князей[163]. Я же был конфиденциально осведомлен Крессом о том, что к нему, как убежденному монархисту, обратился с просьбой о поддержке планов переворота представитель от грузинских дворян. Он получил полный отказ. Я же смог спокойно заверить министра, что столь умный, искренний и надежный человек, как генерал барон фон Кресс, будучи официальным представителем Германии, никак не пошел